Высокое значение Винни-Пуха. Ирина Гончаренко

Вернуться в мир детства, вновь пережить встречу со сказкой возможно и взрослому человеку. Это путешествие совершается благодаря литературе. Книги, те самые лучшие в мире книги с картинками, что читали нам вслух родители, теперь заставят вспомнить о самом сокровенном. По вечерам, когда на город опускается тёмно-синяя ночь, приходит время заново читать сказки.

В семидесятые-восьмидесятые годы двадцатого века существовал такой занятный феномен: любовь к детской литературе вовсе не детей. Почтенные бородачи, туристы и научные сотрудники с упоением распевали про то, как «ёжик резиновый шёл и насвистывал дырочкой в правом боку». Недавно я слушала в записи фрагмент концерта Сергея и Татьяны Никитиных в одном из московских институтов. Зал в семьсот человек дружно подхватывал припев: «Спляшем, Пеги, спляшем!» — а Сергей Никитин прямо на этом концерте рассказывал, что текст этой песни про то, что у Пеги был весёлый гусь, смешной щенок и умный козёл, какое-то туристское братство продолжило ещё сорока куплетами про жирафа, пингвина и так далее.

Можно, конечно, навыдумывать что-нибудь про то, что во время застоя люди были ограничены в инициативе, получали прожиточный минимум от государства и могли позволить себе беззаботный инфантилизм, но в таком ключе размышлять не хочется.

Это было время, когда многим искусство заменяло веру. Мы были самой читающей нацией в мире ещё и потому, что серьёзный роман всё же как-то питал душу, зияющий провал безбожия заполняли поэты и писатели. Но в любви, скажем, к Ахматовой или Шекспиру есть некая значительность, некая величавость, а вот если дружно всем вместе запеть про то, что у Пеги был весёлый гусь, то получится тёплое, уютное «юродство», столь отличное и от величавости, и от нагрянувшего бесконечно унылого ёрничества посмодернизма.

Тогда же детское кино становилось событием и для взрослых. Я из тех многих, кто горячо любит фильмы Ролана Быкова. Квинтэссенция его кино — это не «Чучело» и даже не «Внимание, черепаха», а «Автомобиль, скрипка и собака Клякса», вышедший на экраны в 1974 году. Какой праздник, какое зрелище, какое чувство защищённости и укутанности в любовь!

И знаменитый «Ёжик в тумане» Норштейна, как и сказки Козлова, по одной из которых он снят, тоже из этого времени. Для кого сказки Козлова — для детей или для взрослых? А истории Туве Янссон о муми-троллях — это настоящая психологическая проза. Её Хемули и Филифьонки, Мумлы и Муми-мамы — отчётливо выписанные психологические типы.

В настоящем хорошем искусстве для детей есть две основополагающие черты: приключения и безоговорочная победа добра. И вот в силу этой стихии добра детская литература берёт на себя функции покинувшей нас застольной песни. В данном случае я имею в виду не истории о том, как в степи глухой умирал ямщик, хотя и это хорошо. Я имею в виду присущие всему человечеству песни, выражающие радость, всякие застольные «ого-го-го», когда можно петь, припав к плечу соседа и раскачиваясь вместе с ним.

В нынешнем многообразии субкультур есть люди, сохраняющие фольклорные традиции в быту, есть горожане, которые ещё поют, собираясь вместе, но, согласитесь, это капля в море.

Если в семидесятые годы радость искусства для детей противостояла фальши официоза, то сегодня она противостоит, мне кажется, несомому СМИ примитиву и пошлости развлечений.

И ещё одно, без сомнения, очень важное свойство есть у детской литературы: она объединяет поколения, разламывает разобщённость людей. Что объединяет, к примеру, юного любителя рэпа с его бабушкой? Хотелось бы, чтобы всех объединяли, во-первых, вера, а во-вторых, Достоевский и Рахманинов. Но, боюсь, что весьма часто их объединяют только «Винни-Пух» и «Тараканище», которые были в жизни внука однажды, а в жизни бабушки уже трижды.

Оставим до другого раза возможные справедливые сетования по этому поводу. Продолжим разговор о высоком значении Винни-Пуха, которого хорошо не только смотреть, а именно читать ребёнку и взрослому, прижавшись друг к другу. Особенно хорошо, когда холод и ранние сумерки за окном превращают тепло в уют. Как отрадно там, внутри комнаты, наполненной медовым светом, читать откровения Совы, которая объясняет Пуху, что «засада — это что-то вроде сюрприза» и многие другие замечательные вещи.

А папа не просто покупает «Приключения Карика и Вали», а встречается с этой книжкой, как со старым другом, и сын, получивший к Рождеству такой подарок, не знает, что папа дарит ему в придачу и своё детство, и молодую бабушку, которая, в те поры ещё вовсе не бабушка, читала с ним об этих приключениях.

Я начала со странной любви взрослых к детской литературе, но она всё же действительно странная, если любить её без детей. Эта высококлассная и первосортная литература удивительна и уникальна тем, что она приносит взрослому самую что ни на есть настоящую радость, но всё-таки тогда, когда он читает её не себе. Взрослый оказывается между миром хорошей книги и миром ребёнка, у которого нам всегда есть чему поучиться. Я далека от идей Руссо об изначальной неиспорченности человека, но вот два факта, совсем недавних, свидетельствующих о том, как видит мир четырёхлетний мальчик.

— Мама, купи мне медаль.

— Медаль нельзя купить, её надо заслужить. К примеру, медаль дают тем, кто доблестно сражался.

Долгое молчание и недоумённые тихие размышления вслух:

— С кем тут сражаться? Здесь же нет драконов.

Или другая история про того же мальчика. Смотрел он в мультфильме сцену рыцарского турнира, за которым наблюдала прекрасная дама, и тихонько прокомментировал:

— Не нравится мне, что они никак не поделят жену.

Мир ребёнка добрее и правильнее нашего, и дети оказываются правы в главном. Дети не верят в смерть — а разве нет вечности? Дети верят в сказки — а разве жизнь не чудесна? Дети чувствуют себя защищёнными — а разве нет Господа?

Детская литература и общение с детьми раскапывают нас из-под завалов обыденности, потому что наше детство никуда от нас не делось, в нас живы все наши возрасты, а взрослость — это только чувство ответственности и, пожалуй, способность проявлять инициативу. Глубокую гениальную клоунаду Вячеслава Полунина, его «Снежное шоу» можно привлечь в качестве красноречивого примера нашего вечного детства. Хорошо, что в интернете есть это шоу, представляющее собой блистательное воплощение в другом искусстве того, что в литературе называется темой маленького человека. Только в записи очень урезан финал, а я помню свой восторг, когда мы более двадцати минут кидались огромными, медленно плывущими разноцветными мячами. Я была счастлива ничуть не меньше дочери и племянницы.

Дети необходимее нам для нашей радости, чем может показаться спешащему, тусующемуся, делающему карьеру индивиду. Но они необходимы не в том смысле, что и у меня младенец в оборочках, я и таким образом самоутвердился. Нам нужны и дети, и внуки, и крестники, и племянники, и соседские дети, и дети друзей, и сироты, которым кто-то отдаст всю жизнь, а кто-то сможет хотя бы час. Нам нужны праздники, кукольные театры и домашние спектакли. Нам нужна полнота радости, невозможная без детей, без их книжек, их песен, их трогательной наивности, их восторгов. Именно с ними мы можем плясать и скакать (а не биться в дискотечных конвульсиях), мы можем радоваться взахлёб и радостно выкрикивать: «Ах, до чего жизнь хороша! Спляшем, Пеги, спляшем!»