Сыктывкарское дело. Заметки на полях. Диакон Андрей Белоус
В Сыктывкарской епархии выведен за штат священник Константин Качур. Священник отказал женщине, использующей в качестве средства контрацепции внутриматочную спираль, которая обладает абортивным действием, в праве быть крестной матерью.
Дело отца Константина Качура до епархиального решения получило огласку и широко обсуждалось в православной блогосфере.
Всегда трудно судить о ситуации, в которой лично не участвуешь или которую не наблюдаешь своими глазами. В таком случае высок риск встать на одну сторону и просто не слышать, что говорит другая. Поэтому вместо того, чтобы разбираться, кто прав, а кто виноват, я считаю важным поставить вопрос, признаком чего является это дело.
О каких переменах в церковной жизни оно говорит?
Перемена первая состоит в том, что в Русской Церкви если и не возникло, то очень активно возникает гражданское общество, насколько этот термин вообще приложим к церковной жизни. Это может показаться странным, но православная блогосфера могла своими глазами наблюдать, как в поддержку совершенно незнакомого им священника выступили десятки человек «от Москвы до самых до окраин» и даже из ближнего зарубежья.
Оказалось, что людям не все равно. Им не безразлична судьба другого человека. И они готовы не только сопереживать в своем сердце, не только поддерживать в личной переписке, но и что-то делать. По крайней мере, разместить у себя материал, дать ссылку. Да, это немного, но подумайте, что это значит для провинциального клирика, который делает это в своем ЖЖ или другом блоге. Это означает для него серьезный риск прослыть неблагонадежным, то есть таким человеком, который знает другие слова, кроме «Как благословите, Владыка». Значит, и он не даст себя осудить по ложному обвинению, и он будет сопротивляться или даже (о ужас!) будет обжаловать решение епархиального суда в Общецерковном.
Следующая перемена состоит в том, что в Церкви возник открытый судебный процесс. И открытый он даже не потому, что мы с Вами можем прийти на суд по какому-то конкретному делу, а потому, что теперь уже не так легко осудить человека без серьезного объяснения причин. Вернее, осудить-то можно, но происходить это будет на глазах всей церковной общественности, которая очень даже может не согласиться с подобным решением. Более того, теперь и собственное начальство судей может узнавать о процессе не тогда, когда он уже завершен и не только с их точки зрения, но и с точки зрения обвиняемого. А это и их заставляет более ответственно и обдуманно подходить к подобного рода делам.
Равенство сторон и прений по-прежнему может не проявиться в самом епархиальном суде, но оно появляется в Интернете, где даже епархиальный архиерей вынужден объяснять принятые им решения церковному гражданскому обществу. Такое бывало и раньше, но теперь это касается не только обвинений какого-нибудь знаменитого богослова или наместника крупного монастыря, но и обычного приходского священника.
Это явление может показаться чем-то радикально новым, почти революцией, но на самом деле это всего лишь хорошо забытое старое. Это современный вариант осуществления слов Писания: «Обвинение на пресвитера не иначе принимай, как при двух или трех свидетелях. Согрешающих обличай пред всеми, чтобы и прочие страх имели» (1 Тим. 5:19-20), являющееся общим правилом любой развитой правовой культуры.
Здесь можно вспомнить, что еще в Ветхом Завете запрещалось обвинять человека на основании показаний одного свидетеля. Их должно было быть не меньше двух или трех. При этом судьи и священники должны были проверять, не лжет ли свидетель (Втор. 19:15-19).
Можно вспомнить и древний Рим. Даже Катилину, обвиненного в попытке государственного переворота, судила не тройка НКВД за закрытыми дверями. Цицерон говорил, что его «на смерть уже давно следует отправить… консульским приказом» (Против Катилины, Первая речь, 2), по законам военного времени, но Сенат даже ему дал возможность защищать себя на судебном процессе.
Так неужели преступления печорского священника тяжелее? А ведь этот пример важен для нас. Вспомним, что из трех «Великих учителей и святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустаго» трое имели античное юридическое и философское образование. На Западе такое образование имели такие авторитетные учителя, как свят. Амвросий Медиоланский, блаженные Иероним и Августин.
Уважением к праву и отношением к судебному процессу не просто как к формальному утверждению заранее известного решения пропитано и наше каноническое право. И вот теперь, возможно, впервые со времен поздней античности (времени величайших святых отцов) эти принципы могут быть осуществлены на практике.
В этом третье значение дела – возрождение нашей правовой, канонической культуры. В этом отношении наше время можно сравнить с созданием «Великой хартии вольностей», «Билля о правах» и Гражданского кодекса Наполеона для светского права. Через такие процессы и деятельность Общецерковного суда мы можем прийти к ситуации, когда всем будет понятно, что церковное право это не только набор благих пожеланий или сборник поводов для расправы над неугодными («был бы человек, а дело найдется»), а неотъемлемая часть церковной жизни, те принципы, которыми должен руководствоваться любой церковный суд.
Но, может быть, это ограничивает и ущемляет канонические права архиерея? Вовсе нет. Да, архиерею дано право судить, но оно не означает права творить произвол. Точно также и право управлять епархией не означает полной бесконтрольности и абсолютной вседозволенности. И Устав Русской Православной Церкви, и более древние каноны ограничивают власть архиерея вполне четкими и конкретными рамками. И феодальный принцип «воля сеньора – закон» в наше каноническое право так и не вошел.
Кроме того, над епархиальными архиереями существует высшая церковная власть в лице Патриарха, Синода, Соборов. Поэтому с канонической точки зрения идея всевластия архиерея не более чем опасная, подрывающая церковное единство, выдумка. К чему она может привести видно на примере католицизма, где из нее родилась идея единоличной и абсолютной власти Папы над Вселенской Церковью, которая привела к «разделению церквей», которое едва ли будет уврачевано в обозримом будущем.
Словом, как бы тяжело и болезненно не происходили перемены в церковной жизни, они происходят и имеют свои объективные причины. И главные из них – рост церковного сознания клириков и мирян, а также те изменения в церковном управлении, которые уже произошли за время правления Святейшего Патриарха Кирилла. И то, что они происходят, говорит о том, что Церковь жива, что она сама находит те средства, которые помогут ей не только выжить в современном мире, но и совершать свое служение Богу и людям.
Источник: Православие и мир
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии