Странная любовь. Игумен Нектарий (Морозов)

Не раз, просматривая в светской прессе публикации, так или иначе имеющие отношение к теме религии, приходилось задаваться вопросом: за что же автор так не любит Церковь? Этот вопрос возникал и возникает и у огромного множества верующих людей. Ответ на него найти, к слову сказать, не так уж и сложно. У нас на сайте «Православие и современность» даже публиковался как-то материал с таким именно названием: «За что не любят Церковь». Но вот прошло какое-то время, и я вдруг сделал такое, на поверхности, в общем-то, лежащее, «открытие»: далеко не всегда, когда Церковь ругают, это является выражением нелюбви к ней.

Отчего он говорит так горячо?

Когда о чем-то говорят со страстью, причем не важно, хвалят или поносят, то это обязательно свидетельствует об одном: о неравнодушии к предмету обсуждения. Характер же неравнодушия может быть различный. Сказать, что я никогда об этом не думал, было бы неправдой. Нет, может быть, не думал, но подозревал точно.

Бывают случаи «клинические», когда сомнений не возникает никаких ― налицо полное отрицание Церкви как таковой. И злоба, которой буквально дышит человек по отношению к ней, имеет совершенно очевидное происхождение: Церковь и молчащая ― обличает. Точнее, обличает не Церковь, обличает человека совесть. Но ― при мысли о Церкви. И человек старается заглушить голос совести в собственной душе. Затоптать то самое лучшее, что в ней еще остается. И топчет ― уничижая Невесту Христову, клевеща на нее, говоря подчас такие вещи, что и усомнишься невольно: а в здравом ли он уме? Наверное, каждый из нас таких примеров видел немало. Приводить какие-либо из них, даже безымянно ― как-то противно это сердцу, настолько жалок человек в подобном состоянии.

Бывает, правда, и по-другому. Когда ненависть оказывается не продуктом борьбы с совестью, а просто результатом греховной жизни, ее сухим остатком. Сердце постепенно ожесточается, для него естественным становится это чувство по отношению к святыне и ко всему, что можно было бы так назвать.

Ну и, конечно, бывает и проявление действия нечистого духа ― в чистом, так сказать, виде. Это когда человек этим духом одержим ― тогда он тоже хулит и поносит Церковь.

А вот приходилось сталкиваться: говорит (пишет) человек о Церкви ― горячно, гневно, в чем-то обличает… Но нет при этом чувства, что он ее ненавидит. И только невольно задумываешься: а почему он так горячится?

Откровенный разговор

Не так давно у нас состоялся разговор с одним журналистом ― острым, думающим, неравнодушным. Он, на самом деле, и стал поводом к этому запоздалому размышлению. У нас не было прежде каких-то особенно близких, неформальных отношений, не было, соответственно, и бесед по душам. Было просто сотрудничество, возможное при определенном сочетании сходства и различий во взглядах.

И вот, так получилось, что мне пришлось познакомиться со статьей, которую этот журналист написал, обращая в ней к Церкви целый ряд вопросов. Суть не в том, что это за вопросы. Она в другом. Статья получилась очень жесткой, агрессивной, даже «вражеской». Собственно, не вопросы в ней читались, а обвинения. И меня она, безусловно, расстроила. Причем сразу по нескольким причинам. Прежде всего, потому, что я подумал: «Как же это, мы встречаемся, созваниваемся, о чем-то говорим, а он о нас такое пишет!». Затем ― оттого, что мне казалось, что человек к Церкви все же тянется, а тут… Да и ведь любой православный, который это прочтет, врагом считать будет! Ну и просто тяжело на сердце стало от прочитанного.

Но только никак до конца в голове все это не укладывалось и, невзирая на те «антицерковные штампы», что были в статье, не верилось, что за ними ― именно вражда. Поэтому в конце концов решил поговорить ― понять, в чем же причина.

Проговорили долго. И после разговора стало значительно легче на душе. Неожиданно в словах собеседника я услышал совсем не враждебность, а тревогу, живое, искреннее чувство, где-то даже боль. Наверное, я мог бы привести множество резонов, доказывающих, почему статья была ошибкой: «Этот исторический факт не верен. Тут автор говорит о догматах православных, но в действительности их не знает и потому заблуждается. Здесь ― очевидное неведение реалий церковной жизни. Там ― совершенное непонимание христианства». Возможно, что я резоны эти и приводил. Но не они в данном случае самое главное.

Человек продирается к Церкви через какой-то страшный, дремучий лес. Лес предрассудков, лес «религиозной безграмотности», лес всего того, что еще раньше было написано о Церкви самого невообразимого. Наконец, лес наших ― церковных ― недостатков. Причем как клириков, так, разумеется, и мирян. Однако при этом для него важно то, что происходит в Церкви, он ее воспринимает как «во многом заблуждающуюся», но свою! И он потому ее в чем-то обличает, что на самом деле любит, потому, что она для него дорога.

Это ― то, что для меня благодаря беседе нашей стало очевидно.

Бьют — значит любят!

Но и подумалось сразу: ведь не уникальный это какой-то случай. Есть же и другие наверняка люди, которые ругают именно оттого, что любят. Только, может быть, не понимают этого так хорошо, как мой собеседник, и объяснить так тоже не смогут, потому что через еще более густой лес и уж совсем издалека бредут.

И вот какая параллель возникла… Есть такие мальчишки ― кто их не видел? ― которые, впервые испытав чувство влюбленности, странным образом дают об этом знать своей «принцессе», совсем как-то не по-рыцарски. Ну, то за косичку дернут, то высмеют при всех, а то и вообще синяк поставят. И чего это они такие чудные?

Разные бывают причины «чудачеств». Кто-то стесняется своих чувств, боится их естественных проявлений. Кто-то не ведает вовсе ― а каковы они, эти самые естественные проявления, потому как и не видел их

никогда: ни дома, ни на улице, ни в кино даже. А книг ― не читал. Кто-то боится быть отвергнутым и даже уверен практически: точно отвергнет! И заранее уже мстит за свой «позор».

Ну а кто-то не понимает того, что переживает. Просто раздирает что-то на части его душу, мучает, выхода ищет. И ― находит…

Невозможное ― возможно

Но только значит ли это, что любовь в таком случае невозможна, что шпанистый мальчишка так и не превратится в подлинного рыцаря? Или что девочка, напуганная подобными «страстями», его обязательно прогонит? Нет, конечно же, нет ― жизнь бесчисленными примерами доказывает обратное.

И если так бывает «вообще» в жизни, то ни тем ли более в Церкви, в поле, если можно так сказать, особенного Божественного присутствия, Божественного действия? Господь, как никто, умеет ждать, умеет прощать, а главное ― умеет видеть любовь, даже если ее лицо искажено гримасой раздражения. Ведь смотрит Господь не на лицо, а на сердце. И потому ― происходят чудеса. Именно такие, о каких говорит Он в Евангелии, когда гора вдруг оживает и движется к морю. К морю Его ― Божественной ― любви.

Хорошо бы и нам, «верным», помнить об этом. Чтобы иметь силы кого-то потерпеть, подождать, к кому-то присмотреться. Чтобы иметь силы не оттолкнуть. А если увидим, что человек спотыкается не только «на себе самом», но и на наших собственных недостатках, то иметь и мужество ― что-то изменить в себе.

Православие и современность,№5, 2007.

Источник: Православие и современность