Накануне Рождества. О разумности возрождения некоторых церковных традиций. Виктор Кутковой

В предрождественское время наши воскресные школы преисполнены особым энтузиазмом, и от детей часто приходится слышать: «Мы разучиваем колядки». Им и невдомек, что репетируемые песни к колядкам не имеют никакого отношения. Причина подобного неведения тянется, разумеется, к старшему поколению, ибо именно в умах взрослых людей за годы государственного атеизма все успело перепутаться и смешаться.

Церковной среде обряд колядования всегда был чужд. Церковь его порицала и порицает. Так, на Стоглавом Соборе (1551) отмечалось: «Мужи, и жены, и дети в домех и по улицам обходя, и по водам глумы творят всякими игры и всякими скомрашствы, и песньми сатанинскими, и плясанми, и гусльми, и иными многими виды, и скаредными образовании, еще же и пьянством. Подобна же сему творят во днех и в навечерии Рождества Христова, и в навечерии Василия Великаго, и в навечерии Богоявления» (глава 92. Ответ о игрищах еллинскаго бесования)^[1].

Но откуда взялось слово «колядки»^[2]? И почему они называются рождественскими? Из-за того, конечно, что они исполнялись «накануне Рождества». Церковный народ опытно знает: бесовская сила особенно активизируется в сочельник, поэтому в этот день бывает строгий пост – самое сильное оружие против врага.

Приведем один из самых типичных образчиков новгородской колядки:

Приходила коляда
Накануне Рождества:
Кто даст пирога,
Тому двор живота,
Кто не даст пирога,
Тому куричья нога!

В других колядках встречаются и более пространные пожелания:

Кто даст пирога,
Тому двор живота,
Овин с овсом,
Жеребца с хвостом.
Кто не даст пирога,
Тому куричья нога,
Гроб да лопата,
Корова горбата!^[3]

Можно ли считать такие пожелания выражением христианского мировоззрения или даже просто доброжелательными? Кто-то, быть может, воспримет такую колядку юмористически и свяжет ее с шутейным обрядом, а кто-то упрекнет нас в излишне ригористичной позиции: евангельские символы в данном случае не при чем, в древности, дескать, маски козы, быка или лошади употреблялись, исходя из хозяйственных функций перечисленных животных. На Украине и в Польше по сей день ряженые водят с собой живую козу и отнюдь не из желания кого-либо пугать: козе просто приписывается некое воздействие на урожай. Что на это ответить? «Некое воздействие на урожай» через вождение с собой козы есть обычная магия. Неужели от этого зависит урожай? Или все же от Бога? И не так просто обстоит дело с предназначением козы в народных обрядах: «Коза играла громадную роль в религии множества народов Балкан, Придунайского региона, Малой Азии и Северного Причерноморья. Все значение этого животного в мифологии древних народов нам сейчас не ясно. Но кое-какие признаки этих культов сохранились надолго и дошли до нас в искаженных формах. Например, образ Химеры, мифического чудовища, пребывавшего в Тартаре, который был неизмеримо преисподнее мрачного царства Аида (”Тартар, столько далекий от ада, как светлое небо от дола”. – Гомер. Илиада. Перевод П. Гнедича)»^[4]. Комментарии излишни, хотя данное наблюдение сделано автором, явно симпатизирующим современным неоязычникам.

Необходимо сделать несколько попутных замечаний о масках. Сегодня в миру к ним сложилось слишком легкомысленное отношение. Человек, надевший маску козла, разумеется, не воображает, что он и впрямь стал животным. Ношение маски сообщает ему некое «инобытие», некое отрешение от собственной личности. Когда-то это воспринималось магически, как таинственное сопричастие, теперь – как соблазнительная возможность говорить и поступать анонимно, как бы освобождая себя от ответственности за слова и действия, иногда подчас в целях справедливости и правды. Вот что пишет С.А. Токарев: «В любой форме, однако, и на любой ступени развития маскировка есть обман, начиная от древнего охотничьего умения обмануть зверя и вплоть до новейшего шуточно-карнавального морочения друзей и знакомых. Но наряду с безобидным шуточно-игровым поддразниванием маскарад может служить иногда и целям недружелюбной интриги, сплетни и клеветы (вспомним ”Маскарад” М.Ю. Лермонтова)»^[5]. Приведенные слова принадлежат не апологету христианства, а известному современному этнографу. Для православного же человека надеть маску на лицо всегда означало одно – совершить большой грех^[6]. О маске козла и говорить нечего – это агрессивное богоборчество и истинное кощунство.

Ученый из Санкт-Петербурга С.Е. Юрков пишет, что «ряжение в ”личины звериные и бесовские” в данном случае не является пере-ряживанием, это не превращение, а замещение ”нечистой силы”, чье присутствие требует материального воплощения. Сами представители потустороннего мира страха не вызывают, поскольку никаких сил, которые были бы только злыми, язычник не знал и им не поклонялся. Смерть для него есть жизнь с ”обратным знаком”, поэтому загробный мир, как и все живое, одинаково способен и на зло и на добро. ”Личины” и ”хари” ряженых не рассчитаны на устрашение и служили лишь поводом к забаве и веселью»^[7].

Здесь мы снова встречаемся с попыткой свести все к смеху, что не может не вызвать возражений. Во-первых, напомним канон 62 VI Вселенского Собора, предписывающий однозначно: «Не носити личин комических, или сатирических, или трагических». И В.И. Даль зафиксировал поговорку: «Кто на святки рожу надевал – купается на Иордани»^[8]. Во-вторых, «замещение» нечистой силы ничем не лучше «превращения»: в любом случае происходит общение с темными силами. Там же у Даля читаем: «Святоша, орл. нечистый, бес, который является о святках тому, кто рядится, накладывая на себя рожу». В-третьих, отметим, что благочестивые христиане никогда не пускали к себе колядовщиков, а пытались откупиться от них на улице. Славильщиков же (о них будет речь ниже), наоборот, хозяева сами зазывали в дом и без всяких просьб щедро одаривали их. Стало быть, нельзя согласиться с главным выводом С.Е. Юркова: «На протяжении Средневековья русский народ медленно усваивал правила религиозного поведения, предписанные Церковью, они так и не стали для него нормой жизни»^[9]. Разговоры о двоеверии, о недозрелом христианстве или даже фактическом отсутствии его на Руси не новость, будто и не было никогда Святой Руси. Ее великое духовное наследие в таких разговорах стараются не замечать или занижают его оценку. Нет, русский народ все же «усваивал правила религиозного поведения, предписанные Церковью», и они становились «для него нормой жизни»^[10]. Это можно понять и читая «Толковый словарь» В.И. Даля.

Сюрпризы нас поджидают именно в церковной среде. Весьма странно сегодня воспринимается мнение одного псаломщика из Знаменской церкви в Вильнюсе: «Да, наши милые колядки, вернее слово, их обозначающее, имеют происхождение дохристианское: календы – древнеримский праздник начала месяца, коляда – древнеславянский бог солнца. Но попробовали бы эти журналисты-этнографы (выступающие против такого понимания, как у Фокина. – В.К.) сказать русскому мужику, что он не христианин, а язычник. Тот, не долго думая, пожалуй, и в лицо бы ”угостил” умника. И был бы прав, потому что в них, в колядках, от язычества уже ничего не осталось. Что касается примет (небо усыпано звездами – ожидай много грибов и ягод в лесу, иней на деревьях – к обильным хлебам и т.д.), то они к религии отношения не имеют, носят характер чисто сельскохозяйственный. Да и гаданья, которые в самом деле отголоски язычества и Церковью, мягко выражаясь, не одобряются, для простой крестьянской девушки, мечтающей о хорошем женихе, – это не нарушение православных традиций, а забота о своем будущем»^[11]. Вот так церковный служка, понимая, что Церковь, мягко выражаясь, «отголоски язычества» не одобряет, тем не менее считает правыми тех, кто занимается оккультизмом, и сам «угощает» в лицо людей с действительно православным мировоззрением. Какие-либо дополнительные пояснения здесь излишни. Интересно, а что скажут подобные истолкователи по поводу появления сегодня хеллоуиновских колядок?

Данный случай есть, по меньшей мере, подтверждение того, что в настоящее время перестали различать колядки и славления. Из сообщений прессы, например, можно узнать как воспитанники назарьевской воскресной школы «Тропинка» (г. Наро-Фоминск) «показали горковским прихожанам мастер-класс православного колядования»^[12]. Но еще Мельников-Печерский писал: «Святочные гаданья, коляда, хороводы, свадебные песни, плачи воплениц, заговоры, заклятья – всё это остатки языческой обрядности, а слова, при них употребляемые, – обломки молитв, которыми когда-то молились наши предки своим старорусским богам»^[13].

В противоположность языческой коляде именно славление было популярным и почитаемым обрядом в жизни русских христиан. В чем же он состоял? В селах причетники ходили по домам с молитвами и пением. В столицах, с первыми звуками благовеста, процессия, возглавляемая патриархом, следовала во дворец славить Христа и поздравлять государя с Рождеством. Церковный обычай поздравлять императора зародился уже в IV веке, при Константине Великом. Первыми христославами, как известно из Евангелия, явились ангелы, потом вифлеемские пастухи, а позже волхвы – старец Мельхиор, царь халдейский, юный эфиоп Каспар и перс средних лет Валтасар. На Руси, помимо причта, обряд славления совершали и миряне, которых так и называли – славильщиками. На юге России славлением занимались даже школьники и семинаристы. Посещая дома, они любили приветствовать хозяев латинскими и греческими стихами, чем, по всей видимости, демонстрировали свою образованность. Однако следует заметить: в XVIII – начале XIX века между устной, то есть народной, и книжной, в данном случае школьной, зрелищными традициями существенного разрыва не отмечалось. Необходимо лишь подчеркнуть два фактора. Во-первых, словесное творчество семинаристов опиралось на канон^[14], и они легко насыщали типичные сюжеты и общепризнанные композиционные схемы, используемые в своих произведениях, витиеватыми силлабическими виршами. Во-вторых, крестьяне и средние слои городского населения были довольно приобщены к книжной культуре через Церковь, через популярные гравюры и лубочную литературу. Репертуар славильщиков состоял из ирмосов канона на Рождество Христово и связанных с ним тропаря, кондака и величания. Существовал также упомянутый выше жанр «христославий» – задушевных рождественских песен, носивших самодеятельный характер.

Может быть, употребление рождественских тропарей, кондаков и ирмосов вне храма таит в себе опасность их расцерковления и лишает церковное пение и богослужебное слово литургичности? Отнюдь нет. Псалмы тоже читаются верующими вне храма, целый ряд треб совершается на дому, на кладбище, в больницах. Можно ли тут говорить о каком-то расцерковлении? Наоборот, все перечисленное следует считать актом воцерковления русской жизни с ее обычаями, призывом к постоянной памяти о Боге. Христославие – одна из форм такого призывания, благая весть миру об Еммануиле.

Принято считать, что в XVII веке к традиционному обряду славления добавилось новшество западноевропейского происхождения – вертеп^[15]: он представлял собой переносной ящик, в котором деревенским художником были изображены события и обстоятельства рождения Христа. Слово «вертеп» происходит от старославянского вертепъ – пещера. Некоторые ученые, отдавая предпочтение народной этимологии, связывают данный термин с глаголом «вертеть». Рождественские «ящики» нередко украшались целым комплектом вертящихся плоских вырезных кукол или звездами, что тоже давало основание для возникновения подобной этимологии. В Италии, откуда вертеп распространился по всей Европе, его называли презепе. По мнению специалистов, «введение ”презепе” в широкий цикл рождественских обрядов традиционно приписывается святому Франциску Ассизскому, который в ночь Рождества 1223 года в местечке Греччио приготовил в гроте ясли с сеном для Богомладенца, привел быка, осла и, создав своего рода ”живой вертеп”, в присутствии множества людей отслужил мессу»^[16]. Франциском двигало желание показать людям, где и в какой обстановке родился Христос. Причем делалось это, явно, с расчетом создать «эффект присутствия». «Онаглядить» позитивистски, чтобы укрепить маловеров? Судя по живописным композициям Рождества того времени, ни о какой каноничности не могло быть речи. Реалистические тенденции дученто пробуждали интерес к миру земному, а не небесному. Что и делало главным религиозным праздником Рождество Христово. Появляются художественные школы Апулии, Базиликаты, Калабрии, Кампании, Лигурии, Рима, Сицилии и Трентино-Альто-Адидже, занимающиеся изготовлением вертепов. Сцену Рождества художники помещали как собственно в пещеру, так и в некое подобие дома. Смысловой разницы между «пещерой» и «домом» фактически не было. Дело в том, что на Востоке гостиница (караван-сарай, хан) представляла собой низкое здание, стены комнат которого имелись только с трех сторон, и поэтому все происходившее внутри помещения открывалось взорам посторонних людей. Но ведь сходная ситуация и в пещере. В обоих случаях стойло для скота и комната от стойла отделялась всего несколькими ступенями. К тому же немаловажно: гостиницы в Палестине очень часто пристраивались к многочисленным пещерам, созданным непосредственно природой, – и возникало единое целое архитектурного пространства. В чем можно убедиться и на примере некоторых вертепов. С живописью здесь не существовало принципиальных расхождений.

В России вертепы развились в святочный кукольный театр с подвижными фигурками. Кукольные спектакли были со временем перемещены из церковной ограды на городские площади. Тому имелись причины. По мнению М.Г. Давидовой, в нашей стране «вертепный рождественский театр воспринимался в отрыве от церковной жизни, поскольку объемные и тем более кукольные изображения священных лиц никак не могут быть совмещены с канонами православного искусства. Вертепная сцена перестает ассоциироваться с храмом, иконостасом, она делается простым ящиком для кукольных представлений»^[17]. Страхи некоторых исследователей перед скульптурой явно больше подобных страхов самой Церкви, особенно Церкви допетровской эпохи, но с XVIII века, когда вертепы получают массовое распространение, это неприятие объемных изображений действительно появилось, о чем свидетельствует ряд указов Святейшего Синода, направленных против изваяний. М.Г. Давидова совершенно права по поводу «кукольных изображений священных лиц»: иначе нам грозит распространение «оправославленных» салонов мадам Тюссо.

Отечественная традиция строительства вертепов имеет свою интересную историю. Вертеп представлял собой конструктивное сооружение из несколько уровней. В верхних рядах разыгрывались евангельские сюжеты, в нижних – бытовые истории. Поскольку рождественские «ящики» изготавливались народными мастерами, то русские вертепы, в отличие от итальянских презепе, не выглядели столь натуралистично. Но делались достаточно большими. Материалы были подручные: обычное дерево, гипс, камень, металл, раскрашенное папье-маше, терракота, древесная кора, пробковое дерево и др. Несмотря на русскую климатическую особенность, изготовление в те годы рождественских скульптур из снега или льда нам не известно. Куклами управляли снизу, через специальные щели в дне ящика. Позднее, с появлением одноэтажных вертепов, кукловод управлял куклами уже сверху (при помощи прута). Тексты вертепных пьес от поколения к поколению передавались устно, обрастая добавлениями, но и претерпевая сокращения. За несколько столетий в них отразилось множество языков и обычаев. Необходимо отметить трепет, с которым наши предки относились к празднику Рождества. И, несмотря на некоторый отрыв вертепного театра от церковной жизни, как упоминалось выше, разыгрываемое действо воспринимались глубоко и серьезно. Поэтому сцена в вертепе мыслилась не как развлечение, а как икона. Она освящала сюжетный смысл. Никогда и никто из исполнителей не дерзал произносить слов от имени Богородицы или Богомладенца.

Вертеп являлся совокупной художественной частью народных Святок и почти всегда соединялся с разными формами «христославий»: хождением с рождественской звездой, исполнением ритмизованных диалогов катехизирующего характера, декламированием школьниками назидательных стихотворений, называвшихся «рацеями», пением духовных стихов.

Появление в России (в 1840-е годы) рождественских ёлок несколько пригасило интерес к вертепу, где-то же и вовсе его свело на нет^[18]. Однако ныне рядом с ёлками в церковных дворах все чаще возникает инсценированная Вифлеемская история. А в Свято-Троицком храме города Миасса сооружение изваяний из снега по сему случаю успело уже стать традицией. Впрочем, не только в нем одном. Изо льда к празднику принято сооружать вертепы возле всех храмов Тюмени, а в Чехии этот символ Рождества Христова готовят даже из пряников. И здесь стоит нам всем призадуматься. Да, VII Вселенский Собор дает широкое право применения «какого-либо другого вещества» при изготовлении священных изображений, но в то же время призывает и не терять благоразумия: «только бы сделаны были приличным образом»^[19]. Употребляться может лишь «всякое соответствующее цели вещество»^[20]. Легко представить ситуацию после праздника, когда скульптуры изо льда и снега начнут таять и приобретать самые непотребные формы. Можно, конечно, такие статуи заблаговременно демонтировать, но опять же вообразим это разрушительное действо, производимое верующими людьми: постепенно будут отламываться руки, ноги, отсекаться головы, разбиваться фигуры… А как относиться к поеданию пряничного вертепа? Это ли не поругание священных образов! И если честь, воздаваемая образу, восходит к Первообразу, то и бесчестие, наверное, тоже. Стоит ли вообще возрождать нам католические по своим истокам традиции? Чужое обычно берут в двух случаях: когда не хотят думать сами и когда не хватает своего. А что именно не хватает? Бытия? Веры? Жизни? Соображения? Своя традиция славления Рождества Христова существует ведь давно, поэтому нет оправдания тем, кто ссылается на отсутствие отечественных форм и обычаев празднования. Но коль все-таки появляется желание позаимствовать чужое, то необходимо учитывать хотя бы тот позитивный опыт, который уже накоплен. Разумный выход нашли, например, в Свято-Введенском Толгском монастыре. Там иерархически самые значимые фигуры (Богомладенец, Матерь Божия и Иосиф) созданы иконописно, а менее значимые – первые свидетели Рождества – выполнены из гипса. И не менее важно решение сделать праздничный вертеп постоянным украшением монастыря, с тем, чтобы его могли увидеть все желающие. Это даже своеобразно перекликается с выступлениями на ярмарках городских вертепщиков-профессионалов в любой период года, независимо от календаря.

В заключение хочется заострить внимание на смысле первой строки праздничного тропаря: «Рождество Твое, Христе Боже наш, возсия мирови свет разума». И если не руководствоваться светом разума, готовясь к празднику Рождества, легко скатиться во тьму безумия при возрождении некоторых наших давних традиций, не говоря уже о заимствовании инославных. Будем помнить об этом.

^[1]Стоглав. Казань, 1911. С. 122.

^[2]Происхождение слова «коляда» среди ученых по сей день вызывает споры. Самое распространенное толкование: это измененное лат. kalendae (календа) – первоначально – первое число каждого месяца, позднее – обозначение январских календ (с 14 декабря по 1 января) как точки отсчета года. В Средние века данное слово обозначало и святочные игрища. На Русь оно пришло из Византии вместе с «отреченными книгами». Существуют и другие толкования. Например: 1) от «кол ед» – вокруг идущий; 2) от «кол еда» –круговые яства; 3) от «колоды» – зажженный пень (а таковой был связан с обрядом календ); 4) от «коло ладо», «коладу». Н.И. Костомаров считал, что в основе названия слово «коло» – колесо. Но было ведь и божество с именем Коляда: «Коляда – старый солнечный бог, покровитель мира, дружбы и согласия. Колядовать, колдовать – молиться Коляде. Колядки. Колдун – жрец Коляды. Коляда, вероятно, есть другое имя бога Коло либо что-то весьма близкое Коло (около). У украинцев – Колодый (“дый”– бог, “коло” – солнце), чей символ – колода. Коляда – праздник зимнего солнцеворота» (См.: О русском Православии // http://lugvran.greenline.ru/part7.htm).

^[3]Традиционный фольклор Новгородской области. Л., 1979. С. 135.

^[4]См.: О русском Православии // http://lugvran.greenline.ru/part7.htm.

^[5]Токарев С.А. Маски и ряжение // Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы: Исторические корни и развитие обычаев. М., 1983. С. 192.

^[6]На вопрос «Что не хватает вам в жизни?» показателен ответ популярного актера Сергея Маковецкого, сыгравшего отрицательные роли во многих фильмах режиссеров Киры Муратовой, Алексея Балабанова, Александра Прошкина и др.: «Мне не хватает жизни. Я не живу, я существую в иллюзорном мире» (Радио России. Передача «Отзвуки театра». 25 ноября 2007 г.). Стало быть, маски метафизически в какой-то степени все-таки прирастают к коже?

^[7]Юрков С.Е. Гротеск в мифологическом сознании русского Средневековья // Смыслы мифа: Мифология в истории и культуре. Сборник в честь 90-летия профессора М.И. Шахновича. СПб., 2001. C. 300.

^[8]Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1994 Т. 4. С. 161.

^[9]Юрков С.Е. Гротеск в мифологическом сознании русского Средневековья. C. 300.

^[10]Жизнь невозможно опутать паутиной схем – встречаются и колядки по-христиански добрые, светлые, красивые, но в них нет главного – прославления новорожденного Богомладенца и Его Матери. Содержание таких колядок все равно целиком мирское, душевное, а не духовное.

^[11]Фокин Петр. Рождество Христово // Литовский курьер. Вильнюс, 2007. № 1 (612).

^[12]http://www.mepar.ru/news/2007/01/23/2752/.

^[13]Мельников П.И. (Андрей Печерский). В лесах. Саранск, 1993. А.Н. Веселовский, правда, находил обычай колядовать по своему происхождению христианским, но ученые давно отвергли данную точку зрения как ошибочную. Известный этнограф Михаил Драгоманов, например, не мог «принять, что в колядках нет следов дохристианского культа, ибо он слишком очевиден во множестве колядок, как и в других обрядовых и периодических русских песнях, с коими мы считаем особенно необходимым сравнивать колядки» (См.: Драгоманов Михаил. Ученая экспедиция в юго-западный край // Вестник Европы. 1877. Март. Ст. 85–109).

^[14]Кстати, каноничность почти до такой же степени характерна для фольклорного творчества, как и для церковного.

^[15]«Если принимать знаменитое, но очень спорное свидетельство Еразма Изопольского, видевшего в Ставищах вертепную сцену, с датой 1591 г., появление вертепной драмы у восточных славян можно отнести к XVI веку», – пишет М.Г. Давидова в своей статье «Вертепный театр в народной культуре» (http://www.byelorussia.rbcmail.ru/04.htm).

^[16]Вертеп: Рождественская традиция Италии // www.museum.ru/N 29169.

^[17]Давидова М.Г. Вертепный театр в народной культуре.

^[18]Вертеп устойчиво традиционным оставался в Италии и Польше, в то время как на севере и востоке Европы в новое время символом праздника становилась рождественская ёлка.

^[19]Деяния Вселенских Соборов. Т. 7: Собор Никейский Второй, Вселенский Седьмой. Казань, 1891. С. 285.

^[20]Успенская Л., Успенский Л. О материалах в церковном искусстве // Журнал Московской Патриархии. 1988. № 11. С. 20.

Источник: Православие. Ru