Век Серафима: житие и время. Лисовой Н. Н.

1 августа Церковь празднует обретение мощей святого

Фото Вячеслава Лагуткина

Необходимое предисловие 

Говорить, писать о святых, снимать о них фильмы очень сложно. Сложно, во-первых, потому что давно разрушена традиция, в которой святость была — могла быть! — непосредственным опытом жизни русского человека. Причем разрыв этот произошел отнюдь не семьдесят или восемьдесят лет назад, во времена советского атеизма, а намного раньше. Уже в эпоху преп. Серафима далеко не все понимали и принимали тех людей, которые позднее были прославлены как святые. 

Во-вторых, в нашей Церкви почти не существует богословского учения о святости. Как говорил Василий Васильевич Болотов, великий церковный историк, в Православной Церкви хорошо разработано учение о Святой Троице, о Христе, и мало — антропология, то есть учение о человеке. А учение о святости непосредственно связано с христианской антропологией, так как святость является наиболее высоким состоянием человека в его возможном приближении к обожению. 

Есть и еще одна тонкость. Внутри самой Церкви к святости всегда относились в известной мере настороженно. По очень понятной причине: потому что она — по лезвию ножа с прелестью, то есть лжедуховным состоянием, псевдодуховным опытом. Иногда очень трудно различить, где и как состояние святости переходит в состояние прелести. Как сказал один поэт: «...дни мои бегут лукавы, завиваются кружа, я живу на грани славы, как на лезвии ножа». Так вот, на грани славы, славы не в обыденном смысле, а в смысле церковного прославления, сияния иконного нимба — это всегда на лезвии ножа. Потому не будем считать странным тот факт, что и к преп. Серафиму, к его подвигам и чудесам иные из его современников и его монастырского начальства относились настороженно.  

Эпоха 

Время, когда жил преп. Серафим (1759—1833) — весьма непростой период в истории русской духовности и русского монашества. Преп. Серафим является ровесником, сверстником монастырской реформы Екатерины Великой — введения монастырских «штатов», конфискации церковных земель. Реформа была проведена в 1764 году. Преп. Серафиму (впрочем, в то время он еще всего лишь мальчик Проша, Прохор Мошнин) было тогда 5 лет. Он растет на фоне этих событий. 

Екатерина не была каким-то злонравным врагом, пытавшимся всё разрушить в Церкви. Это была действительно великая императрица. Современники Петра I и Екатерины II не были далеки от истины, когда критиковали современное им состояние монашества. Положа руку на сердце, что мы можем вспомнить выдающегося из истории русского монашества и русской святости, скажем, второй половины XVII века, в предпетровское время? Практически ничего. Самые яркие события связаны с расколом, с противостоянием Никона и Аввакума. То есть вся энергия народная, весь духовный потенциал ушел в раскол, негатив, в поэзию раскольничьих скитов, воспетых позже Мельниковым-Печерским и Лесковым. А что осталось «в позитиве»? Огромное число недостатков, погрешностей и просто безобразий, которые на протяжении всей второй половины XVII века и первой половины XVIII века и церковные, и светские власти пытались искоренить. 

Посмотрите Деяния Соборов 1667 года, 1682 года, многочисленные указы царя Алексея Михайловича, царя Петра Великого, направленные на то, чтобы искоренить в монашестве пьянство, тунеядство, бродяжничество, привить общегосударственную дисциплину. Появился контроль — да, контроль излишний, чрезмерный — но, тем не менее, контроль со стороны государства. От епископов требовали, чтобы они следили за порядком в монастырской жизни, те требовали порядка от настоятелей, и что-то менялось. 

Несколько слов о секуляризации, фактически национализации монастырских владений. Государство не могло уже терпеть, чтобы целый миллион его подданных находился в крепостной зависимости от монастырей и чтобы у монастырей оставался столь большой процент земель. Екатерининской реформой монашество было освобождено от необходимости вести огромное хозяйство: Троице-Сергиева Лавра, например, имела сто тысяч крепостных, а ее владения находились в семи или восьми губерниях! От этого всего вдруг освободились. И куда должна деваться энергия? Во внутреннее монашеское возрождение! Отныне (хотя это вовсе не «открытие» XVIII века, а изначальная суть иночества) «передний край» монашества — святость — проходит уже через сердце каждого монаха. 

Да, конечно, не все оказались к этому способны, не все были готовы. Но все-таки потихоньку начиналось возрождение. Возрождение на новых условиях. В чем эти новые условия? В чем новизна ситуации? Практически впервые петровская и екатерининская эпоха вводит монашество в сферу богословской мысли. 

Русское духовенство (если не считать нескольких деятелей малороссийского происхождения), русская Церковь приняла со смирением эту монастырскую реформу. Единственный способ внутреннего протеста со стороны русского духовенства и русского монашества заключался... в подвижничестве. И при Екатерине, и после, в советское время: чем жестче было давление и сильнее гнет, чем жестче становился антицерковный террор, тем больше подвижников, тем больше святых появлялось на русской земле... 

«Добротолюбие»: между церковью и культурой 

XVIII век, с одной стороны, открыл окно в Европу, и Россию буквально заполонило и задавило европейское Просвещение. В данном процессе нередко видят — и справедливо! — много негативного. На самом деле, было и много хорошего. Была нужна наука, — и наш великий Ломоносов сумел претворить и синтезировать науку европейскую в русскую науку. И создать с Шуваловым первый русский Университет. Княгиня Дашкова с благословения Екатерины создает Российскую академию словесности и Словарь Академии Российской. В просвещении как таковом — пока оно не становится затмением — ничего плохого нет, оно было нужно. Даже для монашества: без этого в русской духовной культуре не появилось бы «Добротолюбие». Что это такое? Преп. Серафим был младшим современником преподобного Паисия (Величковского), младшим современником митрополита Гавриила (Петрова), которые делают очень большое дело. Первый — сначала на Афоне, потом в своих молдавских монастырях собирает и переводит на русский язык древние святоотеческие поучения, создает так называемое «Добротолюбие» — большой сборник трудов подвижников-монахов прошлого, являющихся духовной классикой. Второй благословляет это издание и возглавляет его. Таким образом, монахи получают учебную книгу, своеобразную аскетическую энциклопедию. Все «Добротолюбие» — это ступеньки к молитве. А что такое молитва? Для чего вообще молитва нужна? Преп. Серафим не только в известной беседе со своим учеником Мотовиловым, но и примером всей своей жизни ответил на этот вопрос: молитва, так же, как и чтение Священного Писания, так же, как и размышление богословское, как и участие в Литургии — все это только СРЕДСТВА для стяжания благодати Святого Духа. То есть молитва и «Добротолюбие» открывают человеку новый путь... 

Так вот, «Добротолюбие» возникает тогда, когда монах становится — может при необходимости стать! — ученым-филологом, текстологом, знает языки и может переводить с греческого и, если в греческом что-то не сохранилось, взять в латинских переводах, сопоставить с текстами на других языках. Если открыть Словарь Академии Российской, мы увидим, что главные его авторы были духовными лицами. А благословлял и возглавлял издание вышеупомянутый митрополит Гавриил (Петров). 

На самом деле, монашество и вообще Церковь — без культуры не могут. Это вечное противоречие между Империей и Пустыней, между Церковью и Культурой. Нужна ли Церкви культура? Иноку-исихасту, который совершает безмолвную, самодвижную Иисусову молитву, ничего не нужно: ни Москва, ни Петербург, ни гора Афон, ни Иерусалим с его святынями. Ему даже книги не нужны. Но, с другой стороны, если все мы скажем, что нам ничего не нужно, тогда не будет у нас ни Троице-Сергиевой Лавры, ни Саровского монастыря, ни храма Христа Спасителя. В отношении Церкви и культуры диалектика намного тоньше, чем иногда кажется некоторым. «Добротолюбие» невозможно без высокой культуры, а без Добротолюбия, так же, как и без преп. Серафима, невозможна подлинная духовность. Более того: без «Добротолюбия» невозможен и сам преподобный Серафим. 

Итак, что же произошло во второй половине XVIII ве-ка? Две линии развития — линия духовного, богословского просвещения и линия аскетического подвига — встретились, столкнулись, потом как-то синтезировались и что-то получилось. Что это за линии и что получилось? С одной стороны — путь европейского Просвещения. Оно, как я уже сказал, было нужно со всех точек зрения: и монахам, и для того, чтобы возникла великолепная наша богословская наука, и система четырех академий, семинарии в каждой епархии и т. д. С другой стороны, существовал и другой заповедный путь — внутреннего духовного устроения. 

В Фаворском свете 

Что такое исихазм? Это другая духовная культура, другая система жизнеустроения, отличная от интеллектуализма Просвещения. Граница Запада и Востока (духовного «Запада» и духовного «Востока») прошла по горе Фавор. 

Что произошло на горе Фавор? Господь преобразился пред своими учениками: апостолы увидели Христа не обычным человеком, а в сиянии славы, в свете уже здесь, на земле, открывающегося обожения. 

Но ведь Господь со всеми своими энергиями, осияниями всегда был такой, с Ним ничего нового не случилось. Преображение произошло с учениками. На какой-то краткий миг у них открылись глаза, чтобы увидеть сияние, увидеть прославленного Спасителя, увидеть, как сказал Сам Христос, Царство Небесное, пришедшее в силе. (Лишь на короткий момент. Эта сила тут же их сбила с ног, они пали ниц и ничего не видели.) У них открылся слух: они услышали, как Спаситель разговаривает с Ильей и Моисеем. То есть произошло отверзение чувств, открылись новые чувства. 

Ведь нам кажется — да, человек слышит, да, человек видит. На самом деле он ничего не видит и не слышит; только какие-то шумы и какие-то светы. А вот когда ему от Бога дано увидеть и услышать, вот тогда он преображается и видит и слышит по-настоящему. 

Фаворский свет — это видение, которое возможно только в молитве, на высоком уровне подвига духовного, зрительное восприятие тех самых божественных энергий, божественного присутствия. Мы знаем, что Бог есть всё во всем, мы знаем, что мир пронизан божественной благодатью, но мы это знаем умом, а в молитве и в аскетическом делании мы получаем возможность это увидеть, прикоснуться. 

И этими энергиями воспользоваться для своего преображения. В богословии есть такое понятие: синергия. Об этом состоянии апостол Павел сказал: уже не я живу, но живет во мне Христос. И появляется возможность для совсем другого поведения и отношения ко всему. Вроде бы ничего особенного нет, вроде бы преп. Серафим обыкновенный старичок, в балахончике холщовом, согбенный... И вдруг — небеса отверзаются. И вдруг оказывается, что он видит Россию в новом ее качестве, в новом ее предназначении и в новом способе устроения. Он увидел новый образ России, новый путь России. Поэтому иногда говорят, что он первый в русской истории преподобный пророческого типа. Не потому только, что он кому-то что-то открыл или сказал. А прежде всего по самому типу отношения к жизни. Вот в чем была его «пророчественность». 

Преп. Серафим мог сидеть в своей дальней пустыньке и молиться в лесу или на камне, и никто его при этом не видел, но не зря он сказал: «Стяжи дух мирен и вокруг тебя спасутся тысячи». Этот дух изливается из каждого молитвенника и начинает преображать и благоустраивать жизнь окружающую. И не только человека, но и бессловесных тварей: и мишку косолапого, и зайца, и лис... То, что сейчас называется экология. И на этой новой, духовной экологии прежде всего, основан, между прочим, и иной, иноческий способ хозяйствования. В результате может быть так, что на Соловках, на севере, куда в советское время только ссылали и сажали, виноград рос! Монахи своим не только физическим, но и молитвенным, духовным, исихастским трудом так возделывали окружающий мир, что климат менялся. Это совсем другая культура, иной способ устроения и, кстати сказать, способ государствования другой, даже державное строительство, иное, духовное... 

Еще в России этого нет, еще снег лежит на полях перед ближней пустынькой, а преподобный Серафим на этом снегу показывает Мотовилову, что значит быть в Духе Святом. Вот это очень четкий образ. Ничего не изменилось: заснеженная поляна, обрубок дерева, пенек, на который он посадил Мотовилова, а сам на корточки перед ним присел. 

Н. А. Мотовилов. Фото третьей четверти XIX века

И вдруг — отверзаются небеса. И вдруг Мотовилова пронизывает Фаворский свет, который не жжет, который греет. И преподобный спрашивает: «Как, Ваше Боголюбие, чувствуешь, греет тебя? Греет. — А смотри, снег-то вокруг тебя не тает, — говорит старичок. — Снег-то не тает, значит, это другое тепло, другой свет, чем тот, о котором ты думал». Вот эта готовность и способность русского человека зажечься этим новым светом, новой энергией, и устроить в будущем всю жизнь свою в Фаворском свете подвига и молитвы, возможность строительства иной — Фаворской, на открытости к божественным энергиям созидаемой — культуры, — об этом пророчество (не в буквальном, писанном, слове) преподобного Серафима. 

Преподобный Серафим Саровский, кормящий медведя. Вторая половина XIX в.

Вехи жития 

Введение 

20 ноября 1778 года, в канун праздника Введения во храм Пресвятой Богородицы, Прохор Мошнин приходит в Саровский монастырь. 

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы связан с историей рождения и детства Девы Марии. У Иоакима и Анны долгое время не было детей, и когда, после долгих молитв, было им Божие откровение о рождении ребенка, Анна сказала: «Если будет у нас дитя, отдадим его в дар Господу». Родилась девочка, Мария, и во исполнение обета, когда Марии было три года, родители привели Ее в Иерусалимский храм. И маленькая девочка, к удивлению многих, не раздумывая и не оглядываясь, легко взбежала по пятнадцати огромным ступеням в храм — как будто к себе домой. 

По преданию, Ее встретил первосвященник и, прозрев духом, кто входит в храм, ввел Марию во Святая святых, и она жила в храме, питаясь пищей, которую приносили ангелы. 

Явление Богородицы отцу Серафиму во время его болезни. Литография, 1885. 

Божия Матерь прообразовывала своей жизнью в храме весь будущий монашеский подвиг: целомудрие, послушание, молитву, пост. Преподобный Серафим к тому же был осенен особой духовной связью с Божией Матерью: Она 12 раз являлась ему в течение жизни, исцеляла от болезней и говорила о нем «Сей — нашего рода». Думаю, что приход в монастырь на Введение не был специально подгадан. Наверное, Прохор спешил, чтобы к празднику успеть в монастырь, но он не имел в виду того, о чем мы с вами сейчас говорим. Искать в этом совпадении какую-то символику, очевидную для нас, ему в голову бы не пришло, это так Бог устроил все. 

Имя 

Следующий важный момент: при пострижении в монашество послушник Прохор получает новое имя — Серафим. Мы не знаем точно, в честь какого святого получил имя Прохор Мошнин. 

Серафимы, как и херувимы, ангелы, архангелы — это один из девяти ангельских чинов, это чин ближайший по своему огневидному, светоносному служению к Самому Богу. В монашестве известны имена — и Серафим, и Херувим. 

Главное, что Прохор действительно становится Серафимом не по имени только, а по сущности: в древнееврейском языке «Серафим» значит «огненный, пламенный». 

Билет в пустыню 

Преп. Серафим уходит из Саровской обители для подвигов пустынножительства по благословению строителя монастыря Исайи 20 ноября 1794 года — снова в канун Введения, спустя ровно шестнадцать лет после прихода в Саров. Ушел по «билету»: в синодальное «дисциплинированное» время и для отшельничества требовался «билет». В документе, цитируемом в Житии, так и сказано: «Уволен для пребывания в пустыне, в своей (то есть монастырской) даче, по неспособности его в обществе, за болезнью и по усердию... единственно для спокойствия духа». 

Может быть, отец Серафим уходит в пустыню вместе с книгой «Добротолюбие», вышедшей в 1793 году. То, что «Добротолюбие» им активно изучалось, свидетельствуют его поучения. А сравнительно недавно в отделе рукописей Российской государственной библиотеки был найден автограф, где рукой самого преподобного Серафима написано: «А прежде всего читай книгу „Добротолюбие“». 

...Зачем люди уходят в пустыню, в затвор, в молчальничество? И затвор, и пустынножительство внешними средствами максимально способствуют сосредоточению, концентрации. И всё это было для преподобного Серафима не самоцелью, а средством. Пройдя жизнь в пустыне, в затворе, в подвиге молчальничества — он очистился настолько, что Дух Святой в него входил беспрепятственно. Помните, как он взял Мотовилова за руку — вот, смотри, мы в духе, а я ведь ничего не сделал, даже не перекрестился, только внутри, в сердце, безмолвно помолился. Вот что такое исихазм... 

Подвиг послушания

Итак, жил себе наш подвижник в пустыньке, в монастырь даже к службе не ходил — сам молился. Почему же его заставили вернуться в обитель? С точки зрения строгой церковной дисциплины, был действительно в этом некий соблазн для братии: в церковь не ходит. Какой пример и монахам, и мирянам окружающим? Возникает новая духовная опасность: на определенной стадии исихастского делания внутреннее совершенство инока, внутренний подвиг может стать соблазном для окружающих. 

Пришлось его под белы ручки — и в монастырь проводить. Вот тонкий момент, когда исихастское делание приходит в противоречие с общецерковным деланием. И не потому, что настоятель Нифонт был «плохой человек», возвращает он Серафима в монастырь. На его месте любой бы так поступил. Более того, если бы Нифонт не сказал, то приехал бы архиерей и сказал: а что это у тебя Серафим несколько лет в церковь не ходит? 

Здесь очень важен следующий шаг. Многие проходившие подвиг на этом спотыкались: вступали в противостояние. А это — потеря всего. Как Симеон Столпник доказал свою святость, свое истинное подвижничество? К нему приехал архиерей и сказал: сойди со столпа. А он перед этим несколько лет не сходил, и даже когда его мать к нему приходила, он не сошел. А тут он взял и сошел. Архиерей развел руками и сказал: вот это действительно святость! 

Восьмого мая 1810 года отец Серафим возвращается в Саровскую обитель по настоянию монастырского начальства. Смирение — это и есть критерий православной святости. Готовность в порядке послушания сложить всю свою святость и всю высоту своего подвига к ногам самого невысокого по духу игумена или архиерея. Это очень важно. И в подвижнике при этом ничего не ломается. Да, великолепно — жить в лесу, с медведями, петь псалмы, молиться Богу и питаться травой сниткой. Дали билет в пустыню — спасибо. А теперь потребовали, чтобы он вернулся в монастырь, — и он вернулся. Потом уже, когда на старчество вышел, в 1827 году, ему построили ближнюю пустыньку, батюшка Серафим стал туда ходить для уединения. Там и состоялась знаменитая беседа с Мотовиловым... 

Серафимо-Дивеевский монастырь. Фото Владимира Ештокина

Разбойники 

Важный момент в житии преп. Серафима — это нападение на него разбойников. Это случилось еще до возвращения в монастырь, в сентябре 1804 года. Трое неизвестных (потом оказалось, что это крепостные крестьяне одного из соседних помещиков) явились к преподобному с требованием денег. Отец Серафим работал тогда на огороде. Он отвечал, что денег у него нет, поскольку он никогда ни от кого не берет. Тогда разбойники набросились на него, повалили, связали, стали избивать. 

Серафим не сопротивлялся. Ему было тогда около пятидесяти лет, он был высокий, сильный мужчина, и всегда по лесному своему жительству ходил с топором. Но когда озлобленные грабители обступили его, он опустил на землю топор и сказал: «Делайте, что вам нужно»... 

В своем непротивлении разбойникам преподобный Серафим уподобился Христу, молившемуся за своих мучителей в то время, когда Его распинали на кресте. Преп. Серафим так же простил тех крестьян, и не только простил, но и ходатайствовал потом, чтобы их не судили. 

Моление на камне 

Вскоре после этого, исцелившись в монастырской больнице от ран и вернувшись, согбенный (он с тех пор всегда ходил опираясь на топор или палку), в свою дальнюю пустыньку, преподобный Серафим принял на себя еще один подвиг. Подражая древним христианским столпникам, он решился тысячу дней и ночей молиться на камне. На этом камне созижду церковь Мою, — сказал Господь, — на камне исповедания веры в Сына Божия. На камне того же исповедания возносил святой Серафим свою молитву о России — святой и грешной, праведной и разбойной, призванной в будущем к такому мученичеству и к такой всенародной Голгофе, каких не знали времена жесточайших гонений. 

Претерпевший до конца спасется. Претерпев добровольно избиение и поругание, преподобный Серафим еще острее и пламеннее принял в свое сердце боль о богооставленности и радость о воскресении распятой России. «Христос воскресе, радость моя!» — таким пасхальным приветствием встречал он с тех пор всякого, приходившего к нему. 

Выход на старчество 

И, наконец, последнее, что бы я выделил «из его жизни — это выход на старчество. Это очень важный момент, потому что старчество у нас как-то принято ассоциировать с Оптиной пустынью. Преп. старец Леонид (Наголкин) выходит на старчество в конце 30-х — начале 40-х годов XIX века, а старец Амвросий — это 50-е — 60-е годы. Преп. Серафим уже в 1825 году выходит на старчество. Конечно, преимущественный интерес к Оптиной пустыни вполне понятен: у нас вся интеллигенция ездила в Оптину. Она была наиболее приспособлена если не для сомневающихся, то во всяком случае для интеллигентов в вере. Гоголь здесь бывал. Достоевский на три дня приезжал. И Владимир Соловьев посещал. Даже Лев Николаевич несколько раз быть изволил и своею рукою расписался в книге посещений: «Граф Толстой Лев благодарит за гостеприимство». 

В Сарове и ближней пустыньке никто из них не был. Но сотни и тысячи простого (и непростого) народа — были. 

Духовная экономика 

Мало того, что преп. Серафим явил в своей святости, в своем преподобническом служении новый тип исихастского жизнеустроения: если Паисий Величковский дал нам «Добротолюбие» как руководство писанное, то преп. Серафим своим примером явил руководство неписанное. Пояснял же все на очень простых, живых примерах. Скажем, когда обратился к Мотовилову: «Вот, как мы, курские купцы, торговали — мы ж старались как повыгодней. Так и в духовной жизни старайся в стяжании Духа Святого как повыгоднее, что тебе больше благодати дает». 

Все на обыкновенном уровне: «как курские купцы». Многим это не нравится, кто-то видит в этом «приземление», отталкивает само слово «стяжание». Но почему преподобный использует именно эти образы? 

Давайте вернемся на две тысячи лет назад, к апостолу Павлу, который говорит: вооружись, как доблестный воин, во всеоружие Божие. Возьми щит, возьми копье и т. д. (см. Еф 6:11–14). Означает ли это, что он призывает нас всех идти в атаку? Конечно, нет. 

Но, с другой стороны, эти образы неслучайны, ведь он мог и другие метафоры употребить. Почему же апостол Павел сравнил христианина именно с воином? Как и Христос в своих притчах и поучениях, ап. Павел брал метафоры из конкретной окружающей жизни. А в конкретной окружающей жизни что было тогда, да и до сегодняшнего дня что может быть выше воинского служения, когда человек в любой момент должен быть готов пожертвовать собой, своей жизнью? Обратите внимание, что в Евангелии как минимум три воина прославляются, три сотника, центуриона: Лонгин, Корнилий и капернаумский сотник. Мне кажется, апостол Павел имел в виду очень простую вещь: ничего сверхъестественного в христианском подвиге нет. Христианский подвиг — это такое служение, которое совершается по подобию различных земных служений. 

Точно так же преп. Серафим говорит: с точки зрения духовной экономики, духовного хозяйствования — подражайте хорошим купцам, которые знают, от какого товара больше прибыли. Если у вас лучше получается молиться — вы молитесь и получайте больше благодати; если вы больше расположены к тому, чтобы милостыню подавать — раздавайте; если вам больше нравится и больше дает благодати для души, когда вы Священное Писание читаете — читайте. Всё во славу Божию... 

Блаженная кончина преподобного Серафима Саровского. Конец XIX — начало XX в. 

О пророчествах подлинных и мнимых 

Много сегодня говорят о пророчествах преподобного Серафима. Даже если бы он не оставил никаких словесных пророчеств — в буквальном, обыденном смысле слова, сам его подвиг, его служение для России оказались пророческими. Россия увидела в нем новый путь, возможность жизни в Духе Святом. 

Что касается непосредственно слов и текстов, которые с большей или меньшей достоверностью приписываются преподобному Серафиму, позволю себе сначала общее методическое замечание. Как святость — всегда на грани с прелестью, точно также и вера православная почти всегда на грани с суеверием. Потому отношение к пророчествам и к каким-либо текстам, приписываемым тому или иному лицу, не только преподобному Серафиму, — это каждый раз очень тонкий и серьезный вопрос. Здесь уже мы сами легко впадаем в некоторую прелесть, ища и желая во что бы то ни стало каких-то пророчеств. 

Я уже сказал, что существует автограф преподобного Серафима: он рекомендует всем читать «Добротолюбие».

Каких-либо других автографов преподобного Серафима, например, с текстами пророчеств, о которых часто говорят, не существует. Все основные тексты, которые связаны с так называемыми пророчествами, появились откуда-то из каких-то бабушкиных сундуков, каких-то архивов. 

Появилось все это в начале двадцатого века. С одной стороны, ярко вспыхнуло сияние личности и значения преподобного Серафима. И сразу вокруг него заклубились, как обычно бывает, земные сияния, отсветы, всполохи, тоже огневые по-своему, с апокалиптикой, пророчествами. Не всегда эти пророчества, во всяком случае те, которые мне приходилось читать, похожи на преподобного Серафима. Для пророчеств, для настоящих пророчеств как для типа духовного видения, не характерны конкретные указания — о «дворянских заговорах», «революциях», — тем более о будущем монархии. В пророчествах, которые приписаны преподобному Серафиму, слишком явственна иная эпоха. 

Все они прошли через руки и цензуру Николая Александровича Мотовилова, Сергея Александровича Нилуса и Павла Александровича Флоренского. Все ссылаются на то, что это якобы из архивов Мотовилова, все ссылаются на то, что первым их нашел и переписал Нилус, и очень многие ссылаются на то, что они существуют, переписаны же рукой Павла Флоренского. При всем моем уважении к тому, и к другому, и к третьему, — они все — люди более позднего времени. 

Оставьте мне преподобного Серафима с его «Добротолюбием» в котомке, с его ближней и дальней пустынькой, с его травой сниткой, с его настоящим пророчественным служением. Потому что он указал путь — как жить и как совершать духовное делание. А никаких путей к революции или контрреволюции, или осмысления того, что будет потом — раскол обновленчества, отступление иерархии и проч. — ничего этого не указал. 

...Допустим, что я не прав и среди этих пророчеств есть несколько, которые происходят прямо от преподобного Серафима. А много ли они прибавляют к его величию? Давайте такой простой вопрос зададим, церковно-литургический. Ничего не прибавляют, только муть какую-то вносят. К совершенно цельному образу преподобного Серафима вдруг примешиваются какие-то рассуждения о французской революции, о нашей русской революции и о судьбах монархии, и о судьбах иерархии, о великом отступлении и потом о возвращении России в лоно православия. Не нужно этого преподобному Серафиму. 

 Вид Саровской пустыни с юго-западной стороны.Литография. Офорт. 1853

Святой Серебряного века

Прославление преп. Серафима происходит в момент смены эпох. В девяностых годах XIX века начинается религиозное возрождение. Оно происходит и в духовной, и в светской жизни. К 1903 году соединились все нити народной жизни: и собственно народное почитание, которое жило в народе в скрытом виде, и интеллигентское духовное исследование, и в том числе повышающийся впервые интерес к монашеской жизни и к умной молитве и иноческому деланию, и вообще ко всему духовному. Народная инициатива, дошедшая до самого царского престола. Святейший Синод, по-прежнему пребывавший во многом на путях более рационалистического отношения к святости, еще долго бы проколебался, если бы не было прямого царского указания к канонизации... 

Так совпало, что преподобный Серафим стал самым почитаемым на Руси святым с 1903 года. Он как бы замкнул собой всех остальных русских святых. Д. С. Мережковский пишет большую серьезную статью «Последний святой». Менялся век, менялась духовная ситуация. 

Преподобный Серафим Саровский. Икона. Россия, XX век

Неслучайно сам себя этот век обозначил как серебряный. Серафим стал святым Серебряного века. Он в этом смысле очень точно лег на души, оказался ко времени. Естественно, преподобный Серафим есть святой на все времена. Но в это время особенно. 

Русский двадцатый век вообще начинается необычными вещами. Например, на протяжении многих веков после Андрея Рублева, Дионисия, великих иконописцев русская икона пребывала в состоянии, которое наш современник В. А. Солоухин назвал «черные доски». В XX веке русская икона вдруг открывается. Причем именно где-то в 1903-1905 гг. открывают рублевскую «Троицу», в 1918 г. — Вла-димирскую Божию Матерь. Значит, в XVIII и XIX веке Господь «не считал нужным» предъявить эту форму святости народу. А вот где-то на рубеже двадцатого века — в предчувствии общей гибели, в предчувствии общей катастрофы — это происходит. В ощущении приближающейся гибели вдруг «отверзлись вещие зеницы, как у испуганной орлицы», и русские — русские православные прежде всего, а за ними и весь мир — вдруг что-то увидели. Мир увидел уникальное явление русской иконы и почти одновременно — уникальность подвига русских святых, среди которых первым оказался преподобный Серафим. 

...У моей бабушки на столике возле постели всегда стояли две маленьких иконки: преподобный Серафим и преподобный Сергий. Они действительно друг друга дополняют. И они совпадают... по времени. В 1892 году в России торжественно праздновалось пятисотлетие преподобного Сергия. Вы думаете, так вот постоянно помнили все о преподобном Сергии и читали о нем, и писали? Нет, тоже нет. И юбилеев раньше не праздновали... Снова, как мы уже видели по «совпадениям» из жизни Серафима, так всё подгадалось, что и юбилей преподобного Сергия, и канонизация преподобного Серафима пришлись на одно десятилетие. Все это с чрезвычайной силой всколыхнуло все русское общество, дало мощный духовный всплеск, который явил действительно миру, помимо феномена русской чудотворной иконы, еще и феномен русской духовности, русской святости в самых высоких образцах. Обратим внимание: к этому времени и русская литература, и русская религиозная мысль, и русская богословская наука, преодолев путы западного просвещения, сумела осознать свой православный путь. В этом контексте преподобные Сергий и Серафим оказались «оптимальными» фигурами для диалога Церкви с миром, а позже в русской эмиграции для творческого, богословского диалога с латинским Западом... 

Монахини у колодца, вырытого по благословению преподобного Серафима. 1904 

Золотой запас 

Этот момент пришелся на время внешне весьма неблагополучное для России. Русско-японская война, Первая мировая война, революции — одна, другая, третья... Но именно в этот период упадка, в трагический период русской истории преподобный Серафим дал средства жить дальше. 

У государства золотого запаса не стало, а у нас свой золотой запас остался — преподобный Серафим. Он дал средства утверждаться духовно. Начиная с себя и потихоньку вокруг себя все обустраивая. К преподобному Серафиму, к его источнику, на протяжении всего XX века мы прибегали. 

Преподобный Серафим — первый святой, канонизированный в XX веке. Вообще, XX век — это не только век мировых войн, атомных бомб, Вьетнама, Косово и Ирака. Это век рублевской «Троицы», это век преподобного Серафима, явленного России в 1903 году. Очень важно, что в новый век Россия пришла, вооруженная новыми духовными образами и свершениями. Скажем, война с Наполеоном 1812 года тоже очень много дала для русской жизни. И русское возрождение, и славянофилов, отчасти и Оптину пустынь, и Пушкина, и Глинку... Но — никакого святого, который бы ассоциировался с началом XIX века, хотя преподобный Серафим в это время жил. Он как бы не востребован на уровне всего общества: нет прямого влияния, есть, напротив, некоторая закрытость, сохранность до поры до времени. Благодаря тому, конечно, что весь вот этот подготовительный период, в который жил и работал преподобный Серафим, все это готовилось. Россия, как купец, и не только купец, но и всякий разумный человек, приберегла главное на черный день. 

В XVIII веке — полная слава. Петр Великий, Северная война, завоевание Балтийского моря. Екатерина Великая присоединяет Черное море, Крым и так далее. Суворов, Потемкин — полная слава и триумф. XIX век: русские войска в Париже: «он взял Париж, он основал лицей». Освобождение Болгарии, мы у стен Константинополя, полная слава. И как бы «не надо» преподобного Серафима. И даже рублевскую «Троицу» видеть не обязательно, пусть она будет пока в серебряном окладе и за семью записями. И только в 1903-м голу он начинает жить для всей России. И Россия им жить только начинает именно в это время. 

Век начинается очень тяжело, с поражений, а не побед. Но Россия получает новое тайное оружие. Это секретное оружие на наш двадцатый и двадцать первый век — в лице преподобного Серафима, в лице рублевской «Троицы». Внешность исчезает, суть обнажается. Россия открывается для свершения подвига. И обнажаются иконы, спадают позднейшие наслоения, проявляется духовный смысл. И обнажается святость русская. 

...Интересно, что позже, после победы в Великой Отечественной именно в Сарове создается центр по созданию нашей атомной бомбы. Преподобный Серафим благословляет таинственным образом создание ядерного щита над Россией.  

Странник в Серафимо-Дивеевском женском монастыре. 1904

Богомолки-мордовки, направляющиеся в Серафимо-Дивеевский женский монастырь. 1904

Будущее 

Я не знаю, есть ли у России будущее. И преподобный Серафим не сказал. В конечном счете,это все равно зависит от нас. Бог все нам дал! Дал великую Россию, дал наших родителей, бабушек и дедушек, которые сохранили для нас эту Россию, дал великого угодника Божия Серафима и тысячи святых подвижников, исповедников и новомучеников, которые в разных типах служения явили нам, как надо жить и какими быть. У нас всё есть. Остальное зависит только от нас самих. 

И поэтому сегодня мы обращаемся вновь к образу преподобного Серафима...

Николай Николаевич Лисовой — 

кандидат философских наук, старший научный сотрудник
Института российской истории РАН, вице-председатель
Императорского Православного Палестинского Общества

 Записала Марина Богданова. 

http://www.foma.ru/vek-serafima-zhitie-i-vremya.html