ЗАВЕДУЮЩИЙ САДОМ

Разговор с епископом Можайским Леонидом, новым наместником Оптиной пустыни

Воронье карканье, настырное и громкое, встречает нас с владыкой, едва мы заходим на братскую – закрытую – половину монастыря. Сетую, что под такой гомон не записать хороший звук: предполагается, что мы будем снимать разговор на камеры. Наместник тут же реагирует: «У нас от этих птиц одни проблемы! Наши яблоки едят, – в голосе епископа Леонида слышна неподдельная обеспокоенность. – Еще когда я заведующим садом здесь был, сетки приходилось на деревья натягивать». Отмечаю для себя, что про послушание в саду еще спрошу, а пока осматриваюсь: брусчатка, старинные здания, фонари с завитушками. Картинка из старых книг. Под рубашкой проносится легкий ветерок. «А вы, владыка, еще испытываете трепет, когда идете по этим дорожкам?» – «Теперь я испытываю только ответственность, – без раздумий отвечает, – потому что для меня это большой груз». И дальше дарит нам откровенную историю: «Бывают периоды, я забываю, что я наместник. И вспоминаю тот момент, когда я был здесь просто насельником. Недавно меня в кабинете ждали люди, я иду туда и думаю: зачем меня вызывает отец наместник? Потом еще немного прошел, вспомнил: так я же сам сейчас наместник!»

…Наконец мы доходим до сливового сада, здесь и решаем остановиться для записи разговора.

«Мне показалось, что полностью исполнить евангельские заповеди
возможно только в монашестве»

– Владыка, в прежних интервью я прочитал, что в вашей семье верующей была только бабушка. Это она привела вас в Церковь?

– Бабушка действительно всю жизнь была верующей. Она происходила из простой семьи; будучи молодой, пережила блокаду Ленинграда. Часто рассказывала мне про это страшное время и про то, как они всё-таки выбрались из города по Ладожскому озеру. Нас с братом родители каждое лето привозили к бабушке в деревню, в Липецкую область. Там она нас регулярно водила в церковь. Надо признаться, я не особо на это соглашался, и были случаи, что даже противился. Начитался в школе атеистической литературы.

– А родители ваши кто были? С ними о Церкви вы не говорили?

Мое рукоположение в диакона совпало с сороковым днем кончины бабушки

– Отец работал в московской подземке, а мать была инженером, она из Рязанской области родом. Семья не была верующей, только бабушка. Она молилась всегда: и за обедом, и за ужином. И даже – у нас в деревне было хозяйство – не разрешала убирать на большие праздники сено, и работать не разрешала, строго к этому подходила. Расскажу вам – обычно не говорю, но для меня важно, – что мое рукоположение в диакона после пострига в монашество совпало с сороковым днем кончины бабушки.

– Известно, что вы после школы поступили в сельскохозяйственную академию, знаменитую Тимирязевку. Каким тогда представлялось ваше будущее?

– Наверное, какая-то тяга к животному миру появилась благодаря жизни в деревне. К тому же я учился в классе с химико-биологическим уклоном. У нас была еще в школе практика во Всесоюзном научно-исследовательском институте селекции и семеноводства овощных культур. Мне нравилось туда ездить, в будущем мне хотелось заниматься исследованиями, связанными с растениями. Поэтому выбрал Тимирязевскую академию.

– Но первый курс в итоге оказался связан с более осознанным, чем в детстве, приходом в Церковь. С чего все началось?

– Был 1993-й год. Это, знаете, события, связанные с убиенной братией Оптинской обители. Я даже помню тот день. Мы были в столовой, завтракали, мне кто-то сообщил, что в Оптиной пустыни убили трех монахов. Это почему-то отложилось у меня. А потом брат, он сейчас священник, стал ходить в храм, я начал брать у него книги. И особенно меня поразили произведения Сергея Нилуса, где он описывает Оптину, быт старцев.

– Чем они могли поразить первокурсника светского вуза?

– Там есть такие сюжеты – не просто, знаете, шаблонное жизнеописание, – а такие моменты жизни, которые отразить нигде нельзя, но в них виден Промысл Божий. И меня это, конечно, очень поразило, и впоследствии, когда начал ходить в храм – в 1994-м–95-м годах, – была первая поездка от прихода в Оптину пустынь. Здесь мы, помню, ночевали в надвратной башне Владимирской, на деревянном полу. Утром была литургия, и потом было первое погружение в источник Пафнутия Боровского, это вообще у меня первое в жизни погружение было. Зима, суровый мороз, но вот я спокойно вынес, и то впечатление отложилось надолго. А еще – уже в другую поездку – запомнил литургию в скиту, тогда еще разрешали совершать там службы для прихожан. Было очень много народу, душно было невероятно.

– Помните тот переломный момент, после которого сказали себе: теперь я только с Церковью?

– В тот период, когда я начал читать книги Нилуса, я в очередной раз поехал в деревню. Там у нас жила одна благочестивая бабушка, и она мне дала тогда «Киево-Печерский патерик». Я его прочитал, и мне показалось, что полностью исполнить евангельские заповеди возможно только в монашестве. С этого момента я решил пойти именно по монашескому пути. Впоследствии были, конечно, какие-то задержки, надо было закончить институт. Потом я поступил в Перервинскую семинарию. Но уже тогда я твердо определился, что именно монашеский путь – мой.

– Одно дело читать, восхищаться, другое дело – реально принять постриг. Как получилось, что вы оказались насельником Оптиной?

Приехал в Оптину и остался здесь насовсем

– Я считаю, что это Промысл Божий, не столько я сам избирал эту обитель, сколько это Промысл Божий меня сюда привел. Потому что когда я находился дома и не знал, куда пойти, я позвонил своей знакомой, которая помогала мне работать в архивах над написанием работ по истории Перервинской семинарии (а я много статей написал на эту тему). Так вот – знакомая тут же меня свела с отцом Афанасием, он тогда был начальником издательского отдела Оптиной. Иеромонах Афанасий и сейчас здесь; находится на другом послушании. Он предложил собрать информацию об обители в архивах Петербурга, и я поехал. Это был апрель 2002 года, жил месяц на Санкт-Петербургском подворье на Васильевском острове, собирал информацию. 1 мая 2002 года приехал в Оптину и остался здесь насовсем. Продолжал работу по истории, изданию книг.

– То есть вы были одним из тех, кто восстанавливал историю обители?

– Ну, не надо так говорить! Были какие-то материалы, которые я нашел, которые не были известны, так скажу. Уже потом наместник, покойный отец Венедикт, поставил меня на послушание, не связанное с издательской деятельностью, с архивами. Я оказался на подсобном хозяйстве, потому что у меня было необходимое образование – там я провел, наверное, около десяти лет. Прошел практически все послушания: конюшня, птичник, в садах, даже механизатором был какую-то зиму. Был благочинным и заведующим подсобным хозяйством некоторое время.

«Большая проблема, что у молодежи нет идеалов»

– Говорят, вас чуть тогда не отправили на Камчатку, но в итоге вы оказались в Петербурге. В том самом подворье на Васильевском…

– Лучше, наверное, снова сказать так: Промысл Божий сам меня вел. Я не собирался никуда выезжать из обители, никуда не рвался, но я не противился решению Священноначалия. Когда в Камчатскую епархию поставили владыку Артемия, у него был проект – взять по три насельника с Оптиной и Валаама, чтоб они занимались миссионерством на Камчатке. Мне отец наместник предложил, я не отказался, но потом он передумал меня посылать. Я с этого момента понял, что надо исполнять волю священноначалия, не противиться, и после этого оказался уже на подворье в Петербурге. Год провел там, на приходском служении, и эта деятельность меня многому научила, подготовила к работе в епархии, потому что если бы я сразу поехал из монастыря в епархию, мне было бы намного тяжелее.

– Кстати, о епархии. Вы были на Вятке. И там снова ваши пути пересеклись с Оптиной…

– В нашей Уржумской епархии был так называемый ВятЛАГ: это те места, где сидели заключенные-исповедники за православную веру. Там находился и насельник Оптиной, преподобноисповедник иеромонах Рафаил (Шейченко), он отбывал в ВятЛАГе последние шесть лет своего двадцатилетнего заключения. Меня он как-то связал, видно, с родной обителью.

– Почему к теме новомучеников большая часть наших людей остается равнодушной?

Люди не хотят изменять себя, а нужно менять себя – вот что важно

– В современном мире люди не хотят следовать какому-то примеру – они хотят более пассивно и более, так сказать, вяло жить. Это же очень тяжело – следовать примеру, это надо всегда быть напряженным, всегда быть в боевом настроении, в подтянутом виде, и, конечно, когда людям дают читать жизнеописания новомучеников – им это не нравится. Им нравится что? Жизнеописания, в которых много чудес, много предсказаний старцев. Читают, восхищаются, а пользы от этого не получают, потому что самая главная польза от жизнеописания – это когда человек не только прочитал и восхитился прочитанным, но еще и попробовал следовать примеру того человека, про которого он читал. Люди не хотят сейчас изменять себя, а нужно менять себя – вот что важно.

– Эти слова особенно близки молодежи…

– Большая проблема, что у молодежи нет идеалов, нет стремления к какому-то подвигу, и очень важно, что у молодежи современной нет желания брать на себя ответственность. Бывает так, что ставишь – я про епархию скажу – на приход священника, а он не хочет особо ничего делать. Совершает богослужения, требы совершает, которые положено, но работать с прихожанами особо не хочет, нет инициативы и ответственности. Такого раньше не было, я смотрю по своим ровесникам: какое бы ни дали поручение, человек пытался исполнить. Сейчас – «Извините, у меня не получилось», или – «Я заболел», или – «Я не могу». И все. И увольняется тут же. А может, даже просто не хочет ничего делать.

– Вернемся к Оптиной. Как случилось ваше назначение наместником?

– Были предчувствия, были предзнаменования, которые вели меня к этому, но, конечно, был даже какой-то шок после решения Священного Синода, но я принял это. Давно привык жить по послушанию, поэтому не противлюсь решению священноначалия.

«У меня тоже были разочарования»

– Вы уже успели понять, с какими проблемами придется здесь столкнуться? Как будете их решать?

– Проблемы внутренние, о них я говорить не буду, но столкнуться мне с ними придется… Буду продолжать то, что делал покойный отец наместник, архимандрит Венедикт. Мы попытаемся, чтобы те люди, которые приезжают в обитель (значительная часть – это паломники), не остались без окормления, чтобы они были приняты, размещены и уехали с духовной пользой и с хорошим впечатлением об обители. И, может быть, это впечатление они распространили бы и говорили об обители, как обо всей Церкви. Потому что пример монашеских обителей – это ценный пример, который показывает, что Русская Православная Церковь держится, а то, что говорят СМИ, – это совсем неправда.

– СМИ, например, говорят о том, что сегодня многие уходят из Церкви. Если сравнивать с 1990-и годами, то сейчас просто исход. Чем это можно объяснить?

– У нас не было преемственности такой, когда родители приводят детей в Церковь. И не учат, как ходить в храм, как вообще жить церковной жизнью, как жить в супружестве. Люди, начитавшись книг, хотели видеть идеальную Церковь. А реальность оказалась для них тяжела. Некоторые в ожиданиях ставили планку, которую в действительности самим оказалось невозможно достигнуть. Сейчас что можно сделать? Только реально относиться к жизни – и попытаться найти такого священника, духовника, который объяснит, интерпретирует правила церковные к нашей жизни, не облегчит их – ни в коем случае! – а просто объяснит, как их надо исполнять и не надорваться.

– Много также уходит из Церкви и монашествующих…

– Когда я был в епархии, в СМИ появлялись так называемые исповеди «бывших». Я некоторые читал. Не все. Потому что их тяжело читать. Это пишет человек уже обиженный на все – на священнослужителей, с которыми сталкивался, обиженный на Бога. Но я вижу в этих исповедях следующее: человек ошибся сам. Он большей частью просто идеализировал то, куда шел, он не понял, куда он попал. Не было трезвого, разумного подхода, оценки и восприятия.

– Владыка, вы тоже читали книжки, наверняка что-то идеализировали, в чем-то разочаровались, но ведь остались…

– Да, у меня тоже были какие-то разочарования, особенно когда столкнулся со службой в епархии. Священнослужители, которые там были, не монахи и не подвижники, они более мирские, больше погружены в свои дела, семейные заботы. И я все равно старался держаться того примера, который у меня был в монастыре, и не обращать внимания, что существует более лояльное отношение к правилам, евангельским заповедям.

– Большая братия сейчас в Оптиной?

– 200 человек, с послушниками вместе. Но это благодаря отцу наместнику – потому что еще в 2013-м году здесь было 150 человек, за пять лет, которые я отсутствовал, примерно на 50 человек увеличилось число братии.

– Всех берете?

Людей, которых мы считаем старцами, не все воспринимали как таковых

– Нет, вы знаете, у нас такая особенность, что очень много приходит людей в монастырь, и есть выбор. И те люди, которые приходят, – к ним строгое отношение. Я помню, меня рукоположили через год – понятно, у меня было образование, – а вот других долго держали. Бывали периоды, когда у нас года два-три не было рукоположения в иеромонахи. Наместник очень строго подходил. Так и надо! Вот вы спрашивали, почему насельники уходят из монастыря. Это еще с тем связано, что краткий был период испытаний. У нас не так…

– Возможно ли, что в ближайшем будущем Оптина снова прославится как обитель старцев?

– Скажу так. Когда был XIX век, тех людей, которых мы сейчас считаем старцами, не все воспринимали как таковых. Отдельные люди слушали одного старца, а другого критиковали, хотя они жили вместе, в одном монастыре, в одно время. То есть для кого-то монах является старцем, потому что тот стал для него авторитетом, соответственно, человек прислушивается к нему и следует его наставлениям. Сейчас тоже есть такие люди. Знаете, как шутил покойный архимандрит Иоанн (Крестьянкин), когда к нему приезжали в Псково-Печерский монастырь? К нему подошли и спросили – а где можно найти старцев? Он ответил: «Старцы в пещерах лежат, а тут одни старики!» Человек сам определяет, кто для него старец, кто не старец.

Для чего люди сегодня приезжают к старцам, духовникам? В большей части – я не говорю, что все, но многие – для того, чтобы получить откровение о своей жизни, о будущем. Получить они его могут, но следовать будут ли? Можно в качестве примера привести апостола Павла. Когда он был поражен слепотой, почему ему Господь явился? Потому что Господь знал, что он (тогда еще Савл) изменится. Так вот, людям, бывает, старец ничего не отвечает, не говорит, потому что люди не поменяются. Чтоб они не были больше осуждены на Страшном Суде, Господь им просто не открывает это.