Соль самоотвержения. Игумен Нектарий (Морозов)

Сегодня часто приходится слышать рассуждения о том, возможно ли «комфортное христианство». Мнения высказываются самые различные — от твердого «нет» до уверенного «да». Но, кажется, уместнее, нежели полемизировать по этому поводу, напомнить: быть учеником Христа и при этом не идти за Ним, неся крест вольных подвигов и невольных скорбей, невозможно. Об этом говорит Сам Спаситель (см.: Мф. 16, 24-25), и кто дерзнет спорить с Ним? «Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими; потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их» (Мф. 7, 13-14). И с этим не поспоришь, если бы даже и захотелось.

О благах подлинных и кажущихся

А хочется подчас! Потому что мы все немощные люди и желаем покоя, удобства, того самого комфорта, который с христианством, по большому счету, все же несовместим. И нет в этом ничего странного, потому что стремление к благобытию свойственно человеку, заложено в него Творцом. Просто понимание благобытия может быть ошибочным. Подлинное благо — быть со Христом; кажущееся, но знакомое и ощутимое — пользоваться теми радостями и удовольствиями, которые способна доставить временная жизнь.

Есть ли в этом кажущемся благе что-то греховное, вредное для нашего спасения само по себе? Понятно, что мы должны отказаться от земных благ и преимуществ, когда приобретение их и обладание ими связаны с нарушением евангельских заповедей. А если нет? Что в них тогда плохого? В сущности, ничего… Не считая того, что они-то чаще всего и вынуждают человека забывать о временности всего дольнего, заставляют за дольнее цепляться, и сердце, полюбившее мамону, оказывается всегда готово подсказать человеку — чем оправдать то или иное уклонение от жизни по Евангелию, ведь если не уклониться, то придется отказываться от чего-то, что тебе принадлежит и чем ты пользуешься, а это то же, что резать по живому. И не важно, о чем идет речь — о великом богатстве, яхтах, виллах и личных самолетах или же о чем-то сравнительно малом, но столь дорогом,— как от него отказаться, как им поступиться?

Однако рискну сказать: любовь к мамоне и желание тленных благ и преимуществ в жизни современного христианина все же далеко не главная беда, это лишь одно из следствий беды куда более «глобальной».

«Размытое» время

Мы живем во время размытых понятий. «Размыто» всё: история родной страны, ее победы и поражения, представления о данности дня сегодняшнего (до такой степени, что нет порой возможности разобраться — что же мы на самом деле переживаем: кризис или период экономического расцвета), понимание добра и зла, видение белого и черного. Чем это обусловлено? Законами общественного развития, наличием определенных тенденций в мировой политике? Быть может. Но мы призваны видеть во всем в первую очередь причины духовные, а уже затем смотреть на способы реализации того, что за этими причинами следует. И нельзя не усмотреть в размытости — замысла «дирижера всемирной симфонии зла» (так назвал диавола в одной из своих проповедей архимандрит Иоанн [Крестьянкин]). Он всегда старается действовать исподтишка — так, словно его и нет, а для того создает соответствующие механизмы. Когда ни о чем точно не скажешь, плохо оно или хорошо, бедствие оно или благодеяние для человечества,— как разобраться в жизни, как найти правильный путь, как не заблудиться? А политкорректность, толерантность, соблюдение прав человека прямо-таки запрещают оценивать точно — всегда необходимо оставлять возможность для оговорки: «может быть, это, конечно, и так, а может быть, и совершенно иначе». И люди быстро к этому привыкают: так легче жить, не надо строго судить не только кого-то или что-то, но самое главное — можно не судить строго и себя самого.

И вот она — беда: и христианство, как следствие, оказывается таким же размытым, предельно неконкретным, неопределенным.

Господь предупреждает Своих учеников, что они будут гонимы от мира подобно тому, как был гоним от мира Он Сам. Гонения далеко не всегда могут носить характер глобальный, и угроза, которую они несут,— не обязательно угроза жизни, здоровью, имуществу или свободе. Это лишь «пиковые» проявления. Но от гонений «бытовых», повседневных подлинному христианину никуда не уйти, в какое время и в какой стране он бы ни жил. Мир лежит во зле,— сказал апостол чуть меньше двух тысячелетий тому назад (1 Ин. 5, 19) и он же объяснил: Ибо все, что в мире, похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего (1 Ин. 2, 16). За минувшие века к лучшему мир не изменился. И людей, которые имели бы мудрость и мужество не жить по его стихиям, больше не стало. Вот почему конфликт между «чадами века сего» и чадами «Царства Небесного» должен оказаться неизбежным, вот почему чада Царства обрекают себя на гонения, раз уж определено им быть, словно овцам посреди волков (см.: Мф. 10, 16). То, что делают христиане, как они поступают, какой выбор совершают, руководствуясь Евангелием, не может не вызывать недоумения, непонимания и как следствие — раздражения у тех, кто руководствуется законом князя века сего. Более того — жизнь христианина сама по себе есть обличение жизни безбожников. Опять же — должна, точнее, такой быть.

Вера, которой не живут, не бывает живой

И вместе с тем… Вместе с тем, многие ли из нас «похвастаются», что они гонимы именно как христиане? Вряд ли. Чаще «гонят» за личные недостатки, те самые, которые христианин обязан как раз изживать. «Гонят», иными словами, не за то, что мы не такие как все, а за то, что такие же. И в этом трагедия наша: мы, исповедующие Христа, практически ничем не отличаемся от тех, кто Его не знает и знать не хочет. Да, ходим в храм, каемся, причащаемся, читаем Евангелие и святых отцов (иногда), но не становимся качественно иными.

Кому-то страшно выступать из общего ряда и громко, вслух всех заявлять о том, что это черное — на самом деле черное, хотя все вокруг и кричат о том, что оно белое. Страшно плыть против течения. Но чаще причина в другом — в незнании сущности христианства, в уже упомянутом «размытом», «неконкретном» понимании Евангелия. Только «незнание» по большей части — сознательное, волевое. Потому что оно — удобней, не требует постоянного насилия над собой, насилия, без которого не становится человек наследником Царствия Небесного (см.: Мф. 11, 12).

Потому и вера оказывается такой слабой, удобно колеблемой, не ярким пламенем, в свете которого преображается жизнь, а едва тлеющим, временами почти угасающим угольком. Ведь без соответствующих ей дел она мертва (см.: Иак. 2, 17): не находя полноценного выражения в жизни, она не может быть живой. И звучит таким страшным обличением для «последних христиан» вопрос Спасителя: Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле? (Лк. 18, 8).

Два «типа» христианства

Христианство — то, которое дал нам Христос как возможность быть Его учениками и последователями — неотмирно, сверхъестественно по своей природе, оно есть самое удивительное чудо на земле. И в то же время оно подвиг — каждый день умирать для мира и его страстей, посреди мира живя, быть выше его, уметь пренебрегать своими интересами в нем, поступать порой прямо наперекор им. В сущности, лишь пойдя на этот подвиг, и можно открыть для себя чудо христианства. Не оттолкнувшись и не поплыв, никогда опытно не узнаешь, не почувствуешь, что вода может держать и нести тебя на себе. И не решившись ради Христа жить по Его слову, быть для этого, когда необходимо, безумным для мира (см.: 1 Кор. 4, 10), не испытаешь Его всесильной помощи, не узнаешь Его, а значит — и подлинной веры никогда не обретешь.

В чем соль христианства, без которой оно немыслимо? Есть разные ответы на этот вопрос, которые сводятся к одному: соль — сила христианства, его сердцевина, то, что делает его «настоящим». В Евангелии Господь впервые говорит про соль в Своей Нагорной проповеди, сразу после Заповедей Блаженства, в которых сконцентрирована суть евангельского учения о духовном совершенстве. Но чего требуют эти заповеди, без чего их исполнение невозможно? Самоотречение — без него ни единой заповеди не сотворишь. И не будет ошибкой сказать, что в самоотречении ради Христа и заключается соль христианства.

Говоря о следовании за Ним и о кресте, Господь не сказал, что недостоин Его тот, кто не идет за Ним. Он сказал иначе: кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня (Мф. 10, 38). И так Спаситель указал на два «типа» христианства. Первый, подлинный — следование за Ним с тем крестом, который сложится из противоборства между земным и небесным в нас, из того, что влечет горе, и того, что клонит долу, крестом гонений, скорбей, скудости в земных благах, когда то потребуется ради верности Ему. А второй — идти за Христом, но не возлагать на плечи креста, то есть носить имя христианина, но дел, требующих самоотвержения, избегать. И это «второе христианство» Христа недостойно, оно подделка, суррогат, несчастный самообман.

Видеть и понимать

Не буду утверждать, что прежде каждый, кто принял христианство, был готов на самоотречение. С одной стороны — великий сонм мучеников, с другой — множество христиан теплохладных во времена, следующие непосредственно за периодом гонений. Рискну сказать другое: сегодня соли самоотвержения в нас совсем мало, оттого так часто и не различишь «на вид» верующего от атеиста, и в себе самом будешь искать христианина и не найдешь.

Причин тому множество. Их совокупность обычно именуют апостасией, отступлением, которое многими факторами обуславливается и из многих проявлений своих складывается. Но вот совсем недальний исторический экскурс: еще лишь в конце прошлого столетия люди в нашем Отечестве были куда более способными к жертвенности, к отказу от материальных преимуществ. Возможно, меньше было тех «ценностей», которыми приходилось жертвовать. Но скорее существенно иное: комфорт, имущество, социальное положение хотя и ценились людьми, но культ земных благ еще не оформился до конца так, как он оформляется сейчас, на наших глазах. Сегодня это религия, причем самая массовая по количеству ее адептов, среди которых, к сожалению, очень много представителей самых различных традиций, и в том числе — христиан…

…Все это — данность. И мы не можем переломить того страшного, но закономерного хода истории, который однажды приведет к тому, о чем так много говорят и к чему так мало готовятся,— к Апокалипсису. Мир продолжает меняться, становится жестче, холодней и при том развращенней. Люди переживают огромное давление этих изменений, не выдерживают его, под его прессом кто-то ломается, а большинство — деформируется. Это то, что есть, и что хуже всего — в основе происходящего личный выбор большинства, выбор не столько глобальный, сколько частный, но постоянный и повседневный.

Мы обязательно должны все это видеть, понимать. И настолько, насколько это возможно — хранить себя по завету апостольскому от мира и его идолов (см.: 1 Ин. 5, 21). Во всяком случае, мы единственные, кто действительно на это способен, ибо всякий, рожденный от Бога, побеждает мир; и сия есть победа, победившая мир, вера наша (1 Ин. 5, 4). Вера, которая становится живой и сильной и превращает жизнь в чудо — только если она сдобрена солью самоотвержения.

Истоник: Православие и современность