Воюют ли современные левые с христианством? Дмитрий Ребров

Отцами социализма традиционно считают католического святого Томаса Мора (XVI) и итальянского философа Томмазо Кампанеллу(XVII). Оба были христианами, оба мечтали об обществе, где жизнь устроена на справедливых и разумных началах. Но через несколько столетий пути христианства и социальной утопии разошлись. Дальние последователи Кампанеллы взрывали храмы и расстреливали священников. Современные левые утверждают, что в отличие от большевиков, они не воюют с религией.
 

Начать разговор об отношениях нынешних левых с христианством мы планировали с интервью главы российского «Левого Фронта» Сергея Удальцова, но поговорить с оппозиционером и активистом митингового движения не удалось. Каждый раз, договариваясь о встрече, мы спотыкались об одну и ту же «неожиданность»: Сергей оказывался в КПЗ. Между тем Удальцов известен не только своей оппозиционной деятельностью: около года назад Сергей отстаивал московский храм Воскресения Христова в Кадашах от незаконных коммерческих застройщиков.

В Русской Церкви, пережившей трагедию большевистских гонений, социализм ассоциируется с ГУЛАГом, десятилетиями антирелигиозной пропаганды, запретом на колокольный звон и советским авторитаризмом. Между тем существует и христианское измерение левой идеологии. В середине XX века увлечение марксизмом пережила Католическая церковь. Сегодня на западе левое движение на фоне экономических кризисов переживает ренессанс. Что общего может быть между левыми и Церковью? Кто они, «новые левые»? Неужто опять большевики?
 

Что такое социализм?

Александр Шубин, социалист и руководитель Центра истории России, Украины и Белоруссии Института всеобщей истории РАН — один из крупнейших специалистов по «левым» в нашей стране, утверждает: «Задача социализма — это преодоление господства человека над человеком, господствующего класса, «элиты» над остальными людьми. Инструменты этого господства — власть и собственность — сконцентрированные в руках меньшинства. При капитализме господствуют частные собственники, в руках которых — средства производства, где заняты другие люди».

Государство должно руководствоваться интересами всего общества, а не личными интересами управленческих или экономических элит. Как этого добиться? Отменить, или, лучше сказать, «обобществить» собственность.

«Собственник — диктатор на производстве, даже если это — глупый барчук, получивший акции от папы. Это касается и власти, которая сконцентрирована в руках касты чиновников, тесно связанных, и переплетенных с капиталом. Они «рулят» нашей жизнью, не завися от нашего мнения и наших интересов. И жизнь становится все менее удобной, взлетают вверх цены на ЖКХ, вырубаются леса и парки, сносятся красивые старые здания ради строительства «коробок», приносящих доход. Это не значит, что собственники — заведомо «плохие» люди — но их заставляет так действовать система социального господства и эгоизма. Против этой системы выступают сторонники социализма и коммунизма, — говорит Александр Шубин. — Социализм — значит, что важнейшие процессы в социуме: политические, экономические, должны находиться под общественным контролем, а не под контролем социальной элиты: капитала при «капитализме» или бюрократии, технократии и т.п.». Формулировки симпатичные, но люди, выросшие в СССР, знают социализм с совсем другой стороны: прежде всего как репрессивную систему.

Опиум для народа

Фундаментом мирового левого движения стала группа французских философов, живших в начале XIX века, и известных в советской историографии под именем «утопических социалистов». Самыми крупными из них считались Сен-Симон и Фурье. Вдохновленные идеями писателей-утопистов Томаса Мора и Кампанеллы, они первые выдвинули идею создания «справедливого» социалистического общества. Не настаивая на полном упразднении частной собственности, они заложили многие идеи, предопределившие развитие левой мысли, и главное веру в экономическое равенство и всеобщий труд как основу социалистического общества.

«Утопическим социалистом» считают и Пьера Прудона — тоже философа и тоже француза. Этот один из самых ярких представителей домарксистского социалистического движения во Франции прославился еще и тем, что стал основоположником анархизма. Ноу-хау системы Прудона стало упразднение частной собственности и государства. Как и Сен-Симон, Прудон пропагандировал мирное переустройство общества путем реформ, а его система подразумевала замену государства самоуправляемыми общинами. В целом большинство «утопистов» были людьми религиозными, некоторые из них даже христианами, или во всяком случае, людьми к религии терпимыми, как Сен-Симон, считавший, что «религия необходима для поддержания социального порядка», хотя и может быть значительно «обновлена».

Последователи Прудона, наши соотечественники Бакунин и Кропоткин во второй половине XIX века значительно переработали анархистские идеи. В их трудах революция мыслится уже как лучший метод переустройства общества, а религия для Бакунина – враг. «Если Бог существует, то у человека нет свободы, он — раб; но если человек может и должен быть свободен, то, значит, Бога нет», — писал он. Вера для него — вид «помешательства».

В это же время на сцену выходит и главный конкурент анархистов — марксизм. Учение Маркса и Энгельса стало первым социалистическим учением, претендовавшим на научность и опиравшимся на «объективные» законы развития общества и экономическую теорию. Религия – любая, в том числе и христианство — по Марксу, «опиум для народа», впрочем это афоризм имеет и второй смысл: не наркотик, а наркоз, обезболивающее. «Религия — это вздох угнетенной твари, душа бессердечного мира» — писал основатель марксизма. Центральными для его учения стали идеи об упразднении частной собственности, цикличности экономических кризисов, классовой борьбе и отмирании государства. Марксов Манифест коммунистической партии говорит о революционном насилии как о принципиальном и главном методе социалистических преобразований. На практике в истории России эти преобразования обернулись самым масштабным гонением на веру.

Отобрать и поделить?

В вульгаризированном виде философию марксизма можно свести к идее, что для того чтобы победить неравенство, эксплуатацию, угнетение – необходимо избавиться от их фундамента, источника всех зол: собственности.

Традиционные оппоненты социалистов – либералы, видят в собственности не зло, а основу жизни общества, в котором действуют законы, сходные с законом естественного отбора в природе. Главный из них — конкуренция. Кредо либерализма: свободный рынок, минимализация государственного участия в экономике. Социалисты клеймят либералов за «дарвинистский подход», хотя наученные революциями апологеты конкуренции сильно смягчились по сравнению с началом ХХ века и признают необходимость институтов социальной помощи. «Помощь гражданам – это не когда у богатых берут и отдают бедным, а когда для бедных создают социальные лифты, — считает Сергей Афонцев, доктор экономических наук, научный сотрудник Института мировой экономики РАН. — Нужно не деньги раздавать, а обеспечивать доступ к образованию, медицине, создавать стимулы для высокооплачиваемого труда. Обобществление собственности вообще не является способом получения каких-то позитивных результатов. Собственность – это в первую очередь не доход, а обязанности и функции управления. Если же речь идет об обеспечении более равномерного распределения доходов – то надо не обобществлять, а сравнить существующие системы налогообложения и выбрать наилучшую».

Насильственное обобществление — это путь, пройденный Россией в начале XX века и заведший ее в тупик. Однако есть и друга ветка социалистического пути. В свое время идеологическую конкуренцию советскому проекту и революционным социалистам составляли социалисты-ревизионисты. Их наследниками являются почти все современные европейские социал-демократы. В начале века лидер ревизионистов немецкий публицист Эдуард Бернштейн (как и российские меньшевики), предложил отказаться от построения коммунизма как актуальной задачи для всего левого движения, и сосредоточиться на постепенных социальных реформах, нейтрализации негативных последствий капиталистической экономики.

Сегодня социал-демократы действуют, как правило, теми методами, которые одобрили бы и либералы: налоговая система, социальные программы. Как иллюстрацию Сергей Афонцев приводит в пример Луиса Да Сильва, президента Бразилии, социалиста и реформатора. «Я не являюсь его поклонником, — признается Афонцев. — Но это прекрасный пример того, как левые могут добиться очень впечатляющих результатов». За годы правления Дa Сильва сокращен разрыв между богатыми и бедными, с 2003 по 2009 год доля бразильцев, проживающих на доходы ниже ,5 в день снизилась с 26,7 до 15,3 процентов, а в целом уровень благосостояния в стране вырос более чем на 50 процентов».

Железная пята социализма

Советскую модель можно назвать авторитарной наследницей традиционного марксизма. Логика этой модели заключается в том, что интересы общества может представлять некий центр, планирующий всю жизнь общества и распоряжающийся «общественной» собственностью. Теоретически обосновать необходимость центра при общей концепции «отмирания государства» удалось сталинистам. Разработчиком этой доктрины был Николай Бухарин, соединивший концепцию «усиления классовой борьбы по мере продвижения к социализму» с идеей построения социализма «в отдельно взятой стране». Следствием из этих теорий стала необходимость защиты социалистического государства от агрессии буржуазных держав, которая и вылилась в сталинский тоталитаризм.

Это можно было предвидеть и раньше: со времени Прудона среди левых были опасения, что распределяющий центр в будущем сам может привести к господству управленцев, бюрократии и технократии.

После крушения советского проекта сторонников «авторитарного» социализма в мире почти не осталось, за исключением анклавов вроде Северной Кореи и наших пенсионно-реваншистких партий, к концу нулевых постепенно сошедших со сцены.

По словам Александра Шубина, печальный опыт оказался учтен современными социалистами: «Пример СССР дал много критического материала против социально-экономического централизма. Неомарксисты сегодня соглашаются, что общественное регулирование должно быть только демократическим, основанным на самоуправлении».

Сергей Афонцев, напротив, не видит перспектив у «либертарных» (полуанархических) моделей социализма, хотя разговоры о самоуправлении и демократии сближают новых социалистов с привычным для нас портретом «либерала». Эксперт заостряет различие: «Если мы говорим о том, что допускаем экономическую свободу, основанную на правах собственности, получается либерализм, но если мы представим себе такую свободу вкупе с упразднением собственности, то получится нечто принципиально иное. Из двух вариантов социализма: управляемого из центра и построенного на принципах самоорганизации – устойчивым будет лишь первый. Самоорганизация не может работать за пределами узких групп единомышленников. Такие опыты существуют: к примеру, сельские коммуны – кибуцы в Израиле. Но организовать экономику на этом принципе невозможно».

Верующие марксисты и утопия

В конце шестидесятых годов XX века именно левые предложили ключевые понятия для критики общества потребления. (Автором термина «общество потребления» был философ-неомарксист Эрих Фромм). Сегодня в своих проповедях это слово нередко использует Патриарх Кирилл. И хотя отношения Церкви с левыми не сложились, как объясняют сами новые левые, в большинстве своем сегодня они уже не воюют с религией.

Так, известный церковный журналист, главный редактор портала «Религия и СМИ» и апологет «христианского социализма» Александр Щипков уверен, что христианство и идеи социал-демократии строятся на близких моральных принципах: «Главный из них — любовь к ближнему. В социальном измерении этот принцип можно переформулировать так: недопустимо достигать своего благополучия за счет благополучия другого».

Либеральные концепции общества, основанные на принципе тотальной конкуренции, «войны всех против всех» и выживания сильнейшего, этому принципу не удовлетворяют, уверен Александр.

Александр Шубин, не забывая о историческом опыте Церкви, тоже не готов противопоставлять Церковь и левое движение: «Атеизм — не имманентно присущ коммунистической, а тем более социалистической идее. Пьер Леру, который предложил слово «социализм», был верующим человеком. Христианином был и Прудон. Так что социальная идеология и религиозная принадлежность находятся в разных плоскостях. Сегодня есть верующие в Бога социалисты, христиане, к которым себя отношу и я».

С Александром Шубиным согласен и Борис Куприянов — левый публицист, создатель московского магазина интеллектуальной книги «Фаланстер», организованного на социалистических началах. В «Фаланстере» нет директора, а все продавцы, самостоятельно распределяя нагрузки, получают равную зарплату. «В XIX веке левые боролись с Церковью как с институцией, которая являлась частью государственного аппарата. Если мы посмотрим на первых социалистов, мы увидим, что они не были атеистами. В XVIII веке разгорелась битва за «просвещение», но и тогда левое движение не равнялось атеизму. Даже у классиков марксизма мы можем найти не так много действительно мощных антирелигиозных сентенций вроде «опиум для народа», а отношение Маркса к религии — это очень сложный вопрос».

«Социалисты не говорят о Царстве Божием на земле, они говорят о преодолении классового господства, об освобождении от социального угнетения, об улучшении жизни», — подчеркивает Шубин. По его мнению, христианство и социализм пересекаются как оси координат: христианство отмеряет высоту духа, социализм — гармонию общественных отношений, ее ширь. В этой проповеди социализма слышатся старая земная мечта человечества: равноправие, свобода, солидарность, счастье даром для всех и пусть никто не уйдет обиженным. Вопрос о том, какими средствами может осуществиться утопия, остается без ответа.

Источник: Нескучный сад