Русская Православная Церковь и экуменическое движение. Протоиерей Максим Козлов
Прежде чем говорить об участии Русской Православной Церкви в экуменическом движении, следует сделать некоторые уточнения. В собственном смысле слова под экуменическим движением понимают движение многочисленных, главным образом протестантских, деноминаций, декларирующих своей целью достижение возможно полного единства между последователями различных христианских исповеданий.
Первой конференцией различных христианских исповеданий стала Всемирная миссионерская конференция в июне 1910 года в городе Эдинбурге, одна из комиссий которой называлась «Сотрудничество в области достижения единства». Конференция прошла без участия православных представителей. Почти одновременно, в октябре 1910 года, на ежегодной конференции Американской Епископальной Церкви в городе Цинциннати (Соединенные Штаты Америки) была принята резолюция об образовании специальной комиссии для созыва всемирной конференции по вопросам веры и церковного устройства. Отсюда эту дату, 19 октября 1910 года, можно с определенной долей условности считать началом экуменического движения в современном смысле этого слова. Это решение привело впоследствии к созданию так называемого Всемирного Совета Церквей. Решение о создании Всемирного Совета Церквей (ныне широко употребляемая аббревиатура ВСЦ) было принято в мае 1938 года на консультативной конференции в городе Утрехте (Нидерланды). А первая ассамблея Всемирного Совета Церквей, состоявшаяся в 1948 году в Амстердаме, по существу завершила процесс организационного оформления экуменического движения. Таким образом, применительно к истории Русской Православной Церкви до 1917 года представляется вообще затруднительным использование термина «экуменическое движение». В этом смысле название таких книг как «Православие и экуменизм» с привлечением материала XVIII–XIX веков чисто исторически не вполне корректно. Целесообразно говорить лишь о межконфессиональных контактах Русской Церкви. В этот период истории Русской Церкви с точки зрения рассматриваемой нами темы нас могут интересовать, во-первых, высказывания авторитетных иерархов, богословов, подвижников благочестия Российской Церкви, многие из которых ныне канонизированы, по вопросам, касающимся отношения Православной Церкви к инославию и вопросам церковного единства и церковного общения, а также, естественно, официальные суждения священноначалия, Святейшего Синода по данным проблемам. Во-вторых, нас также должны интересовать непосредственные контакты Российской Церкви с инославным миром, как на личном уровне (известная переписка А.С.Хомякова с архидиаконом Англиканской Церкви Уильямом Пальмером), так и на официальном уровне, контакты, имевшие своей целью вероисповедное единство и установление полного церковного общения.
Прежде всего, следует отметить, что суждения русских богословов по данным вопросам характеризуются крайне незначительным разбросом мнений. Практически все русские богословы определяют инославных (римо-католики, англикане, лютеране и другие) как еретиков и прямо называют их этим словом. Это справедливо даже к таким дипломатичным и осторожным в выражениях авторам, как, например, святитель Филарет Московский. Составить целостное представление о позиции святителя Филарета в данном вопросе, скажем, на основании мыслей, высказанных в раннем его творении «Разговорах между испытующим и уверенным» не представляется возможным, так как эта книга, написанная в 1815 году в определенных условиях и с определенными целями, отражает еще формирующиеся взгляды великого иерарха и святителя нашей Церкви. Впоследствии святитель высказывался об инославных, в том числе и о католиках, значительно более резко: «Терпимость значит не признание ереси, а только отсутствие гонения, допущение иноверцам пребывать в своей природной религии, коснеть в заблуждениях, доколе не озарит их свет благодати. Квакер ли это или еврей, гернгутер или мусульманин, папежник или язычник». Какая пара — папежник или язычник — на одном уровне! ( М.К,) (Собрание мнений и отзывов. Т. 4. С. 557).
Небезынтересно также рассмотреть, как решался русскими богословами вопрос о действительности таинств, совершаемых в инославных сообществах. В этом вопросе можно выделить 2 основных подхода. Одни авторы полностью исключают возможность совершения таинств в неправославной Церкви и соответственно рассматривают все таинства инославных, за исключением разве что крещения, как безблагодатные. Такого мнения придерживались святитель Игнатий (Брянчанинов), А.С.Хомяков, архиепископ Иларион (Троицкий), митрополит Елевферий (Богоявленский), митрополит Антоний (Храповицкий). Близкую к этой позицию занимал архиепископ Серафим (Соболев), который, признавая действительность таких таинств как миропомазание или священство, тем не менее отказывался признавать их действенность, а следовательно, и спасительность.
Об официальной позиции Русской Православной Церкви по этому вопросу можно судить, например, по ответному посланию Святейшего Синода Русской Православной Церкви от 25 февраля 1903 года на Окружное послание Константинопольского патриарха Иоакима III, где утверждается, что Русская Церковь признает крещение западных христиан и чтит апостольское преемство латинской иерархии. Такой умеренной позиции придерживалось тогда большинство русских богословов. Более обстоятельно вопрос об отношении Русской Церкви к инославию и о действительности таинств в отделившихся от православной Церкви сообществах был разработан в трудах Святейшего патриарха Сергия (Страгородского). Сущность взглядов патриарха Сергия кратко выражена в словах этого выдающегося, не во всем до конца оцененного богослова Русской Церкви: «Хотя и действительно некоторые таинства у инославных, хотя они и имеют право на имя христиан с вытекающими последствиями, хотя и остаются в ограде церковной и даже на паперти, все же в церковной Евхаристии они не участвуют. Двух не сообщающихся между собой Евхаристий, одинаково Христовых и одинаково истинных быть не может, как не может быть двух Христов и двух Церквей». Не претендуя на какие-либо обобщения, мы тем не менее можем отметить, насколько мы занимались этой темой, не удалось обнаружить ни официальных документов Русской Церкви, ни высказываний наших авторитетных богословов XIX— начала ХХ века, в которых сколько-нибудь определенно утверждалось, что те или иные инославные конфессии обладают истинной Евхаристией. Позиция по данному вопросу Святейшего патриарха Сергия и Русской Церкви считалась общепринятой, по крайней мере до 60-х годов. Так, еще в 1959 году профессор Ленинградской духовной академии Николай Успенский на страницах ЖМП (№ 7 за 1959 год) характеризует работы патриарха Сергия как последнее слово русской богословской науки по вопросу об отношении Православной Церкви к инославию. Таким образом, русская богословская мысль начала века не делала принципиального различия между современными западными христианами и еретиками древности.
Митрополит Антоний (Храповицкий) в 1915 году писал, что «…Православная Церковь не полагает никакой качественной разницы между так называемыми на светском языке инославными христианами Европы и древними еретиками, ибо, когда первые изъявляют свое желание присоединиться к Церкви, то римо-католиков принимают в общение тем же самым чином, как ариан, несториан, монофизитов и тому подобное, а протестантов, как еще более далеких от Церкви, чем названные еретики, через миропомазание». Следствием такого взгляда на инославный мир явилось безусловное признание истинной Церковью только Церкви Православной. В ответном послании Святейшего Синода от 25 февраля 1903 года говорится, что задача Православной Церкви в отношении инославных состоит в раскрытии им православной веры и той истины, что только наша Восточная Православная Церковь, неповрежденно сохранившая всецелый залог Христов, есть в настоящее время Церковь Вселенская. Естественно, что и восстановление церковного единства мыслилось только как воссоединение инославных со всей полнотой Православной Церкви. При этом в качестве непременного условия для основания такого воссоединения рассматривалось достижение полного единства в вопросах вероучения. В послании митрополита Санкт-Петербургского Исидора, которое в 1870 году было от имени Святейшего Синода отправлено в Американскую епископальную Церковь, отмечалось, что «прежде взаимного общения в таинствах необходимо полное согласие в вере, так как первое может основываться только на последнем». Однако следует отметить, что такая принципиальная и последовательная позиция Русской Церкви в вопросах достижения межхристианского единства сочеталась с терпимостью, доброжелательностью к инославным, открытостью к диалогу с ними на всех уровнях и с искренним стремлением к единству. Не было иной раз так свойственной околоцерковной публицистике тенденции подчеркнуть теневые стороны, удовлетвориться состоянием разделения и собственной правильности, при этом позволительно предположить, что многочисленные браки представителей дома Романовых с представительницами протестантских династий в свое время имели смягчающее влияние на позицию постановлений Святейшего Синода, а с другой стороны, самая возможность этих браков находилась в контексте богословского подхода к инославию Российской Православной Церкви.
Что касается официальных межконфессиональных контактов, имевших непосредственное отношение к вопросу о восстановлении общения с инославными, то в рассматриваемый период у Русской Православной Церкви многочисленными они не были. Следует прежде всего отметить контакты с англиканами, которые имели место еще в 1716–1720 годах. До того можно вспомнить только своеобразный диалог между царем Иоанном Грозным и лютеранским пастором. Предание гласит, что после краткой дискуссии о сравнительном сотериологическом значении веры и добрых дел пастор имел неосторожность сравнить Лютера с апостолом Павлом, после чего царь прекратил дискуссию вполне небогословскими аргументами, ударив его хлыстом, со словами: «Ступай ты (далее нецитируемое публично выражение) со своим Лютером». На этом общение с лютеранами прекратилось.
В начале XVIII века с вопросом воссоединения с Русской Православной Церковью обратилась группа англиканских епископов, так называемых «неприсягающих», отделившихся от Англиканской Церкви в 1690 году, после того как они отказались присягать на верность королю Вильгельму III. Контакты с Англиканской Церковью активизировались в 60-х годах XIXвека вследствие соприкосновения обеих Церквей на северо-западном побережье Америки. Начавшияся дискуссии о воссоединении велись до 1870 года, но не привели к конкретным результатам по той причине, что стороны рассматривали сущность единения неодинаково. Англикане стремились прежде к практическому единению на основе общения в таинствах, не придавая значения догматическим различиям, православные не допускали единения без согласия в вере. Контакты с англиканами возобновились в конце XIX века. Переговоры о возможности сближения имели место в 1895–1897 годах. В начале ХХ века возобновились переговоры с Епископальной Церковью в США при участии святителя Тихона, будущего патриарха Московского и всея Руси, тогда епископа Русской Православной Церкви Северной Америки. Следует сказать, что лично святитель Тихон к представителям Епископальной Церкви относился весьма благожелательно. Известны два таких весьма характерных факта. Сей ревнитель православия и отеческих преданий однажды находился на рукоположении англиканского епископа Графтона в городе Фон-дю-лак в штате Милуоки, находился в епископской мантии, стоял в апсиде алтарной части англиканского храма и молился во время этого богослужения (эта фотография святителя Тихона очень известная, она опубликована в 1-м томе «Православной энциклопедии» в статье про Англиканскую Церковь) и равно известно, что, когда в Калифорнии произошло страшное землетрясение, то святитель Тихон послал одному из приходов, с которым до того имел непосредственное общение, в качестве дара евхаристические сосуды, чем наглядно засвидетельствовал свое отношение к тогдашней Епископальной Церкви в Америке, Но подчеркнем, именно в тогдашней, а не той, во что она превратилась ныне, в начале ХХIвека, введя не только женский епископат, но и совершив недавно рукоположение открытого «епископа»-извращенца, после которого наша Церковь была вынуждена уйти с всех диалогов с Епископальной Церковью Соединенных Штатов Америки.
В 1894–1914 годах Русская Православная Церковь вела богословский диалог также и со старокатоликами, который осуществлялся в рамках так называемой Петербург-Роттердамской комиссии. Однако и эти попытки не увенчались успехом. Конечная цель — восстановление церковного единства — не была достигнута. Говоря о межконфессиональных контактах, имеющих прямое отношение к восстановлению церковного общения, приходится признать, что в Русской Православной Церкви до 1917 года они, в основном, носили случайный характер. С другой стороны, сама инициатива их чаще исходила от инославной стороны. Говорить об участии Русской Церкви в этот период в каком-то движении, направленном на достижение межхристианского единства, исторически не представляется возможным. Кроме того, следует признать и отсутствие в это время у Русской Церкви сколько-нибудь разработанной концепции такого участия. Впрочем, потребность такой концепции в начале ХХ столетия несомненно ощущалась, что нашло отражение в решениях Поместного Собора 1917–1918 годов, в рамках которого действовал Отдел единства христианских Церквей. На последнем заседании Собора 7–20 ноября 1918 года было решено продолжить диалог о единстве с англиканами и старокатоликами, основываясь на доктрине и традициях древней неразделенной Церкви. Соборным определением предписывалось создать постоянную комиссию с отделениями в России и за рубежом для изучения разногласий на пути объединения с англиканами и старокатоликами. Комиссии поручалось обеспечить скорейшее достижение поставленной цели для церковного единства. Однако понятно, что последующие события послереволюционных лет конечно же помешали этим решениям осуществиться.
В период 1917–1945 годов международные контакты Русской Православной Церкви были сведены к минимуму. Русская церковная эмиграция по вопросу участия Русской Православной Церкви в экуменическом движении не имела единого мнения. Синод Русской Зарубежной Церкви занял непримиримую позицию по вопросу отношения к экуменизму во всех его формах. В то же время часть Русской Церкви в Западной Европе, находившаяся под омофором митрополита Евлогия (Георгиевского), достаточно активно участвовала в экуменическом движении. Однако часть эта, во-первых, была полностью изолирована от Русской Церкви в СССР, а во-вторых, слишком малочисленна, для того чтобы иметь возможность адекватно выражать позицию всей Русской Церкви. Кроме того, с 1930 года эта часть фактически находилась в расколе и, следовательно, вообще не имела право выступать на экуменических мероприятиях от лица Русской Церкви, на что справедливо было указано на совещании глав и представителей Автокефальных Поместных Церквей в Москве в 1948 году. Непосредственное взаимодействие Русской Православной Церкви с экуменическим движением в собственном смысле слова начинается по мере возобновления международных контактов Московской Патриархии после окончания Великой Отечественной войны. В лице экуменического движения, особенно - стремительно набиравшего силу в ВСЦ, наша Церковь столкнулась с качественно совершенно новым явлением, не имеющим аналогов в истории межконфессиональных контактов Русской Церкви до 1917 года, что поставило перед Русской Церковью ряд серьезных проблем как богословского, так и практического характера. Экуменическое движение середины ХХ века отличалось от практики межхристианских контактов начала ХХ века и по форме, и по духу, и по целям, и по средствам достижения этих целей.
Межконфессиональные контакты XIX— начала ХХ века представляли собой двусторонние диалоги. Участвовавшие в них стороны были совершенно свободны, независимы одна от другой. В середине ХХ века экуменизм — всемирно направленное движение с определенной структурой, ядром которого уже являлся Всемирный Совет Церквей. Интеграция в это движение автоматически делала ту или иную Церковь частью огромного целого и неизбежно налагала на нее определенные обязательства, принятие которых могло входить в противоречие с ее традицией. Так, для Русской Церкви особую остроту приобрел тогда вопрос о допустимости для православных участвовать в совместных экуменических молитвах с инославными, поскольку к этому времени эти молитвы сделались неотъемлемой частью экуменических мероприятий. Структурное оформление экуменического движения заставляло относиться к вопросу о вступлении в него с максимальной осторожностью, ибо уже было очевидно, что вступить в него будет значительно легче, чем выйти обратно. Не мог не смущать православных и самый дух этого движения. Когда говорят о вступлении Русской Православной Церкви в экуменическое движение, то в качестве исторического прецедента указывают на опыт участия Русской Церкви в межхристианских контактах в начале ХХ века, в частности на упоминавшуюся нами деятельность святителя Тихона, однако при этом упускают из виду, что это были не совсем те же самые инославные. Англикане и старокатолики, с которыми вела переговоры Русская Церковь в начале века были тогда наиболее близкими нам инославными, к тому же искренне интересовавшимися православием и размышлявшими о воссоединении с ним. Например, глава Епископальной Церкви в Америке епископ Графтон в статье «Соединение Восточной и Англиканской Церквей» призывал всех англиканских епископов ни много, ни мало принять во всей полноте православное вероучение. Ну что ж было не общаться с таким человеком? Можно ли хотя бы предположить, чтобы с подобным обращением выступил бы кто-нибудь из современных протестантских представителей, лидеров Всемирного Совета Церквей? В середине века тон в экуменическом движении задавало протестантское большинство, которое было внутренне чуждо православию, да и не проявляло к нему серьезного интереса.
Единственной целью диалогов Русской Церкви с инославными в XIX — начале ХХ века было восстановление полного церковного общения, достижение которого мыслилось возможным только на основании полного единства в вере. В экуменическом движении середины столетия достижение единства в вере являлось лишь одной из целей движения, притом не всегда доминирующей. Как мы уже видели, русская богословская мысль начала века понимала восстановление церковного единства только как воссоединение инославных со всей полнотой православной Церкви. Естественно, что такой подход был совершенно чужд протестантскому большинству в экуменическом движении середины века, которые в вопросе о церковном единстве вдохновлялось идеями интерконфессионализма или так называемой теории ветвей, поэтому для православных было весьма затруднительно принять сам термин «экуменический», по крайней мере в том смысле, какой вкладывается в него экуменистами.
Определение понятия «экуменический» было дано на Второй Всемирной конференции движения «Жизнь и деятельность» («Lifeand order») в июне 1937 года в Оксфорде. Цитирую это определение: «Термин «экуменический» относится к выражению в истории единства Церкви. Сознание и деяния Церкви экуменичны, поскольку они направлены на осуществление единой святой Церкви, братство христиан, признающих единого Господа». Как будто этой Церкви нет на земле! Аналогичным образом разъяснял смысл этого термина тогдашний Генеральный секретарь ВСЦ доктор Виссер’т Хуфт: «Следующие причины как будто объясняют широкое принятие этого термина. Оно могло определить природу современного движения сотрудничества и единения, которое стремится выявить (!) основное единство и вселенскость Церкви Христовой». Опять же классическая протестантская идея — выявить единство, как будто оно не явлено в исторически пребывающей на земле Вселенской Церкви Христовой. Таким образом, несомненный для каждого православного факт реального бытия единой святой соборной апостольской Церкви, веру в которую мы исповедуем в девятом члене Символа веры, в данном случае полагается как цель, которая должна еще быть выявлена и осуществлена.
В силу вышеуказанных обстоятельств в Русской Православной Церкви не мог не быть поднят вопрос о том, насколько возможно и оправдано православное свидетельство в таких условиях. Может ли оно дать положительные результаты, не нанесет ли вреда самой Русской Церкви? О том, насколько эти опасения были обоснованы, свидетельствует признание протопресвитера Александра Шмемана, имевшего огромный личный опыт в экуменическом движении, скорее поддерживавшего его, но тем не менее ближе к концу жизни сделавшего следующее заявление: «Характерная особенность участия православных в экуменическом движении заключается в том, что православным не оставили выбора, в том, что им с самого начала назначили вполне определенное место, роль и функцию в рамках экуменического движения. Это назначение основывалось на западных богословских и экклезиологических предпосылках и категориях и выдавало чисто западное происхождение самой экуменической идеи» (опубликовано в статье «Экуменическая боль» в сборнике «Церковь, мир, миссия» М, 1996, с 235). И еще две небольшие цитаты из того же Шмемана: «Всякий, кто всерьез изучал экуменическое движение, мог убедиться, что православные свидетельства (выраженные большей частью, если не исключительно в форме отдельных заявлений православных делегаций, приложенных к протоколам главных экуменических конференций) никогда не оказывала сколько-нибудь заметного влияния на ориентацию и богословское развитие движения как такового» (с.237-238). «Вопросы, которые Запад предложил православным, были сформулированы (цитируем еще одно высказывание Шмемана) в западных терминах и отражали специфический западный опыт и путь развития. Ответы же православных строились по западным образцам, подгонялись к категориям, понятным Западу, но едва ли адекватным православию» (с.247). Вот это в значительной мере определяло внутреннюю характеристику экуменического движения. Сомнительна внутренняя адекватность православию тех ответов, которые вынужденно давались в этих экуменических диалогах.
Подбор материалов для данной статьи осуществил протоиерей Максим Козлов.
http://www.pravos.org/docs/doc243.htm
Первой попыткой ответить на вопросы, поставленные перед Русской Православной Церковью экуменическим движением, стало широко известное Московское Совещание глав и представителей Автокефальных Православных Церквей в 1948 году. Конечно, можно по-разному относиться к решениям Совещания по вопросам экуменизма.
Можно, и отчасти справедливо, считать их устаревшими, однако невозможно отрицать тот факт, что с 1948 года в нашей Церкви на протяжении долгих десятилетий, может быть, до Архиерейского Собора 2000 года, не предпринималось попыток такой же всесторонней аналитической соборной оценки экуменического движения. Совещание дало отрицательную оценку тогдашнему экуменическому движению в целом и сочло нецелесообразным участие в нем Русской Православной Церкви. Совещание констатировало качественно новый характер современного ему экуменического движения. Цитируем: «История экуменического движения в современном значении этого слова начинается с 20-х годов нашего столетия. Методы, цели и характер его настолько отличны от имевших место в XIX столетии попыток соединения между Церквами, что история этих попыток не дает материала к пониманию современного экуменического движения». На Совещании была признана неприемлемой для православных практика совместных молитв с инославными в точном соответствии с буквой апостольских правил (правила 10-е и 15-е). В докладе протоиерея Г. Разумовского «Экуменическое движение и Русская Православная Церковь», который несомненно выражал тогдашнюю официальную точку зрения нашей Церкви, содержится упрек в адрес представителей Константинопольской Церкви в том, что они, участвуя в экуменических мероприятиях, не отказывались от участия в совместных молитвах, тогда как, например, представители Болгарской Церкви в них участвовали. Более того, отказ Русской Церкви послать своих представителей на Амстердамскую ассамблею, не в последнюю очередь мотивировался недопустимостью для православных идти против святых правил, которые запрещают молитвенное общение с еретиками. Опыт участия в экуменическом движении русской церковной эмиграции получил тогда резко отрицательную оценку. В обсуждении проблем экуменизма приняли участие и представители русского церковного Зарубежья. Архиепископ Серафим (Соболев) в докладе «Экуменическое движение и православная Церковь» подверг теоретическое обоснование и практику экуменического движения резкой критике и высказался категорически против участия в нем Русской Православной Церкви. «Дай Бог,— говорил он,— чтобы наша Русская Церковь и впредь держалась той обособленности в отношении к экуменизму и его конференциям, в какой она пребывает доселе. Надо нам как можно дальше быть от экуменического движения». Своими наблюдениями над тем, как влияет участие в экуменическом движении на духовную жизнь Болгарской Церкви, поделился на этом совещании протоиерей Всеволод Шпиллер: «Для Болгарской Церкви встреча с экуменизмом означала в экуменических кругах расшатанность чувства церковности, расшатанность сознания единоспасающей Церкви, затем известное обмирщение Церкви на путях приспособления к экуменизму, образовалось снижение уровня духовной жизни, отрыв от святоотеческих традиций как в богословии, так и в быту. Потрясена была в самых основах верность литургической богослужебной традиции».
Причины, по которым Русская Православная Церковь не считала для себя возможным участвовать в экуменическом движении, на совещании усматривались следующие:
- в коренном противоречии экуменических доводов учению Православной Церкви в деле понимания высших целей Христовой Церкви;
- в необеспеченности в деле соединения Церквей (догматического и вероучительного) путем и средствами экуменического движения
- в близком сродстве экуменической деятельности с другими современными нецерковными, политическими, иногда тайными (имеется в виду масонство) международными движениями. В резолюции «Экуменическое движение и Православная Церковь» говорилось, что «целеустремления экуменического движения, выразившееся в образовании ВСЦ, с последующей задачей организации «экуменической церкви», не соответствует идеалу христианства и задачам Церкви Христовой, как их понимает Православная Церковь».
Русская Православная Церковь на Совещании обратилась с призывом ко всем христианам мира не отвлекаться от истинного пути в Царство Божие и не тратить, без пользы для души, ни драгоценного времени, ни сил на участие в создании замены Истинной Христовой Церкви миражной и соблазнительной экуменической церковью, так как этим не разрешаются проблемы единства Святой Кафолической и Апостольской Церкви».
До середине 50-х годов позиция Русской Церкви в отношении экуменизма находилась в полном соответствии с решениями московского совещания 1948 года. Даже принятие в июле 1950 года на сессии Центрального комитета ВСЦ (ЦК ВСЦ) в Торонто документа «Церковь, Церкви и Всемирный Совет Церквей» ( так называемая «Торонтская декларация»), который создал условия, позволившии впоследствии Православным Церквам вступить в ВСЦ, принципиально не изменило отношение тогда Русской Православной Церкви ни к ВСЦ, ни к экуменизму в целом. На страницах официального органа Русской Православной Церкви –ЖМП- продолжают печататься критические материалы об экуменическом движении. В частности, впоследствии известный деятель этого движения Алексей Сергеевич Буевский в статье «О проблеме экуменизма» (ЖМП. 1954. № 1) писал: «Результаты обсуждения… на Лундской конференции показывают несостоятельность попыток различных христианских групп добиться своего объединения на платформе догматического минимума, так что работа комитета «Вера и порядок» на этой платформе становится своеобразным построением «догматической вавилонской башни». В тогдашних публикациях указывалось на несовместимость самого духа экуменического движения с духом подлинной церковности, несоответствии реальных целей этого движения декларируемой в качестве главной цели церковного единства, осуждалась практика экуменических молитв, критиковалось их содержание, в особенности содержание молитвы о христианском единении, как несоответствующее православному видению пути к достижению единства, констатировалось разочарование в экуменизме православных участников экуменического движения. Цитирую статью Ведерникова «Соблазны экуменизма (ЖМП. 1954, №4, с.64): «Не касаясь действительных мотивов отказа Римо-Католической Церкви от участия в экуменическом движении, нужно сказать, что за последние годы от него стали отходить и православные участники». Автор статьи утверждал, что «для христиан, ищущих единства, простой ясный путь в Церковь Христову оказался загроможденным многими соблазнами экуменизма, разросшимися до пределов подлинного препятствия к осуществлению единства в союзе любви». Можно было бы привести и многие другие критические публикации.
Изменение позиции Русской Православной Церкви по отношению к экуменическому движению ВСЦ происходит с середины 50-х годов. В этот период времени ВСЦ, продолжая выступать против коммунизма, все чаще начинает принимать постановления, резолюции о разоружении, о защите мира, о прекращении испытаний термоядерного оружия, о запрещении атомного оружия вообще и тому подобное. В 1954 году в Эванстоне (США) Вторая Ассамблея ВСЦ приняла специальное обращение к Русской Православной Церкви, приглашая ее к участию в экуменическом движении. При таких условиях тогдашний министр иностранных дел Громыко посчитал, что в целях оказания влияния на характер деятельности ВСЦ можно было бы рассмотреть вопрос об участии в этой организации Русской Православной Церкви. В марте 1956 года делегация Национального Совета Церквей Христа в США прибывает в СССР для переговоров о возможном участии Русской Православной Церкви в ВСЦ. В июне 1956 года делегация христианских Церквей СССР во главе с митрополитом Николаем (Ярушевичем) ведет в США переговоры с председателем Исполнительного комитета ВСЦ доктором Фрэем по вопросу о встрече представителей ВСЦ и Русской Православной Церкви в январе 1957 года. Московская Патриархия уже не возражает против пересмотра решений 1948 года, но считает, что для участия Русской Православной Церкви в экуменическом движении необходимо согласие автокефальных Церквей. С этого времени критические публикации об экуменизме исчезают со страниц ЖМП, тон статей, посвященных экуменическому движению, становится доброжелательным, экуменические контакты Русской Церкви становятся более интенсивными. Дальнейшие события, в общем-то, достаточно хорошо известны. В августе 1958 года делегация Русской Православной Церкви во главе с митрополитом Николаем (Ярушевичем) встретилась с делегацией ВСЦ в Утрехте. В августе 1959 года представители от Русской Православной Церкви присутствуют в качестве наблюдателей на заседании ЦК ВСЦ на острове Родос в Греции. В декабре 1959 года Советский Союз посетила делегация ВСЦ во главе с доктором Виссерт Хуфтом. Летом 1960 года Святейший патриарх Алексий I и ЦК ВСЦ обменялись приветственными посланиями. 30 марта 1961 года Священный Синод по докладу епископа Ярославского и Ростовского Никодима (Ротова) вынес решение о вхождении Русской Православной Церкви в ВСЦ. 18 июля 1961 года Архиерейский Собор Русской Православной Церкви, собравшийся в Свято-Троицкой Сергиевой лавре, одобрил позицию Священного Синода относительно вступления Русской Православной Церкви в ВСЦ. И, наконец 20 ноября 1961 года на третьей ассамблее ВСЦ в Нью-Дели состоялось торжественное вступление Русской Православной Церкви в ВСЦ. Делегацию Русской Православной Церкви из 17 человек возглавлял архиепископ Никодим (Ротов). Вместе с Русской Православной Церковью были приняты православные Церкви из стран Восточной Европы (Румынская, Болгарская и Польская), а вскоре вступили и все остальные Поместные Православные Церкви.
В истории межконфессиональных контактов Русской Православной Церкви в XIX–ХХ веках не было другого события, которое бы оценивалось столь неоднозначно, как вступление Русской Православной Церкви в ВСЦ. Аргументы сторонников и противников этого вступления общеизвестны. Нельзя не отметить, что вступление Русской Православной Церкви в ВСЦ привело к расширению богословского базиса ВСЦ, усилило в нем и в экуменическом движении вообще православные представительства, сделало Русскую Православную Церковь открытой ко всевозможным богословским диалогам. Несомненно, вступление нашей Церкви в ВСЦ способствовало развитию русской богословской науки, которая понесла тяжелейшие потери во время гонений 20–30-х годов. Нельзя также забывать о церковно-политическом значении этого события, учитывая, что вплоть до самого последнего времени наша Церковь жила в условиях тоталитарного, антицерковного, атеистического государства, ставившего своей целью на всем протяжении своей истории полное уничтожение религии и Церкви. Нельзя сомневаться, что иерархи и ответственные представители Московской Патриархии, подготовившие вступление Русской Православной Церкви в ВСЦ, полагали, что это явится значительным шагом на пути достижения христианского единства. Торонто и Нью-Дели действительно давали надежду на то, что ВСЦ и далее будет эволюционировать в направлении сближения с Православной Церковью.
Однако эти надежды практически не оправдались. Свидетельством могут служить уже «Обращение патриарха Московского и всея Руси Пимена и Священного Синода Русской Православной Церкви к Центральному комитету ВСЦ (по поводу бангкокской конференции 1972–1973 годов), аналогичное Обращение по поводу пятой Ассамблеи ВСЦ и ее результатов, заявление Синода Автокефальной Православной Церкви в Америке 1973 г., высказывания многих деятелей экуменического движения, таких как протопресвитер Шмеман, протоиерей Георгий (Флоровский), видные греческие богословы, профессора Трембелас и Кармирис, в которых выражается разочарование современным состоянием и итогами экуменического движения. Невозможно отрицать, что, несмотря на все усилия с православной стороны по большинству вопросов, волнующих современный христианский мир, с протестантским большинством в ВСЦ не было достигнуто даже видмого согласия. Напротив, появились проблемы, еще более разделившие нас, такие как женское священство, рукоположение извращенцев и оправдание гомосексуализма, отношение к абортам, инклюзивный язык Библии и тому подобное. На фоне этого произошло пусть и не всегда сразу заметное ухудшение отношений между Православными Церквами-сестрами. Слова епископа Серафима (Соболева), сказанные московскому совещанию 1948 года, в значительной мере оказались предостерегающе-пророческими: «Не с инославными Православная Церковь должна соединяться, это является делом неосуществимым, утопическим и крайне для нее вредным и пагубным, православные христиане должны объединяться друг с другом по заповеди в Его словах: «Да будут вси едино как Ты, Отче, во Мне и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино (Ин.17,20-21)».
Таким образом опыт православного свидетельства в инославном, по преимуществу протестантском, окружении оказался в целом малоуспешным. Это заставляет задуматься об альтернативных путях свидетельства православия инославному миру. Вспомним, что еще на Совещании 1948 года в качестве альтернатив участия Русской Церкви в экуменических конференциях ВСЦ предлагалось создание православной стороной особых комиссий для протестантов, ищущих православной истины. Видится весьма актуальным это предложение сегодня для тех христиан Запада, которые перед лицом все большего отступления различных протестантских деноминаций от самых основ христианской веры и нравственности начинают задумываться о поисках своего места в Христовой Церкви.
В то же время вряд ли можно утверждать, что вступление Русской Православной Церкви в ВСЦ в 1961 году явилось закономерным логическим следствием развития русской богословской мысли за предшествующие 150 лет. Несомненно и то, что в принятии решения о вступлении в ВСЦ Русская Православная Церковь не была свободна и в значительной степени это решение было обусловлено давлением государственной власти. Следует признать, что вступление в ВСЦ прошло без свободного соборного обсуждения, которое просто не могло иметь место в тех исторических условиях. Еще на Московском Совещании 1948 года отмечалось, что экуменическое движение, как и всякое имевшее место ранее унианальное движение, не стало народным. Это движение исключительно церковническое. С необходимость приходится признать, что таковым оно и осталось, по крайней мере в нашей Церкви. Некоторые видные богословы нашей Церкви, имевшие значительный опыт в экуменическом движении прямо признавали, что предпочитают официозным мероприятиям ВСЦ экуменизм «на молекулярном уровне». Еще в середине века выдающийся русский философ Николай Бердяев утверждал, что «соединение христиан следует начинать с соединения христианских душ. Менее всего это достигается переговорами и соглашениями христианских правительств». Обычно именно эти аргументы приводят противники членства Русской Православной Церкви в ВСЦ.
В настоящее время в нашей Церкви, как всем нам хорошо известно, имеет место сильное стихийное антиэкуменическое движение. Антиэкуменические настроения широко распространены среди наших мирян, приходского духовенства, особенно среди монашествующих. В этом движении есть и здравое крыло, опирающееся в отталкивании от крайностей экуменизма на выношенную систему богословских взглядов и многодесятилетнюю традицию наставлений опытных духовников, и собрание людей неспокойных и немирных, по психологии раскольников и борцов с иерархией и законным церковным строем, для которых что экуменизм, что ИНН, что Иван Грозный – главное борьба с исторической Церковью ради фантомов воображения, а реально – глубоко убежден – ради горделивого самоутверждения и самооправдания. Игнорировать это направление, в значительной мере угрожающего духовному единству нашей Церкви, или делать вид, что его не существует, в настоящее время было бы крайне неблагоразумно. Полемизируя с ложными интерпретациями экуменизма и межконфессиональных отношений, важно не оказаться в одной лодке с раскольниками и сектантами. Любая критика исторического пути Церкви должна соединяться с твердым памятованием, что Она – наша Мать, мы ее послушные чада и что нет страшнее греха, чем разрывание нешвенного хитона церковного единства. Созидание благого дела воссоединения русского Православия не должно начаться с потокания диссиденствующим антиэкуменистам от Кредо.ру
С другой стороны, упрощением проблемы было бы объяснять распространение этих настроений невежеством, фанатизмом или ксенофобией. Нельзя не вспомнить, что нынешние противники участия Православной Церкви в экуменическом движении, опираются на весьма определенную, в том числе и богословскую традицию, внутри самой Русской Православной Церкви и что традиция эта представляется более солидной и основательной, чем та, в которой утверждаются их оппоненты. Не следует видеть всех критиков пройденного пути экуменического делания, к которым относит себя и автор данной публикации, ретроградами или сторонниками исторического иллюзионизма. Нельзя не заметить, как в минувшие десятилетия церковно глубокие и ответственные участники экуменического движения начинали относиться к нему все строже и критичнее, находя не малую долю истины в высказываниях его критиков, а экуменисты от либерализма мигрировали в сторону размывания границ церковности, с другой стороны, и критики экуменизма, подлинные церковные традиционалисты, оттолкнулись от черно-белого восприятия практики межконфессиональных отношений, отделив пшеницу христианской любви от плевел коллаборационизма, приняв важность строительства общехристианского противостояния секулярному гуманизму и либеральной идеологии. Мы понимаем, почему нужно было вступать в ВСЦ и участвовать в экуменическом движении в советское время. Важно в духе мирности, церковного послушания и реальной соборности начать свободное и ответственное обсуждение, как строить межконфессиональные отношения сегодня и, в особенности, завтра. В значительной мере и постановления Архиерейского Собора 2000 года есть постановления, порывающие с десятилетиями экуменического оптимизма..
В советское время все сферы церковной жизни были в большей или меньшей степени деформированы. В первую очередь, это касалось, конечно, межцерковных контактов Русской Православной Церкви, которые были поставлены на службу внешнеполитическим, идеологическим, пропагандистским и иным установкам советского государства. И само расставание с советским наследием потребовало нового осмысления самой сущности экуменического движения и заставило четко определить позицию Русской Православной Церкви по отношению к нему. И подходом, приближением к этому определению нашего отношения явился соборный документ «Принципы отношения к инославию», принятый на Архиерейском Соборе 2000 года, который является ,конечно, не итоговым, ибо много еще находится в нем требующих разъяснения моментов и обстоятельств, но в значительной мере вехой такого отрезвления от гипероптимизма в отношении достижения христианского единства и экуменического движения как такового.
В заключение мне хотелось бы выразить уверенность, что восстановление евхаристического общения и канонического единства между Русской Православной Церковью МП и РПЦЗ будет способствовать сдерживанию либеральных тенденций во всех областях церковной жизни и, напротив, заметно усилит позиции иерархов, богословов и клириков, стоящих на традиционных позициях.
Подбор материалов для данной статьи осуществил протоиерей Максим Козлов.