12. Члены 11-й и 12-й.

Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь.

Мы уже говорили о том, сколь важное место зани­мает в христианском учении эсхатология, обращенность к «концу» мира. Забыть об этом — значит пойти на заведомое искажение евангельского благовестия, значит свести Откровение к какой-то конформистской этике. Тогда как для эллинской философии, по причине присущего ей циклического понятия времени, воскресе­ние мертвых было бессмыслицей, христианское учение, познавшее по Библии линейность времени, видит в воскресении мертвых оправдание истории. Если мы внимательно рассмотрим платоновскую идею бессмер­тия души, то увидим, что она весьма далека от христи­анского догмата о жизни человека в будущем веке.

Символ веры пользуется чрезвычайно характерным выражением: «чаю воскресения мертвых». По-гречески это передается глаголом, имеющим двойной смысл. С одной стороны, он выражает субъективное ожидание ве­рующих, отголосок которого мы находим в конце Апо­калипсиса («Ей, гряди, Господи Иисусе!» — 22. 20); с другой стороны,— объективный для мира факт: воскресение мертвых неизбежно свершится. Воскресе­ние из мертвых — не просто благочестивое упование, это абсолютная достоверность, обусловливающая веру христиан.

Однако если вера эта казалась странной язычникам, (Деян. 17, 32), то она была естественной для большинства евреев (Ин. 11, 24). Обоснована она Ветхим Заветом (см., например, у Иезекииля 37. 1—14) . Новым в христианской вере было то, что благостное воскресение из мертвых связано с искупительным делом Иисуса Христа. «Я есмь воскресение и жизнь,— говорит Господь Марфе, — верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий живущий и верующий в Меня не ум­рет вовек» (Ин. II, 25—26). Поэтому апостол Павел и пишет фессалоникийцам: «Не хочу же оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды» (1 Фее. 4, 13).

Поис­тине, христианское учение — религия надежды, поэто­му в твердости мучеников нет ничего общего со спокой­ствием античных мудрецов перед неизбежным концом. И как трогательна в своей умиротворенной уверенности молитва на костре святого мученика Поликарпа: «Гос­поди Боже, Всемогущий, Отец Иисуса Христа, Твоего возлюбленного и благословенного Чада, Которым мы Те­бя познали; Бог ангелов и сил. Боже всей твари и всей семьи праведников, живущих в Твоем присутствии: бла­гословляю Тебя, что Ты удостоил меня сего дня и часа сего быть причисленным к Твоим мученикам, и пить из чаши Христа Твоего, дабы воскреснуть в вечную жизнь души и тела, в нетленности Духа Святого».

Никео-Цареградский Символ веры говорит о «вос­кресении мертвых», древнее римское Credo, для того, чтобы подчеркнуть буквальный смысл этого события, говорит о «воскресении плоти». Тем не менее, термин «плоть» должно здесь понимать в значении «личность», потому что мы знаем, что «плоть и кровь не могут на­следовать Царствия Божия» (I Кор. 15, 50). Воскресение к вечной жизни предполагает изменение, переход от тленного к нетленному (там же, стихи 51—54). Апостол Павел после ряда рассуждений о том, как совершится воскресение, ясно утверждает: «сеется тело душевное, восстает тело духовное» (там же, стих 44). Несомненно, тело воскресшее и тело погребенное — один и тот же субъект, но модус их существования различен. Чтобы это понять, не следует упускать из виду того, что значит для апостола Павла категория духовного, которая связа­на с категорией Божественного. Тело духовное — это те­ло, преображенное благодатью: «Как в Адаме все умира­ют, так во Христе все оживут» (1 Кор. 15, 22), Христос воскресший — «первенец из умерших» (там же. 20). Вся жизнь христианина должна быть преисполнена этой уверенности, поэтому верующие должны вести себя в мире сем как «чада света» (Еф. 5, 8). Участие в Святой Евхаристии — залог вечной жизни, о чем часто напоми­нает нам литургия. Действительно, именно в таинстве Евхаристии эсхатологический момент, может быть, больше всего и подчеркнут. Тайная Вечеря — это пред­восхищение пира в чертоге Царствия, на который все мы званы. Сошествие Святого Духа на Святые Дары в момент эпиклезы переносит Пятидесятницу в настоящее и прообразует победу Второго Пришествия. Связь с Пя­тидесятницей, с одной стороны, со Вторым Пришестви­ем и Всеобщим Воскресением, с другой, особенно под­черкнута восточной литургикой. Суббота перед Пятиде­сятницей, прежде всего, посвящена усопшим, и колено­преклоненная молитва на вечерне воскресного дня пра­здника Пятидесятницы содержит пердчувствие Общего Воскресения: «Твою благодать во всех исповедуем во входех наших, в мир сей, и исходех, надежды нам вос­кресения и жизни нетленныя. Твоим неложным обеща­нием пред обручают, яже приимем в будущем Втором Пришествии Твоем».

Во Всеобщем Воскресении, завершающим историю мира сего, христиане видят прежде всего явленную по­беду Христа, истинным предвестником которой было Воскресение Господне на заре третьего дня. Но «День Господень» будет также и днем судным. Мы знаем, что «изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Ин. 5, 29). Это бу­дет окончательным отделением добрых семян от плевел. Никому другому, как только Самому Господу, надлежит совершить это отделение, и свершится оно только на по­следнем суде. Тогда не будет больше смешения добра и зла, ибо ничто нечистое не войдет в Царство, и не будет больше возможно какое-либо изменение в человеческих судьбах. По ту сторону времени пребудет только то, что не подлежит изменению. Осуждение — это удаление от Бога навечно. По Промыслу Божию, призвание челове­ка — это преображение, обожение, соединение с Богом. В «будущем веке» все, что будет удалено от Бога будет считаться преданным смерти. Это и будет второй смер­тью,— той, о которой в книге Откровения говорит свя­той Иоанн Богослов (20, 14). Смерть эта означает забвение Божие. Те, которые не захотели узнать Бога, те не будут больше узнаны Им. Те же, кто Его знал и Ему служил, просияют неизреченной и немеркнущей славой.

Символ веры начинается с торжественного утверж­дения веры в Бога. Это утверждение — не только акт интеллектуальный, оно предполагает всецелое вовлече­ние души и ответную отдачу. Во Христе, посредством Духа Святого жизнь верующего преображается, потому что христианин, хотя и живет в «мире сем», — не «от мира сего». Его взгляд обращен к Царству света, поэто­му Символ веры и заканчивается радостным исповеда­нием чаяния воскресения и жизни будущего века, в ко­тором уже не будет «ни болезни, ни печали, ни возды­хания».