Религия – краеугольный камень охранения. К. Н. Леонтьев
Религия, преобладающая в каком-нибудь народе, вот краеугольный камень охранения прочного и действительного. Когда веришь, тогда знаешь, во имя чего стесняешься и для чего (быть может, и с невольным ропотом нередко, но без гордого и явного протеста) переносишь лишения и страдания...
Вообразим себе, что все миллионы людей беднейшего класса, составляющего большинство во всех государствах, отказались от религиозных преданий, в которых темные толпы их предков прожили века; вообразим себе, что все без исключения подданные какой-нибудь державы говорят о «правах человека», о «равенстве и свободе», о «достоинстве», о том, что земля обращается около солнца в 365 дней и столько-то секунд... еще о том, что есть, положим, какой-то Бог (un Dieu des bonnes gens! – как пел Беранже), а подати все-таки велики при этом и т. д.
Желали бы мы знать, какие принципы могут противопоставить грозным требованиям подобной, «цивилизованной по-нынешнему» толпы те охранители, которых обыкновенно зовут умеренными либералами?..
Консерватизм чисто экономический, так сказать, лишенный религиозного оправдания, в нравственной немощи своей, может отвечать на требования анархистов только одним насилием, картечью и штыком... Мы это и видим давно в истинно передовой стране Запада, во Франции.
...Давно было сказано и признано всеми, что Франция – передовая страна... Передовая – это не значит лучшая; в наше время это, напротив, значит – худшая... Идти скоро, идти вперед – не значит непременно к высшему и лучшему... Идти все вперед и все быстрее можно к старости и смерти, к бездне. Даже несомненное улучшение некоторых сторон быта и нередко самой нравственности не спасает государство от гибели... Дисциплина национальных нравов для обществ спасительнее самых привлекательных качеств общечеловеческой нравственности...
Многие думают, например, что в последние века Рима господствовали только жестокость, сладострастная роскошь и разврат. Но это ошибка... Рядом с этими пороками распространялось христианство, в течение нескольких веков, в среде тех же римских граждан... Христиане не выселялись никуда, не выделялись из остальной массы римлян; они принимали, несмотря на временные гонения, участие во всех явлениях общественной, семейной и государственной жизни... они должны были вносить во всё свои более высокие, более добрые идеальные вкусы и понятия... они влияли в семьях на самих язычников. Но, увеличивая, по всем вероятиям, в римской среде количество добрых чувств и высоких поступков, они все-таки более, нежели кто-либо, своею общечеловеческою нравственностью ускоряли расторжение уз собственно римской дисциплины... Дисциплина же христианская укоренилась впоследствии на берегах византийского Босфора...
Итак, говорим мы, даже и действительное улучшение некоторых сторон человеческой жизни и самой человеческой души не обусловливает непременно пользу общества и крепость государства. Греви1, может быть, и честнее Наполеона I, но положение Франции было бы теперь иное, если бы она, уже изнуренная демократизацией, могла бы произвести что-либо великое, подобное Наполеону...
Но в новейших движениях века мы не видим даже и нравственного несомненного улучшения... Оно и понятно. Если Божественная истина Откровения не могла (и не претендовала, заметим, никогда) уничтожить зло и безнравственность на этой земле, а только обещала этот рай под новым иным небом, то что же могут существенного сделать все бедные Жюль Симоны, Вирховы, Шульце-Деличи, все эти люди, которые, по выражению одного западного писателя, носятся всюду с какою-то «marotte humanitaire de peu de consequence»...
Самые даровитые и влиятельные из этих людей должны считать за счастие, если они, в мире нравственных страданий и экономических невзгод, достигают на короткое время того результата, которого достигает в мире болезней медицина. По словам Пирогова, «самые хорошие врачи едва-едва колеблят среднюю цифру смертности»!
Итак, что же? Где же Франция? И зачем явилась на миг эта страна, так плачевно упавшая в течение какого-нибудь полувека с непрочных, но пышных и величавых подмосток эгалитарного цезаризма в смиренные объятия почтенного Греви?!
Нет! Не на миг перед мысленными очами нашими должна являться эта обреченная на гибельную передовую роль европейская нация! Россия должна глядеть на нее пристально: оттуда скоро польются, может быть, снова потоки грязи и петролея...
Франция – это исторический «центр Европы»... Ее первый король (Хлодовик) решил мечом борьбу арианства с Православием в пользу последнего. Ее император (Карл Великий) создал окончательно папизм и отделил католичество раз навсегда от византизма... Французские рыцари впереди всех других шли на защиту Гроба Господня... Победа монархии над феодальностью дворянства была во Франции одержана скорее и решительнее. Новый быт, новые моды и обычаи нигде не нашли себе такого изящного и заразительного выражения, как при дворах французских королей... В нетерпеливой Франции впервые свершилась революция во имя тех самых «прав человека», о которых в других странах тогда только немногие думали... В этой же Франции раньше и яснее, чем в Англии, Германии, Италии, обнаружились печальные плоды восторженных порывов вооруженной либеральности, обнаружилась та истина, что вслед за падением сословного строя должно воцариться господство денег и мелкой учености, грубая плутократия и болезненная, робкая грамматократия... И в этой же стране впервые явилось как реакция противу господства либеральной и оппозиционной плутократии учение экономического равенства, учение вначале мечтательное и кроткое, а позднее взявшее в руки ружье, динамит и револьвер...
То, что мы пишем, вовсе не ново. Все это очень старо; все это гораздо и пространнее, и лучше нашего было сказано все в той же передовой Франции отчасти мыслителями крайней левой стороны, отчасти защитниками феодальных порядков и Церкви. Жозеф де Местр и Прудон одинаково победоносно доказывали всю несостоятельность умеренного либерализма, всю его недостаточность и все ничтожество мещанских конституций. Но все это забыто: в России теперь как бы некогда и некому мыслить серьезно и внимательно читать...
А кто мыслит читая и читает с размышлением, тот молчит где-нибудь в своей деревне или в московском доме, пожимая плечами...
Итак, что ж делать?.. Неужели все погибло! Франция – «центр Европы»!.. Париж – столица мира!..
Все сделают позднее то же, что и Франция... Во что же верить?.. Чего ждать?.. Предаться роковому течению?..
Нет! Нет! Тысяча раз нет!.. Если бы мы не верили в возможность основных изменений в русских понятиях, и мы бы молчали...
Мы верим, мы имеем смелость верить, что Россия еще может отстраниться от западно-европейского русла...
Мы еще верим в силу русского охранения и в свежесть русского ума!
Неужели этот ум не постигнет, наконец, что Европе более не в чем завидовать; что ложь дальнейшего демократического и либерального прогресса уже слишком груба... что идея этого прогресса ненаучна, что идеал его неизящен и невысок, ибо всеобщее равенство и всеобщая равноправность убийственны для разнообразного развития духа и свойств людских...
Неужели мы не поймем, наконец, что афонский монах или набожный московский купец, которые говорят: Бога бойтеся, царя чтите, и при слухе о надеждах прогресса, с удивлением и неверием пожимают плечами, гораздо даже более – реалисты, гораздо ближе к реальной истине, чем те европейцы, которые какой-то свободой без страха хотят дисциплинировать государства...
Берегитесь! Близок страшный час... Откуда может начаться пожар в Европе, мы не знаем, но пламя таится под пеплом.
Нам нужно заранее закалить наши силы терпением и любовью к предержащим властям за то уже только, что они Власть, той любовью, которая дается страхом Божиим и верой...
«Начало премудрости есть страх Божий, плод же его любы»...
Поменьше о «достоинстве человека европейца», ради Бога! Поменьше о благе всего человечества... Поменьше о постепенности даже... Поменьше и о той любви без страха, того христианства a l’eau de rose, которым иные простодушно морочат и себя, и нас...
Нет! Христианство есть одно, настоящее... Это Христианство – монахов и мужиков, просвирен и прежних набожных дворян.
Это великое учение, для личной жизни сердца столь идеальное (столь нежное даже!) для сдерживания людских масс железной рукавицей, столь практическое и верное, – это учение не виновато, что формы его огрубели в руках людей простых... Не Истина виной тому, что более образованные люди почти все забыли эту Истину в погоне за миражом прогресса.
Религия в общественной жизни подобна сердцу в организме животном. Это primum vivens, ultimum moriens нации.
Пока религия жива, все еще можно изменить и все спасти, ибо у нее на все есть ответы и на все утешения. А где нет утешений, там есть кара и принуждение, оправданные не притворными фразами «горькой необходимости» и т. п., а правом Божественным, вполне согласным с законами вещественной природы, ненавидящей равенство!
1 Греви, (Grevy), Жюль, французский политический деятель, 1807-91, 1848-50 член национального собрания, республиканец; 1868 член оппозиции в законодательном корпусе, 1871-73 президент национального собрания, потом вождь умеренных республиканцев, 1876-79 президент палаты депутатов, 1879 избран президентом республики, избран вторично 1885, но 1887 вышел в отставку, вследствие раскрытия злоупотреблений (торговля орденами) его зятя Вильсона.
Впервые опубликовано в «Варшавском дневнике» в 1880 году
<!-- blagochestie.ru code begin -->
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии