В детстве я слышал легенду о падении Вавилона. Я не ручаюсь за ее достоверность и даже за то, что правильно передаю по памяти. Но она имеет для меня особую ценность – как назидание, которое должны помнить наши современники.

Вавилон осадили персидско-мидийские войска под предводительством Кира. Великий город, названный «столицей мира», который еще недавно внушал ужас своим врагам, теперь стоял как одинокий утес среди волн бушующего моря. За его мощными стенами, похожими на плиты пирамид, расположился лагерь врагов. Вавилон был оставлен союзниками и вчерашними друзьями, которые примкнули к персам и ждали его падения, чтобы принять участие в дележе сокровищ вавилонских царей – как стая шакалов таится невдалеке от смертельно раненного льва, чтобы насытиться его трупом. Но осажденный город не думал сдаваться. Стены, по которым могли проехать одновременно четыре ряда колесниц, были неприступны для стенобитных орудий. Тараны с медными наконечниками отскакивали от них, как осы, пытающиеся ужалить каменное изваяние.

У таких на словах одно, а в сердце другое; на языке: «Господи, Господи!», а внутри: «имей мя отреченна».

—Святитель Феофан Затворник

Будучи христианами, мы часто пользуемся семейными образами: мы зовём друг-друга «братом» или «сестрой», молитвенно обращаемся к Богу-Отцу, вместе причащаемся из одной Чаши, после службы собираемся за одним столом и слушаем проповеди о том, что мы должны помогать друг-другу.  Но следуем ли мы словам проповедников?  Относимся ли мы к Церкви как к своему дому, к Богу как к Отцу, а к другим прихожанам как к нашим братьям и сестрам?  К сожалению, чаще всего можно видеть совсем другое отношение.  В наш век индивидуального потребительства мы часто относимся к Церкви как к какому-то духовному «супермаркету».

Спасе, спаси!

Стою на утрени и думаю: вот Ты пришел на землю… Зачем? Спасать. Кто Ты? Бог! Ты ли не сумеешь и не сможешь спасти, Бог Сый? Ты ли не будешь всемерно этого делать с нами даже и тогда, когда мы противимся, как неразумные, «бедные» дети?! Для того Ты и пришел. Сам пришел. «Твое бо есть еже миловати и cnacamu ны, Боже наш (заключительный возглас на утрени, после просительной ектеньи). А как – Твоего ведения дело. Я же вопию Тебе: «Cnace, спаси мя» (припев на заупокойном парастасе).