Я сделался защитником Церкви. Варвара Шуваликова

Казалось бы, откуда могла возникнуть сама мысль о непочитании икон? И почему среди византийской аристократии не нашлось тех, кто высказал бы открытое несогласие с идеями василевса? Дело в том, что Лев Исавр пользовался колоссальной популярностью как бесспорно одарённый полководец, спасший Византию от арабского нашествия, когда Константинополь на протяжении года (717–718) терпел осаду огромной и доселе непобедимой армии халифа Сулеймана. Также он был известен как талантливый правитель, положивший конец двадцатилетней политической смуте. Да и столичная аристократия давно смотрела на святые образа свысока, как на «Библию для неграмотных», при всеобщем молчании духовенства. И хотя патриарх Константинопольский Герман отказался принимать участие в беззаконии, но император его попросту заменил другим епископом. Была и ещё одна причина для запрета на иконопочитание. Иконы, отрицаемые иудеями и мусульманами, стали мешать внешней и внутренней политике державы, и народ это прекрасно осознавал. В неведении Лев Исавр не понимал или не хотел понять другого: икона — это не доска и краски, а свидетельство воплощения и воскресения Господа Иисуса Христа. Эту мысль и пытался донести Иоанн Дамаскин до иконоборцев: «Конечно, — отвечает он на одну из претензий законников к иконам, — бестелесный и не имеющий формы Бог никогда не был изображаем никак. Но Бог явился во плоти и был с нами. Я изображаю видимую сторону Бога, человеческую Его природу, преображённую, получившую нетление и вознесённую на небо». Папа Римский Григорий, пытаясь вразумить василевса, тоже написал смелое обличительное послание: «Святые отцы одели и украсили Церковь, а ты обнажил её и преследуешь, хотя ты имеешь в лице епископа Германа, нашего сослужителя, такого отца и учителя, с которым тебе следовало бы посоветоваться, как с человеком старым и имеющим опыт в церковных и светских делах. Он имеет 95 лет и служил многим патриархам. Ты же к нему не обратился, а воспользовался советами преступного дурака епископа ефесского и подобных ему. Да будет тебе известно, что догматы святой Церкви не царское дело, а архиерейское... Ты гонишь иконы, преследуешь и разрушаешь, остановись, подари нам молчание, и в мир возвратится покой, и прекратится соблазн». Чтобы отомстить римскому епископу за обличения, Лев Исавр сначала отобрал у него несколько епархий и передал их Константинопольскому патриархату, а затем стал грозиться послать военную силу в Рим, уничтожить изображение святого Петра и связать самого епископа. И если на Римского Папу Григория можно было «надавить», так как он являлся гражданином Византийской империи, то отомстить за обличения Иоанну Дамаскину оказалось задачей посложнее. Дамаскин состоял на службе другого государства, военного врага Византии, и Лев Исавр решил прибегнуть к клевете. Биограф XI века приводит следующие подробности: от имени Дамаскина и, вероятно, его почерком (между Дамаском и Константинополем велась активная дипломатическая переписка, почерк можно было подделать), составлено подложное письмо, в котором сам Иоанн предлагал себя Византии в тайные агенты. Письмо подбросили сирийскому халифу. Возмущённый такой новостью халиф в виде «особой милости» ограничился лишь тем, что приказал отсечь Иоанну правую кисть и повесить её на площади в центре города. Вечером того же дня отрубленную конечность сняли с позорного столба и вернули Иоанну, а наутро он явился во дворец со здоровой рукой, рассказав, что во сне его исцелила Пресвятая Богородица. Халиф понял, что Лев Исавр его попросту обманул, приносил извинения оклеветанному министру, умолял вернуться, но Иоанн, выслушав, лишь попросил разрешение навсегда удалиться в монастырь. Так хорошо знакомое нам песнопение: «О Тебе́ ра́дуется, Благода́тная, вся`кая тварь, А`нгельский собо́р и челове́ческий род, Освяще́нный Хра́ме и Раю` Слове́сный, Де́вственная похвало́, из нея́же Бог воплоти́ся и Младе́нец бысть, пре́жде век Сый Бог наш. Ложесна́ бо Твоя́ Престо́л сотвори́. И чре́во Твое́ простра́ннее Небе́с соде́ла. О Тебе́ ра́дуется, Благода́тная, вся́кая тварь, сла́ва Тебе́» — Иоанн написал в благодарность Божией Матери за исцеление руки. А ещё он прикрепил к иконе, перед которой молился, кисть из серебра — как напоминание о чуде, после чего образ и стали называть «Троеручица».

Только икону Богородицы да, может, ещё несколько книг взял Иоанн с собой в Иудейскую пустыню, в знаменитую лавру Саввы Освященного, где надеялся посвятить себя поэзии и проповеди. Понадобилось чудо, чтобы он решился на этот шаг, ведь пресекалась целая аристократическая династия Мансуров. Отец его был эмиром — наместником Дамаска, дед служил при дворе правителей Сирии, и наверняка Иоанну говорили, что на столь высоком посту можно сделать гораздо больше для сирийцев-христиан, чем будучи в «должности» скромного инока, но преподобный избрал служение всей Церкви. Дамаскин хорошо знал богословие, кроме того, и Лев Исавр, и его фавориты, и главный идеолог иконоборчества — придворный интриган Висир, происходили родом из Сирии. (Висир, кстати, был бывшим сослуживцем Иоанна в Дамаске; из карьерных соображений он принял ислам, а затем снова крестился при переходе на службу к императору Византии.) Для тех, кто разделял их заблуждения, Дамаскин растолковывал букву и дух Священного Писания, интеллектуалам доказывал истину языком Аристотеля и Платона, а для простых прихожан писал гимны, помогающие осознавать глубину и красоту христианства. Гимнограф и учёный из Дамаска был принят в монастырь простым послушником, и никто из братии не рискнул взять на себя ответственность заняться его духовным воспитанием. В конце концов нашёлся один старец, суровый и не очень образованный, который стал учить Иоанна смирению, как умел. Первым делом отправил его в Дамаск продавать яблоки по баснословной цене. Вчерашний придворный, истрёпанный во время долгой жаркой дороги, целый день бродил по рынку, боясь встретить кого нибудь из знакомых, и, конечно же, встретил. На счастье, это оказался его бывший слуга, вид прежнего господина, видимо, растрогал до слёз — во всяком случае, биограф говорит, что слуга сжалился и купил все яблоки по назначенной стоимости. Но это оказалось ещё лёгким испытанием. Настоящим ударом для поэта и мыслителя стал строжайший запрет писать и заниматься науками. И свой запрет духовник не ослаблял, не взирая ни на какие уговоры. Прошло немало времени, как однажды в монастыре скончался один из иноков. Друг покойного очень скорбел и стал слёзно просить Дамаскина написать что нибудь ему в утешение. Иоанн уступил. В наказание духовник с руганью выгнал ученика из кельи и заставил вычистить все отхожие места в монастыре. Дамаскин покорно принял епитимью: во первых, он ожидал худшего, а во вторых, поминальная песнь вышла такой прекрасной, что стоила любых лишений. Это песнопение и сегодня мы слышим на отпевании: «Ка`я жите`йская сла`дость пребыва`ет печа`ли неприча`стна; ка`я ли сла`ва стои`т на земли` непрело`жна; вся се`ни немощне`йша, вся со`ний преле`стнейша: еди`нем мгнове`нием, и вся сия` смерть прие`млет. Но во све`те, Христе`, лица` Твоего` и в наслажде`нии Твоея` красоты`, его`же избра`л еси`, упоко`й, я`ко Человеколю`бец» .м Услыша столь проникновенные слова, вся обитель принялась уговаривать сурового старца простить инока Иоанна, но духовник и сам был тронут. Он рассказал, что во сне видел Матерь Божию, Которая просила разрешить от уз голос Её песнопевца. С того времени Дамаскин уже не расставался с тростью скорописца. Он составил службу Воскресения Христова, сочинил стихиры и написал Пасхальный канон: взяв один из самых ярких и загадочных псалмов — 67 й, который исполнялся на всех торжествах ветхозаветной Церкви, соединил его с тем единственным и неповторимым Днём в истории мира, когда исполнились святые мечты и пророчества. Лев Исавр умер в июне 741 года, и на престол вступил его сын Константин V по прозвищу «Копроним», то есть «калоименный» (да-да, вот такой конфуз). Дело в том, что когда патриарх Герман крестил младенца, прямо в купели произошёл неприятный случай, и патриарх, как пишет летописец Феофан, сразу предрёк Церкви большие от этого младенца несчастья. Собственно, так и вышло.

При Константине сменилось три патриарха — все они полностью подчинялись безумному императору-иконоборцу. Сначала его попытались свергнуть, но неудачно, и, вернув трон, он повелел посадить патриарха Анастасия нагим на осла лицом к хвосту и так возить по ипподрому — за то, что Святейший успел помазать на царство соперника. А затем Копроним устроил такое гонение на христиан, которое историки сравнивают разве что со зверствами Диоклетиана. По императорскому приказу монахам вырывали бороды, отрубали руки, рвали ноздри, жгли лица, а тех, кто искал спасения, заставляли жениться на монахинях. Император не выносил в иноках их любовь к иконам, а также обширные землевладения, но главное — мало контролируемое влияние на души верующих. Чтобы придать легитимность своей «просветительской деятельности», в 754 году василевс собирает «вселенский собор», и Византийская Церковь почти на тридцать лет уходит в раскол. Настолько была сильна ненависть Константина к почитающим святые образа, особенно к патриарху Герману и к монаху Иоанну Дамаскину, что послушные епископы без особого принуждения четырежды предавали обоих анафеме, а самого императора провозгласили тринадцатым апостолом. Бесконечно интересный и поучительный эпизод из истории Церкви для современного читателя — уж очень взаимоотношения священноначалия и власти напоминают события, которые мы, христиане XXI века, наблюдаем сейчас. Что думал по поводу этого собора и его последствий Иоанн Дамаскин, мы не знаем; учёные даже сомневаются, что преподобный был к тому времени ещё жив. Но пройдёт не так много времени — и станет очевидно, что это была большая духовная победа — и в 787 году истинный Седьмой Вселенский Собор назовёт копронимово мероприятие «разбойничьим сборищем», Дамаскина — святым, а его песнопения и книги — неотъемлемым золотым достоянием Церкви.