Владыка Иоанн. Протоиерей Андрей Ткачёв

Владыка Иоанн (Максимович)– самый святой человек Русского Зарубежья. Да что Зарубежья! Это живая Четья Минея, в которой и исповедничество, и святительство, и преподобничество, и юродство. Между тем он был гоним в конце жизни. Гоним яростно и при этом – своими. Зарубежная Церковь, таким образом, убежав от бессовестных и жестоких гонений на веру со стороны «товарищей», сама, в лице подавляющего большинства иерархов, стала гонительницей современной святости, живущей под боком. Тема слишком важна, чтобы сделать вид, что ее не было. Грех глубоко в человечестве поселился. И оказывается святость колет глаз не только отпетому безбожнику или пленнику атеистической идеологии. Святость колет глаза всем вообще, не исключая священнослужителей. Может быть, им (нам) она колет глаз более, чем всем прочим. Ух, как страшно! А мы все: «Евреи, евреи. Не узнали, отвергли. Предали, распяли». А ведь не узнать, предать, распять, отвергнуть ту святыню, к которой со временем весь мир на коленях поползет, у христиан получается чуть не в каждом поколении. Святых легче чтить на расстоянии да по прошествии времени, когда уже все ясно. А вблизи святого находясь, его не узнать – проще простого. Мало того, что не узнать – еретиком назвать (как Оптинских старцев), смутьяном и врагом законной власти (как Митрополита Филиппа – Грозный царь), или просто сумасшедшим, как, собственно, Иоанна Шанхайского.

Сам Владыка Иоанн понятно чем навлек на себя немилость. Слишком свободен от условностей, ничего барского и чопорного, никакого сходства с одной из орлиных голов на двуглавом гербе. Вместо омофора мог полотенце на плечи поверх саккоса надеть. Митры все какие-то легкие. Как игрушечные. С простенькими камешками. Спит все время, где только сядет (чем только ночью занимается?). Говорит гугниво, служит долго, все стихиры, кажется, наизусть знает. Псаломщикам с ним – беда. Часто не причесан, иногда в алтаре бос. Короче – сплошное исключение из правила. Вблизи таких людей, как в луче света, сразу вся пыль видна. На фоне этого «исключения» все блестящие, красочные и пышные признаки архиерейского достоинства действительно теряют в цене, обнаруживают свою вторичность, изрядную ненужность или, по крайней мере, условность. Конечно, целой корпорации можно за это зуб на человека наточить. Златоуста и того съели. Не в один присест, а в два или более, но съели. Неужели этого не съедим? Он ведь не Вселенский учитель. Он просто чудак, вредный и непредсказуемый.

Я говорю это все, прекрасно сознавая, что окажись я на месте тех архиереев, поступал бы я так же, как они. Я бы старался притушить этот источник света, казавшийся слишком ярким, даже дерзким, к тому же странным, позорящим привычный имидж архиерея. Не разглядел бы я по грехам и тщеславию святости из-за обиды, а потом, когда дал бы волю затаившимся страстям, и вовсе потерял бы контроль и вмешался в травлю. Так и Ксения блаженнаяказалась большинству просто немытой и сумасшедшей старухой. Так и на Иоанна Кронштадтского не один поп волком поглядывал, завидуя славе, а некоторые вслух высказывались: «А чего в нем особенного? Он такой же, как мы. Мы все, если угодно, Иоанны Кронштадтские». И вот эти гонения, эти неузнавания, эти замены белого на черное и черного на белое в оценочных суждениях, мне кажутся самыми страшными и самыми опасными. Они тенью идут за Церковью через всю историю.

Есть в нашем русском православном мировоззрении черты, которые провоцируют нас на специфические ошибки. Во-первых, это закрытость к истории и будущему. Нечувствие будущего, если угодно. Получив от Византии слишком большое наследие, которое мы от некультурности долго переварить не могли, получив пышный культ и разработанную догматику, мы получили также в нагрузку и чисто византийскую уверенность, что все уже сделано. Творчество закончилось, теперь осталось хранить. При такой установке мышления дерзким и еретическим кажется все новое. Дескать, не надо больше ничего. Не выдумывайте новшеств. Они сплошь вредны. Только берегите то, что есть. То, что история не ожидается, а творится, нам, как церковному народу, еще предстоит понять всем сердцем. И то, что просто хранить ничего нельзя, если предварительно не понял, что же тебе вверено (а это великий труд – понять и оценить хранимое сокровище), нам тоже предстоит уразуметь. До тех пор над нами вечно будет угрожающе нависать тень обскурантизма и ложной апокалиптики. Это было первое. А второе то, что одной из главных категорий мышления нашего является понятие «ересь». Оно к месту и не к месту вешается ярлыком на разные явления с поражающей легкостью. Чуть что непривычно, странно, ново – ересь. А раз ересь, значит «высшая степень виновности». Вот и все. Дальше можно сжевать с костями самого святого человека, пребывая в полной уверенности, что ты угождаешь Богу. Так и написано: «Настанет час, да всяк иже убиет вы, возмнится службу приносити Богу». Третье – любовь к мелочам и страстное к ним внимание. Попробуй только перепутать и местами поменять палицу с набедренником, или надеть греческую рясу вместо русской! Ой, что ты! Не моги. Это тоже, если не на ересь, то на раскол, на бунт и вызов тянет. Пусть никто ничего не понял, зато все нужное «вычитали»! Слово-то какое – «вычитали». Вычитали, отстояли и довольны. Мы теперь достойны, а до вычитывания и выстаивания были недостойны, и так далее. Две последние черты делают нас сильно похожими по религиозному психотипу на евреев. Знаю, что это неприятные слова. Но именно евреи страшно внимательны к мелочам, множат их до бесконечности, и в отступники с еретиками записывают всех своих, которые дерзают быть свободнее обычного, не впадая пусть даже в грехи и безобразия. Похожесть на евреев греет и колет. Греет Богоизбранностью, но колет угрозой убийства праведников, вечно погибавших в Иерусалиме. Владыка Иоанн как раз и попал под гнев всех любителей «тысячи мелочей» и священного материализма. И все эти интуиции не в Зарубежье родились. Они в чемоданах подсознания с Родины при бегстве были вывезены. Это все наше – русское, родное, требующее исцеления и исправления.

Теперь Шанхайского Владыку почитает весь мир. И мы конечно тоже. Мы не только почитаем его. Мы гордимся им. Он наш кормилец, защитник, продолжатель традиций. Он проявляет скрытую в недрах нашей церковной жизни силу и святость. Все это так. Аминь! Только гордиться не надо. Подражать надо, а не гордиться. Иногда ночь не поспать и упасть на рассвете головой на раскрытую Библию. Иногда весь день после службы объезжать больницы с Дароносицей, полной Даров, на груди. Иногда настолько замаяться от ежедневных служб, что забыть что-то из одежд на выезде и действительно омофор по необходимости заменить полотенцем. Нужно не бояться прослыть дурачком за Христа, потому что это один из признаков апостольства (мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе). И уж чем-чем, но барством нужно жертвовать, если уж не в пользу юродства, то в пользу обычной простоты и доступности.

http://www.pravoslavie.ru/put/62596.htm