Записки путешественника. Протоиерей Андрей Ткачёв

«Видал я ихнюю Италию на карте — сапог сапогом».
(х/ф «Формула любви»)

Что я знал об Италии перед тем как туда попал? В общем, немного. Самое запоминающееся — цитата из Ерофеева: дескать, там только рисуют и поют. Стоит, например, кто-нибудь и поет, а рядом сидит другой — и его рисует. А подле стоит третий и поет про того, кто рисует. И хотя реальных рисующих и поющих итальянцев пришлось видеть немного, общий тон ерофеевского стеба совпадает с образом Италии.

После пересечения итальянской границы и длительных восторгов по поводу красоты горных вершин я вспомнил фильм Тарковского «Ностальгия». Щемящая тоска по убогим березкам началась на подъездах к Венеции и не оставляла до самого последнего часа, когда паром с нами на борту отчалил от пристани города Бари. Еще вспоминался чеховский «Архиерей». Тот, находясь на чужбине, жутко скучал по родине, а потом, умирая, очень хотел оказаться опять в Италии, в лучах ее ослепительного солнца и под бескрайним и голубым ее небом. Может, и мне захочется умирать в Италии, но жить я там точно не хочу.

Минувшие поколения флорентинцев, венецианцев, римлян были людьми работящими и набожными. Они рисовали картины, строили огромные храмы, умели воевать, торговать и отравлять конкурентов. Сегодняшнее милое поколение тех же флорентинцев, венецианцев и римлян получило в наследство одну заботу — застилать постели, вовремя подавать такси и смешивать коктейли для многомиллионной армии туристов, то есть обслуживать толпы зевак, приезжающих сфотографироваться возле Давида или на фоне СанМарко. От этой торжествующей пошлости на душе остается густой осадок смешанных чувств, а во рту — вкус железа, будто ты не выспался. То ли дело Греция — грязная, шумная, пыльная, но такая родная — то ли потому что православная, то ли потому что бесшабашная. Впрочем, о Греции в другой раз, вернемся на родину Микеланджело.

Потрясает количество святынь, совершенно никому не интересных. Неинтересных именно как святыни, а не как места, где можно «сфоткаться». В монастыре Трех фонтанов, там, где через отсечение главы был убит апостол Павел, везде написано: keep silence, т.е. храните молчание. Монахи, живущие там, принадлежат к ордену траппистов и должны всю жизнь хранить обет молчания. То ли итальянцы не знают английского, то ли на то есть другие причины, но в монастыре галдят и курят, плачут дети и орут мамаши так же громко, как на любой другой улице Вечного города. Ты пытаешься молиться, но чувствуешь, что не получается. И лучше было бы остаться здесь, может, даже переночевать. Лучше было бы прочесть чтонибудь из посланий апостола Павла, потому что он наверняка ближе к нам там, где окончил жизнь, нежели в любом другом месте. Но труба зовет, и ты мчишься дальше, унося в памяти иллюзию того, что ты там был и горькую досаду от того, что ты ничего не понял.

И так — везде: у мощей царицы Елены в старом греческом храме, у стен Колизея, пропитанного кровью мучеников, в старой базилике, абсолютно пустой и ненамоленной, но хранящей главу великомученика Георгия… Возникает вопрос: не ближе ли ты к Георгию, Елене, мученикам, когда сидишь в своем Урюпинске и совершаешь службы по Минее?

В общем, вопрос упирается в подвопрос: чего ты хочешь? Хочешь отдыха — ты его найдешь, только разберись с денежными возможностями. Хочешь приобщиться к разумному, доброму, вечному — хорошо подумай, потому что приобщение к истине от места не зависит. Если ты знаток истории Средневековья, его культуры и искусства, то насыщенное времяпровождение тебе обеспечено. Каждый камень будет говорить с тобой, имена великих будут звучать в твоих ушах громче и настойчивей, чем голоса площадных зазывал, приглашающих купить сувенирную цацку. Проблема в том, что знатоки Средневековья с его культурой и искусством измеряются количеством пальцев на руке, и денежный достаток их столь ничтожен, что вряд ли ты их увидишь на площади перед Санта Мария дель Фьоре. А посему паломничество превращается в пошлый туризм, две третьих которого составляют люди с желтыми лицами и раскосыми глазами. Может быть, закат Европы, прописанный Шпенглером, был прописан преждевременно и во времени затянулся, но Европа как была милым кладбищем при Достоевском, так им и осталась, невесть почему живая до сих пор.

Самое красивое всегда обретается вдали от туристических маршрутов. Нас наповал сразили два небольших городка на той стороне итальянского сапога, что ближе к носу, а не к каблуку: Амальфи и Равелло. В первом — мощи Андрея Первозванного (кроме главы, глава — в греческих Патрах). Во втором — кровь великомученика Пантелеимона. Кровь сохраняется в сосуде, который учеными датируется как римское стекло IV века. Кровь весь год густа, а ближе к июлю разжижается и гдето через месяц, к концу лета, опять загустевает. И так уже 1 700 лет. Мы бы и не узнали об этих святынях, если бы не священник Русской Православной Церкви, хорошо знающий историю Аппенинского полуострова. Он рассказал и показал нам многое невместимо великое и непостижимо интересное.

Здесь есть урок: путешествуя по местам незнаемым, ты нуждаешься не столько в книгах и картах, сколько в благочестивых людях, живущих там. Они расскажут тебе лучше любого путеводителя, где помолиться, что посмотреть, что купить. Слава Тебе, Господи, за то, что снова и снова находит подтверждение известный тезис: человеку нужен человек.

Наших людей в Италии масса. Они выносят горшки изпод престарелых Джузеппе и Джованни; они моют посуду в бесчисленных «траттория», они тяжело зарабатывают еврокопейку для родных душ, оставшихся на родине. Некоторых из них от тоски разбивает паралич, тогда они отправляются на родину в инвалидной коляске и без денег. Ктото отрабатывает долги; ктото проплачивает учебу сынуоболтусу; ктото ищет счастья и мечтает выйти замуж за местного «Челентано»… Но почти все они, измученные тоской по родине, собираются в воскресный день в немногочисленные православные приходы. На службах плачут, как дети; в записках поминают всех своих родных, оставшихся на родине, а после службы не могут разойтись. Устраивают нехитрые трапезы с постоянными (будь они неладны) макаронами и разговорами о жизни. Они хорошо знают Италию и ее святыни; могут подсказать, где кто покоится и где лучше помолиться. Общаясь с ними, еще сильнее хочешь домой и радуешься тому, что ты будешь дома через неделю, а они — лет через пять.

В любой стране самое интересное — то, что ты увидишь, заблудившись. Намеренно заблудись в любом городе. Хоть в Житомире. Постучись в дома горожан и попроси ночлега. Услышь отказ и заночуй на автобусной станции. Позавтракай в местной «разливайке» и уедь поутру куда глаза глядят. Ты поймешь о Житомире больше, чем те, кто живет в нем с самого рождения.

То же самое в Италии. Заблудившись по дороге в Неаполь, мы попали в МонтеКассино. Это место равно драгоценно для православных и для католиков. Святой Бенедикт Нурсийский основал здесь монастырь, который стал матерью всего западного монашества. Наверху горы — монастырь, полный туристов и скудный монахами. У подошвы — милый и стандартный городишко. Если вы в ресторане спросите рыбу — вам ответят, что рыба — в море, и принесут суп из спаржи и лапши. Жизнь размеренна и предсказуема. Ни одна душа не скажет, что в этом месте родился для Запада подвиг ради Христа и пламенная жизнь монахов, сжигавших себя в подвиге ради Спасителя.

Вот такая смесь — спокойствия и грусти.

Самый русский город в Италии — Бари. Итальянцы не любят иные языки. Древние римляне всех говоривших не поримски называли варварами, т.е. говорившими чтото вроде «барбар». Сегодняшние римляне то ли от спеси, то ли по тупости — преемники древних. Инглиш не везде спасает. Но в Бари все, что касается святого Николая, написано порусски. «К святому Николаю — туда», — говорит указатель молчаливой стрелкой. Наш народ, столь любящий чудного святителя, был взаимно возлюблен им. Не писавший проповедей, не говоривший много, но молившийся горячо, святой Николай стал «нашим» святым. Над его мощами, источающими миро, русские священники служат частые службы при стечении русскоговорящего народа. Приехавшие в поисках dolce vita и нахлебавшиеся попутных помоев, наши бывшие соотечественники по СССР находят утешение в Боге. Все они — жители Падуи, Милана и прочих милых для слуха городов — в слезах съезжаются к базилике св. Николая. Церковнославянская речь акафиста, на родине непонятная и чужая, на чужбине звучит для них слаще меда. Люди плачут, вспоминают родню, обнимают тех, кто говорит с ними на одном языке, меняются адресами, обещают друг друга помнить.

Доминиканцы — толстые дядьки в белых одеждах — кто с презрением, кто с жалостью смотрят на этих богомольцев. Им, доминиканцам, невдомек, что значит уехать за три моря и найти веру.

Я мог бы много рассказывать об Италии. О любом месте, где мне пришлось побывать, от Корца или Обухова вплоть до Иерусалима, я мог бы рассказывать часами. Вопервых, потому что язык — без костей, но вовторых и в основном потому, что «Господня земля», т. е. все кругом — Божие, и все кругом — красиво. Серафим любил свою пустыньку, и Сергий благословлял дебри, в которых жил. Все красиво, если вектор жизни правилен. Для наслаждения красотой мира ехать никуда не надо. Таково мое мнение.

Пушкин никогда не был за границей. Свт. Тихон Задонский никогда не был, хотя и мечтал побывать, на Афоне. Ездивший кудато вовсе не становится, в силу автоматических заслуг, лучше никуда не ездивших. Эта мысль настолько овладела мною, что я и в метро теперь сажусь с неохотой.

Умирая от тоски в провинциальных отелях с номерами без кондиционера, запивая ненавистную пиццу литрами вина (чтоб хоть както переварилась), нецеломудренно ощупывая взглядом сотни голых каменных тел на просторах Аппенинского сапога, я все время помнил пословицу: где родился, там и пригодился. Путешествовавший (боюсь надоесть однообразием) вовсе не лучше сидевшего на месте, поскольку прав старина Конфуций: мир можно познать, не выходя из комнаты.

Не насытится око зрением, не наполнится ухо слышанием(Еккл. 1, 8)

Понимая всю провокативность своих мыслей и осознавая потенциальную их опасность для туристического бизнеса, я заранее делаю книксен и склоняю голову перед всеми, кого нехотя обидел. Я не хотел вмешиваться в ваши жизненные планы или снижать количество клиентов вашей туристической фирмы. Я хотел сказать следующее: истина познаваема без перемещения в пространстве; своя земля, при всей ее корявости, лучше любой «акапульки». И еще я хотел сказать, что делю на два и на три свои собственные мысли и за глашатая истины себя отнюдь не считаю. Поэтому путешествуйте, дорогие соотечественники, в том числе и в те места, о которых я наскоро рассказал.

http://otrok-ua.ru/sections/art/show/zapiski_puteshestvennika.html