Ювенальная юстиция в нашей фантастике

Ювенальная юстиция – та сфера, в которой постоянно, год за годом, месяц за месяцем происходит жестокая борьба. Она идет на разных уровнях – в политике, журналистике,  в системе образования… Есть у нее и литературное измерение. Если присмотреться к нему, станет ясно, что у либеральной интеллигенции, бурно ратующей за самые радикальные варианты ЮЮ, были духовные учителя еще в советское время.

Так, в нашей фантастике сложилась влиятельная традиция, строго запрещавшая родителям будущего заниматься воспитанием и обучением ребенка. Родителя предполагалось отсечь от его отпрыска или, как возвышенно говорили в 60-х, «освободить», дав тем самым мощный импульс личному развитию. Место папы и мамы следовало занять профессионалам, настоящим интеллигентам, высоконравственным педагогам, коих должно было неоскудно производить блистательное коммунистическое будущее.

Создали эту традицию титаны советской фантастики, писатели с колоссальным авторитетом. Во-первых, Иван Ефремов, во-вторых, братья Стругацкие.

Роман Ефремова «Туманность Андромеды» вышел в 1957 году. Несколько лет он являлся самой известной на просторах СССР утопией. Позднее родился «Полдень, XXII век» Стругацких – нечто равновеликое в идейном смысле и безусловно более высокое в смысле художественном.

Ефремов пожелание и прогноз: в будущем детей станут поголовно отдавать в интернаты, куда родителей следует допускать лишь для нечастых свиданий. Его идеи выражены ясно и однозначно: «Учитель – в его руках будущее ученика, ибо только его усилиями человек поднимается всё выше и делается всё могущественнее, выполняя самую трудную задачу преодоление самого себя, самолюбивой жадности и необузданных желаний… Воспитание нового человека – это тонкая работа с индивидуальным анализом и очень осторожным подходом. Безвозвратно прошло время, когда общество удовлетворялось кое-как, случайно воспитанными людьми, недостатки которых оправдывались наследственностью, врождённой природой человека. Теперь каждый дурно воспитанный человек – укор для всего общества, тягостная ошибка большого коллектива людей». Следовательно, без Учителей и Наставников с больших букв не обойтись…

Одна из любимых героинь Ефремова, Веда Конг, размышляет «…об умении учить – драгоценнейшей способности в эпоху, когда наконец поняли, что образование, собственно, и есть воспитание и что только так можно подготовить ребёнка к трудному пути человека. Конечно, основа даётся врождёнными свойствами, но ведь они могут остаться втуне, без тонкой отделки человеческой души, создаваемой учителем».

Стругацкие приняли главную идею Ефремова как собственную. Да и только ли Ефремову она принадлежала? Аркадий Натанович Стругацкий, эвакуированный по военной поре из блокадного Ленинграда, провел какое-то время в детском доме. Идеи Макаренко витали над нивами советской педагогики. Время от времени в дискуссиях по части образования звучало: такой-то и такой-то специалисты уверены в полнейшей благотворности интернатов; желательно «интернатизировать» и простые школы. Правда, интернаты не вписывали бы, вероятно, с такой настойчивостью в светлое будущее, кабы они не оставались необходимым следствием страшной трагедии: массовая безотцовщина послевоенных лет являлась естественной частью советской жизни… И как было с нею справляться без интерната и детдома? В стране – море инвалидов, океан беспризорников, несчитанное множество неполных семей, махровая уголовщина, рекрутирующая из дворовой шпаны новые и новые тысячи воров с душегубами, а вместе с тем доверху, с горкой набивающая колонии для малолетних преступников. Иначе говоря, бесчисленная армия детей уже передана в условия голодного брутального быта разного рода «детприемников». Можно пойти двумя путями – потихоньку улучшать жизнь в стране, стимулировать укрепление семьи, раздачу сирот в бездетные семьи, т.е. решать проблему долго, нудно, но надежно; а можно обожествить эти самые детприемники, воспеть грядущих чудесных воспитателей, которые туда когда-нибудь придут, объявить детдомовский быт нормой, к которой надо подтягивать педагогику… Второе выглядит ярче, резвее, эффективнее… если не приглядываться.

По всем этим причинам для Стругацких, как, впрочем, и для значительной части послевоенной интеллигенции, концепт «интернатизации» ничего шокирующего в себе не содержал.

Итак, через пять лет после появления «Туманности Андромеды» у Стругацких в сборнике «Полдень, XXII век» возникает глава «Злоумышленники». Антураж – некий Аньюдинский интернат, башковитые и отчаянно смелые шалопаи, изредка посещаемые родителями, – когда тем дают отпуска. Четверо мальчишек-воспитанников задумали головокружительно авантюрное дело, которое грозили самыми печальными последствиями. А добрый и высокопрофессиональный учитель Тенин раскрыл их заговор, вовремя остановил рискованную затею… попутно, правда, поставив на своих подопечных странный этический эксперимент. Мягко говоря, на грани фола.

История аньюдинской четверки получила безумную популярность. Читатели  разбирали на детальки как какое-нибудь пособие по педагогике, анализировали, но больше все-таки восхищались: как смело, как энергично написано!

Из этой истории выросла чуть ли не главная тема творчества Стругацких (как минимум, она оказалась в числе главных!) – воспитание.

Через много лет в их повести «Гадкие лебеди» появится странное училище мокрецов, и там дети будут отделены от родителей наглухо. Вслед за тем – блистательный лицей из повести «Отягощенные злом», а на финише всей творческой деятельности Бориса Натановича Стругацкого, в его сольном романе «Бессильные мира сего», -- группа некого мэтра, способного развивать в учениках сверхчеловеческие таланты.

Если в аньюдинской школе из детей делали продолжение лучшего мира – блистательной цивилизации единого человечества – то в более поздних текстах Стругацкие вкладывали в педагогику совершенно иной смысл. А именно, выращивание в детях того, что изменит или, еще того лучше, – похоронит мир старый, ни в чем не соответствующий идеалам интеллигенции. Иначе говоря, выращивание другого мира.

Но во всех случаях, от самой ранней, аньюдинской, версии до «Бессильных мира сего» наставник, т.е. интеллигент и профессионал, подавался как безусловно предпочтительная персона по сравнению с родителями, так или иначе влияющими на воспитание детей. Родители – помеха. Родители – обуза. А порой родители – беда для ребенка. Доверять им столь тонкое дело, как образование и воспитание собственных отпрысков, значить рисковать. Как бы не случилось человеческой аварии!

            Когда-нибудь должно было прозвучать возражение всей этой системе взглядов. Тому, что интернат – хорошо, а домашнее воспитание – плохо. Тому, что наставник справится лучше папы с мамой. Тому, что родитель способен запросто испортить тонкую работу Учителя.

            Так появился рассказ Эдуарда Геворкяна «Прощай, сентябрь!», где очередной наставник наделяется колоссальной властью над воспитанниками, но… терпит поражение. К тому же, читателям становится видно, что он лишен умения любить и не способен разобраться даже в отношениях с самым близким и дорогим человеком: душа его так «профессионализировалась», что из нее ушли самые простые человеческие умения… А незадолго до рассказа вышла повесть того же автора «Правила игры без правил». Там неглупый представитель старшего поколения сталкивается с интернатом кошмарного вида: пришельцы делают из детей беспощадных солдат для космических войн. Дело не только в том, как это страшно, нелепо, опасно; важнее другое – родители-то куда смотрели? Правительство куда смотрело? А в отношении сирот вопрос может быть поставлен еще жестче: а не многовато ли тех, от кого родители решили избавиться? Не слишком ли заигралось целое поколение или, может быть, несколько поколений, в свои взрослые игры, забыв об ответственности перед детьми? Самых забытых, самых агрессивных детишек поместили в интернат, а вот чему их там учат, в кого превращают, никто не интересуется. Фасад – солидный? Чиновники просят не тревожить? Превосходно! Проблема, стало быть, не стоит.

            А когда она все-таки обозначает себя в полный рост, взрослому серьезному человеку остается воскликнуть: «Господи, за что?! За что наказываешь не нас, а детей наших?!»

Ну как за что? Оптом. Правда этой повести неприятна: целая эпоха подверглась соблазну – жить, «отвязавшись» от детей, и не только подверглась, но и… поддалась. Так ведь легче. Меньше возни.

            Вот и возникает вопрос, касающийся вовсе не каких-то условно-западных господ из условно-западного мира повести, а наших родных шестидесятников и их сыновей: какие красивые педагогические перспективы нарисованы! сколько света, сколько величия, разума! но… не родилась ли вся эта прекраснодушная сага о благости интернатов из простейших эгоистических чувств?

            Меньше ведь… возни-то... когда детишки под чужим присмотром.

            К финалу повести Эдуарда Геворкяна молодое поколение и старшее, отцы и дети, выходят друг против друга с оружием в руках…

            В 1997 году вышел роман Сергея Лукьяненко «Звезды – холодные игрушки». Среди прочего в нем содержалась прямая полемика со Стругацкими. Притом касалась она именно интернат-традиции, получившей столь обильную пищу в созданном ими фантастическом мире Полдня XXII века.

            Лукьяненко рисует «цивилизацию Геометров» - человеческое сообщество, объединенное идеалами дружбы, разума и беспощадного противостояния темным врагам. Внешне мир Геометров благополучен. Он не знает скудости, он благоустроен, залит светом; там все ясно, и до конца века своего всякий человек знает, какими правилами руководствоваться. Дети обучаются… разумеется, в интернатах! Под рукой опытнейших Наставников. Последние получили власть почти божественную. В их воле – ломать и перелепливать воспитанников по «истинным», раз навсегда установленным образцам.

            Вот только холодно в этом мире, нестерпимо холодно. По устройству своему он более всего напоминает громадную казарму. Ему недостает любви, чувств, человеческого тепла. А дети в нем – словно юные бойцы, «живущие по уставу».

Проще говоря, писатель Лукьяненко напомнил: превращение жизни детей в одну колоссальную ШКИДу Макаренко – ад кромешный…

До сих пор не прозвучало словосочетание «ювенальная юстиция». Да и к чему, вроде бы?

Речь шла о довольно отвлеченной дискуссии внутри советской интеллигенции. Спорили литераторы-прогрессисты - Ефремов, Стругацкие и литераторы умеренно-консервативного направления – Геворкян, Лукьяненко. Остальные в основном версифицировали идеи, возникшие на этом интеллектуальном поле.

Кажется, ну к чему тут ювенальная юстиция? Какая связь? Серьезные разговоры о ней начались в нашей стране полтора-два десятилетия назад, а главнейшие практические акции были предприняты российской правящей элитой еще позже. Изо всех литературных произведений, названных выше, один лишь роман Лукьяненко современен первым шагам ЮЮ на русской земле.

Но связь все-таки есть, и весьма тесная.

Что такое, в сущности, ювенальная юстиция? Вся ее система лежит на двух опорах: особых, закрепленных по закону правах ребенка и специальных органах юстиции, получающих широкие права карать за любое нарушение этих прав, а также изымать детей из семьи, передавать их другим семьям, отправлять на воспитание в приюты.

Но ведь приюты – та же вариация интернатов, и в теории государство хотело бы видеть там не то, что есть на самом деле, а сияющих благодатью Наставников из утопии. Суть же работы органов ЮЮ – отсечение «неблагополучных» родителей от детей. Родителей, которые, как полагают функционеры ЮЮ, могут нанести ребенку физический, умственный или духовный вред. Как минимум – угроза подобного отсечения. Ведь ею нетрудно принудить родителей ко многому. Но у Ефремова и Стругацких родители тоже «отсекались», только не худшие, а все. Как минимум, подавляющее большинство. Испортят-де, помешают…

Вот и выходит, что интернат-традиция, сформулированная советской фантастикой, имеет явное духовное родство с современной ЮЮ. Правда традиция эта светла и благоуханна (хотя бы на первый взгляд), а современная система ЮЮ в очень большой степени представляет собой сборище ворья, раз за разом плодящего несправедливость. Поэтому признать подобное родство сумеет не каждый поклонник Полдня.

ЮЮ – дитя утопических грез. Жуткий ребенок прекрасных мечтаний.

До чего же удобно было предаваться мечтаниям, когда их воплощение на деле   виделось заданием для будущих поколений! А как только собственное чаяние материализовалось на расстоянии вытянутой руки… о! о! да лучше б его не существовало вовсе – до чего же уродливым оно оказалось. У миллионов людей соприкосновение с ЮЮ вызвало судорогу гадливости, словно от прикосновения в мокрице или какому-нибудь земноводному.

И от разного рода фантастических интернат-конструкций, и от реальной, буйствующей неподалеку от нас ЮЮ, зло исходит фатально. Дело не только в том, как используется система интернатов – во благо или во зло, не только в том, что идеальные «Наставники» бывают только в художественной литературе, и подавно не только в том, что среди чиновников без конца плодятся бессовестные хапуги, готовые нажиться на чужом горе. Это всё частности.

Главный, системный порок заключается в другом.

И государство, насаждающее ЮЮ, и левые радикальные группы образованного класса, рукоплещущие ей, норовящие придумать новые и новые аргументы в пользу отказа родителям в праве на воспитание детей, не хотят рассматривать семью как нечто прочное и самостоятельное. Действуя с двух сторон, они уничтожают всякую возможность сохранить сильную независимую семью на будущее.

Левые интеллектуалы просто не желают заметить, что между отдельной личностью и государством существует нечто, не сводимое ни к первой, ни к последнему, более того, равное им по значимости. Для них семья – пустота и в то же время, как ни парадоксально, -- Карфаген, коему предстоит быть разрушенным. Так какие, с их точки зрения, могут иметься у отмирающего, становящегося всё более воздушным и прозрачным, предназначенного к сносу явления права на детей?

Ату семью! Пусть исчезнет поскорее!

Именно отсюда, из этой слепоты, и вырывается темное пламя, словно адский огонь из вентиляционного люка в потолке преисподней. Именно отсюда идет зло.

Родители в подавляющем большинстве случаев многим жертвуют, чтобы завести дитя, прокормить его, воспитать и обучить. Только они могут дать своему отпрыску то тепло, коего он никогда не получит ни от каких наставников. Они обладают жизненным опытом, не меньшим, чем у любого «наставника» (ведь он тоже всего-навсего человек, а не полубог), и заведомо большим, чем у ребенка. Следовательно, они должны иметь самые широкие права на воспитание ребенка. Более того, сила домашнего воспитания, его разнообразие и его опора на опыт предков – сильный стопор на пути глобально универсализации, всемирной казармы, холодно-прагматичного Вавилона наших дней.

Надо признать: когда мужчина и женщина соединяются в семью, когда они решают завести детей, когда они действуют сообща, их совместный интерес может возвыситься над интересом государства, гражданами которого они являются. И уж сплошь и рядом он оказывается красивее, благороднее, чем интерес каждого из супругов, взятых в отдельности. По целому ряду позиций семья – нечто более значительное, нежели государство и личность сама по себе.

В наши дни государство должно не столько брать на себя воспитательные функции, по самой природе ему не свойственные, сколько избавляться от них. Возвращать родителям то, что у них уже отнято.

И начинать этот поворот надобно со сферы смыслов. С литературы, с культуры в целом. А там уж, дай Бог, дело постепенно дойдет и до практической политики.

Кое-что в этом направлении делается.

Недавно протоиерей Всеволод Чаплин объявил о скором выходе сборника «Семейное дело», посвященного судьбе традиционной семьи в реальности ближайших десятилетий и разрушительной роли ювенальной юстиции. Это будет своего рода книга-предупреждение, книга-тревожный-сигнал: посмотрите, куда мы идем!

А 25 января состоялось подведение итогов двух больших литературных конкурсов, происходивших в рамках конференции Басткон.

Один из них был прямо посвящен ювенальной юстиции. По словам устроителей, писатели откликнулись залпом текстов безусловно и однозначно представляющих ее как явление убийственно опасное. Первое место в конкурсе заняли повести Анны Ветлугиной «Отпустите нас домой» и Сергея Сизарева «Омбудсмен поневоле». Журнал «Фома» поддержал этот конкурс. Лауреатам вручались призы, переданные из редакции – детские книжки издательства «Настя и Никита».

Другой конкурс был связан с темой «Семья будущего». Победила в нем повесть «Серебряные руки», принадлежащая перу знаменитого православного писателя из Риги Далии Трускиновской. Лауреаты получили подарочные изделия Императорского фарфорового завода.

Произведения финалистов конкурса составят еще один «ударный» сборник, острием своим направленный против всяческой «ювеналии». Он выйдет в конце весны 2014 года и будет называться «Дети холодного мира».

Мало?

Дайте срок! Продолжение следует…

 Иллюстрации Л. Я. Рубинштейна к произведениям А. и Б. Стругацких

http://www.foma.ru/ditya-utopicheskix-grez.html