В ОЖИДАНИИ РЕВИЗОРА

Гоголь и Евангелие

4 марта исполняется 160 лет со дня смерти Николая Гоголя. О не сразу заметном духовном смысле хорошо известных еще со школьной скамьи произведений Гоголя мы решили поговорить с доктором филологических наук, профессором МГУ им. М. В. Ломоносова, председателем Гоголевской комиссии при Научном совете «История мировой культуры» РАН Владимиром Воропаевым.

Совесть — главный ревизор

 — Мы привыкли воспринимать «Ревизор» и «Мертвые души» как сатирические произведения. Нас к этому приучили еще со школьной скамьи. Насколько оправдан такой подход к этим творениям Гоголя?

— Знаете, сатира в этих произведениях — это только верхний и очень неглубокий, поверхностный их пласт. Сокровенную идею «Ревизора», лучшей русской комедии, Гоголь передал в другой пьесе, которая называется «Развязка „Ревизора“». Там есть такие слова: «…страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба». Вот главная идея пьесы Гоголя, вот какого ревизора нужно бояться. Не этого пустышку и вертопраха Хлестакова, и даже не настоящего ревизора из Петербурга, а Того, кто ждет нас у дверей гроба. Это идея неизбежного возмездия, которое ждет каждого человека после смерти, духовного возмездия. И настоящий ревизор, как объяснял Гоголь, — это наша совесть.

Именно в этом смысле следует понимать заключительную «немую сцену» пьесы. Ее, кстати, очень трудно сыграть. Помните, когда жандарм объявляет о приезде настоящего ревизора, это известие как громом поражает всех, и все окаменевают, застывают в этой «немой сцене». Это, конечно, аллегорическая картина, даже не символическая, потому что смысл ее прозрачен. Герои пьесы пытались хитрить, обманывать, выпутаться из создавшейся ситуации, но все равно пришлось давать ответ. И вот они перед Судией, уже ничего не могут изменить в своей жизни, даже пальцем пошевелить. Это сцена остановившегося времени. Наступил Судный час. Русская пословица гласит: «Как ни хитри, а у Бога не украдешь». По замыслу Гоголя, в этот момент в зале должна была наступить тишина всеобщего размышления. Ведь там тоже сидели чиновники, люди, которые были такими же грешниками. Они должны были задуматься о том, что и им тоже когда-нибудь нужно будет давать ответ за свою жизнь.

И, кстати, вот что интересно: до сих пор адекватного воплощения этой «немой сцены» в театре не было.

Гоголь придавал ей исключительно важное значение и писал, что без нее пьеса «как будто не кончена». Продолжительность ее он определял в полторы минуты, а в «Отрывке из письма, писанного автором вскоре после первого представления «Ревизора» к одному литератору» (предположительно Пушкину) говорит даже о двух-трех минутах немоты (окаменения) героев. Но трудно, почти невозможно это сыграть. Актер не должен ни шелохнуться, ни глазом моргнуть, потому что тогда весь эффект пропадет. По свидетельству известного театрального режиссера Немировича-Данченко, в его практике не было случая, когда «немая сцена» продолжалась более 52 секунд. Работник сцены, видя громадное напряжение актеров (еще секунда — и будет разрыв сердца), давал занавес. 

— Как еще в «Ревизоре» выражена главная идея пьесы?

— Вот, например, Городничий. Он искренне уверен, что тверд в вере, ведь он каждое воскресенье бывает в церкви. Но это же про нас! Про целое поколение тех, кто иногда по воскресеньям ходят в церковь и считают, что они в вере тверды. Пусть они берут взятки, пусть живут неправедной жизнью, но зато они бывают в церкви. И чем искренней Городничий это говорит, тем смешнее. Он искренне уверен, что в вере-то он тверд, а сам, отправляясь к Хлестакову (то есть, как он думает, к ревизору), отдает распоряжение подчиненным: «Да если спросят, отчего не выстроена церковь при богоугодном заведении, на которую назад тому пять лет была ассигнована сумма, то не позабыть сказать, что начала строиться, но сгорела. Я об этом и рапорт представлял. А то, пожалуй, кто-нибудь, позабывшись, сдуру скажет, что она и не начиналась». То есть он украл деньги на церковь, но при этом считает, что он в вере тверд.

Также Городничий сокрушается: «Грешен, во многом грешен... Дай только, Боже, чтобы сошло с рук поскорее, а там-то я поставлю уж такую свечу, какой еще никто не ставил: на каждую бестию купца наложу доставить по три пуда воску». Он попал на самом деле в замкнутый круг своей греховности: в его покаянных размышлениях незаметно для него возникают ростки новых грехов (купцы заплатят за свечу, а не он).

В «Ревизоре» постоянно обыгрывается духовная слепота, духовная беспечность людей. Его персонажи не видят собственных грехов и не понимают своего истинного положения. У святого Исаака Сирина есть замечательные слова: «Кто сподобился увидеть самого себя, тот лучше сподобившегося видеть ангелов».

Гоголь надеялся, что зрители спроецируют это и на себя. Это была его главная задача. В 1842 году, спустя шесть лет после премьеры, в пьесе появился эпиграф: «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Тогда же появилась и знаменитая реплика Городничего «Чему смеетесь? над собой смеетесь!», обращенная к залу (именно к залу, так как на сцене в это время никто не смеется). Цель автора — заставить зрителей увидеть, что пороки, выведенные на сцене, есть в каждом из сидящих в зале.

Гоголь был очень начитан в святоотеческой литературе. В его выписках из святых отцов есть такие слова: «Те, которые хотят очистить и убелить лице свое, обыкновенно смотрятся в зеркало. Христианин! Твое зеркало суть Господни заповеди; если положишь их пред собою и будешь смотреться в них пристально, то оне откроют тебе все пятна, всю черноту, все безобразие души твоей».

Вот какое зеркало на самом деле имеется в виду в эпиграфе, вот куда надо смотреть, чтобы увидеть свою кривую рожу. В Евангелие! Об этом писали и святители Димитрий Ростовский и Тихон Задонский, и святой праведный Иоанн Кронштадтский, и современник Гоголя святитель Игнатий Брянчанинов. Все они писали, что духовное зеркало — это Евангелие, в которое надо смотреть и соотносить с ним свою жизнь.

Кстати, многие негодовали на Гоголя за этот эпиграф, не поняв его. Один из знакомых Гоголя, известный в ту пору писатель Михаил Николаевич Загоскин, автор «Юрия Милославского», писал Сергею Тимофеевичу Аксакову, приятелю Гоголя: «Где же у меня рожа крива?» И Гоголь отвечает в «Развязке „Ревизора“», что придет время, когда мы на Страшном суде все окажемся с кривыми рожами. У кого же тогда хватит духу сказать: «Где же у меня рожа-то крива?». 

Если внимательно всмотреться в знаменитую картину «Явление Христа народу» Александра Иванова, то можно заметить, что ближайшая к Христу фигура человека похожа на писателя Гоголя. Это впечатление неслучайно. Как рассказывает известный гоголевед Игорь Золотусский, сам Иванов называл эту фигуру «Ближайший», и делал этюды для нее именно с фигуры и лица Гоголя, с которым дружил в то время и который был для художника непререкаемым авторитетом. Причем в первоначальном варианте Гоголь как бы не смел взглянуть в лицо Христу и поэтому он стоял вполоборота, приотвернувшись. Это был Гоголь, сознающий свою греховность. В процессе работы над картиной это лицо сильно изменилось, и явное сходство с Гоголем на исходном варианте картины сгладилось. Тем не менее, оно все же сохранило некоторые гоголевские черты. Причем это уже Гоголь, обернувшийся к Христу.

- Почему вообще появилась необходимость в написании «Развязки „Ревизора“», разъясняющей замысел пьесы? Почему люди не смогли без нее понять скрытый духовный смысл комедии?

 У произведений Гоголя многоплановая и сложная художественная структура. При этом они настолько яркие, самобытные, что не раскрываются вполне с первого чтения даже для людей мыслящих. При этом нельзя сказать, что сокровенный, духовный смысл «Ревизора» не был понят современниками. Например, государь император Николай Павлович очень точно его понял. Известно, что он не только сам присутствовал на премьере, но велел и министрам смотреть «Ревизора». Во время представления он хлопал и много смеялся, а выходя из ложи, сказал: «Ну, пьеска! Всем досталось, а мне — более всех!» Не правда ли, очень правильная, гоголевская реакция. Не в пример другим зрителям, сидевшим в зале.

— А может, император имел в виду другое? Может, он почувствовал ответственность за чиновников?

— Наверное, и это тоже было. Но главное — применение к себе того, что происходит на сцене. Как говорил Гоголь, «примененье к самому себе есть непременная вещь, которую должен сделать всяк зритель изо всего, даже и не «Ревизора», но которое приличней ему сделать по поводу «Ревизора».

И потом, Государь Николай Павлович, без сомнения, узнал себя в фантазиях Хлестакова. Вспомним эпизод, когда Хлестаков окончательно завирается и говорит, что он каждый день в Зимнем дворце бывает и что его сам Государственный совет боится. Кого может бояться Государственный совет — высший законосовещательный орган Российской империи, члены которого назначались лично царем? «Я всякий день на балах, — хвастается Хлестаков. — Там у нас и вист свой составился: министр иностранных дел, французский посланник, английский, немецкий посланник и я». Интересно, с кем это могут играть в вист министр иностранных дел и посланники европейских государств? Оробевшему Луке Лукичу Хлопову, смотрителю училищ, незабвенный Иван Александрович заявляет: «А в моих глазах точно есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не может их выдержать, не так ли?» Известно, что у Государя Николая Павловича был настолько пронзительный и проницательный взгляд, что ему никто не мог солгать. То есть Хлестаков уже шапку Мономаха на себя примеряет, и Император не мог этого не почувствовать. Вот уж точно, всем досталось, а ему — более всех.

Однако в целом публика расценила комедию как фарс, поскольку не была готова к такого рода представлению. Зрители были воспитаны на водевилях и иностранных пьесах, на репертуаре того времени.

Сгоревшие души

— А что в этом контексте можно сказать про «Мертвые души»?

— Столь же плоско, как «Ревизор», понимаются порой и «Мертвые души» — во многом, конечно, из-за того, что вещь эта осталась незаконченной. Но Гоголь сокровенный смысл своей поэмы передал в предсмертных словах, обращенных к нам, соотечественникам: «Будьте не мертвые, а живые души! Нет другой двери, кроме указанной Иисусом Христом…» Они без Бога живут, поэтому они мертвые. Вот причина омертвения их душ.

Ведь «мертвые души» — это не только «товар», который покупает Чичиков, то есть души умерших крестьян, которые по ревизским сказкам числятся живыми. Мертвые души — это также помещики и чиновники, сам Чичиков. Этот смысл был очевиден уже для первых читателей Гоголя. Например, Герцен записал в дневнике в 1842 году: «...не ревизские — мертвые души, а все эти Ноздревы, Маниловы и tutti quanti (все прочие) — вот мертвые души, и мы их встречаем на каждом шагу».

Однако по Гоголю, души его героев не вовсе умерли. В них, как и в каждом человеке, таится подлинная жизнь — образ Божий, а вместе с тем и надежда на возрождение. В Толковом словаре Владимира Даля одно из значений слова «мертвый» — «человек невозрожденный, недуховный, плотской или чувственный». Это значение близко к тому, в котором употребляет данное слово и Гоголь. Писатель шел здесь от евангельской традиции, к которой и восходит понимание «мертвой» души как духовно умершей. Гоголевский замысел созвучен христианскому закону, сформулированному святым апостолом Павлом: Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут (1 Кор 15:22). С этим связана и главная идея «Мертвых душ» — идея духовного воскресения падшего человека. Ее должен был воплотить в первую очередь главный герой поэмы. «И, может быть, в сем же самом Чичикове... заключено то, что потом повергнет в прах и на колени человека пред мудростью небес», — предсказывает автор грядущее возрождение своего героя, то есть оживление его души. По всей вероятности, Гоголь хотел провести своего героя через горнило испытаний и страданий, в результате которых он должен был бы осознать неправедность своего пути.

Возродиться душой должен был не только Чичиков, но и другие герои поэмы.

— Правда ли, что Гоголь подражал Данте в «Мертвых душах», поскольку тоже замыслил свою поэму в трех частях и хотел ее построить, как в «Божественной комедии», по схеме Ад — Чис­тилище — Рай?

— Это ошибочная идея, хотя Гоголь знал и любил Данте. Его ближайший друг, профессор Московского университета Степан Петрович Шевырёв, был одним из первых переводчиков Данте и едва ли не первым специалистом по Данте в России. Единственное основание для этой параллели — трехчастная композиция Данте и замысла Гоголя, который задумал «Мертвые души» в трех томах.

Но все-таки сама идея возрождения души в Православии строится на несколько иных основаниях. Ведь идея Чистилища католическая. У Гоголя же никаких намеков на это нет. И потом, разве первый том «Мертвых душ» — это ад? Там Русь-тройка «мчится вся вдохновенная Богом!..», и дают ей дорогу другие народы и государства. Разве это ад? Нет, конечно. И, что важно, Гоголь не собирался писать Рай. Он говорил только, что герои второго тома должны быть крупнее и значительнее героев первого тома.

— А почему Гоголь сжег второй том «Мертвых душ»?

— Этим вопросом занимается все гоголеведение. Я думаю, причина в том, что Гоголь не мог художественными средствами выразить свои идеи. Его труд все более приобретал не столько литературное, сколько духовное, нравственное, значение. Гоголь хотел так написать свою книгу, чтобы из нее путь к Христу был ясен для каждого. Напомним его слова, сказанные по поводу сожжения второго тома в 1845 году: «...бывает время, что даже вовсе не следует говорить о высоком и прекрасном, не показавши тут же ясно, как день, путей и дорог к нему для всякого». Получается, что поставленные Гоголем цели далеко выходили за пределы литературного творчества. Невозможность осуществить свой замысел, столь же великий, сколь и несбыточный, становится его личной писательской трагедией.

И дело не в том, что у Гоголя, как иногда говорят, ослабел талант. Сохранившиеся главы второго тома — настоящий шедевр, своего рода художественное завещание Гоголя русской прозе второй половины ХIХ века. Примечательно, что Чернышевский, который никогда не разделял идей Гоголя, писал, что одна из дошедших до нас черновых глав, где речь идет о генерал-губернаторе, — это лучшее из того, что написал Гоголь.

Между прочим, до сих пор остается открытым вопрос, что именно сжег Гоголь перед смеpтью. Догадки современников и позднейших биографов разноречивы. Мы даже не знаем, закончил ли Гоголь второй том. В воспоминаниях современников, слушавших в чтении Гоголя второй том, речь идет почти исключительно о начальных главах, то есть о тех, которые мы знаем по сохранившимся черновикам.

Последним, кто ознакомился с главами второго тома «Мертвых душ», был духовный отец Гоголя, ржевский протоиерей Матфей Константиновский. И он отpицал, что по его совету Гоголь сжег втоpой том, хотя и говоpил, что несколько набpосков не одобpил и даже пpосил уничтожить: «Говоpят, что вы посоветовали Гоголю сжечь 2-й том «Меpтвых душ»? — «Непpавда и неправда... Да едва ли у него был готов 2-й том; по крайней мере, я не видал его. Дело было так: Гоголь показал мне несколько разрозненных тетрадей с надписями: Глава, как обыкновенно писал он главами. Помню, на некоторых было надписано: глава I, II, III, потом, должно быть, VII, а другие были без означения; просил меня прочитать и высказать свое суждение… Я отказывался, говоря, что я не ценитель светских произведений, но он настоятельно просил, и я взял и прочитал... Возвращая тетради, я воспротивился опубликованию некоторых из них. В одной или двух тетрадях был описан священник. Это был живой человек, которого всякий узнал бы, и прибавлены такие черты, которых... во мне нет, да к тому же еще с католическими оттенками, и выходил не вполне православный священник. Я воспротивился опубликованию этих тетрадей, даже просил уничтожить. В другой из тетрадей были наброски... только наброски какого-то губернатора, каких не бывает. Я советовал не публиковать и эту тетрадь, сказавши, что осмеют за нее даже больше, чем за Переписку с друзьями».

Свидетельство отца Матфея крайне важно для нас потому, что это едва ли не единственный человек, который в то время был для Гоголя авторитетом, даже более — судьей его труда, приобретшего для самого автора не столько литературное, сколько духовно-нравственное значение. Трудно предположить, что Гоголь, имея законченный беловик, мог дать ему на суд разрозненные тетради с набросками.

— Известно, что сюжеты «Ревизора» и «Мертвых душ» Гоголю подсказал Пушкин. Он подсказал только сюжет или их духовный смысл тоже?

— Нет, только сюжет. Гоголь даже писал в одном из писем о том, на какие высокие мысли подвигает даже незначащий сюжет. Замысел произведений, в том числе духовный, развивался уже в ходе их написания. Вообще Пушкин обладал гениальным поэтическим чутьем и понимал, что это сюжет не его, а именно Гоголя. Пушкин все-таки не расстался бы с тем, что было ему дорого, и к чему он чувствовал бы призвание как писатель.

В самом центре Москвы, на пересечении Нового Арбата и Поварской улицы, стоит церковь Симеона Столпника. Небольшой красивый храм на фоне новоарбатских высоток и бесконечных пробок одной из центральных улиц стал излюбленным объектом съемок для фотографов. Однако не все знают, что именно в Симеоновской церкви в последние годы жизни часто бывал Гоголь, а священник из этой церкви причащал Гоголя дома перед смертью. Друзья Гоголя даже хотели, чтобы отпевание писателя состоялось именно в ней. Правда потом местом отпевания была выбрана домовая церковь мученицы Татианы при Московском Университете, почетным членом которого был Николай Васильевич. 

Сказочник, сбежавший в монахи

— Если взять уже не художественные произведения Гоголя, а его, так сказать, самую «идейную» книгу, «Выбранные места из переписки с друзьями», то почему она вызвала такую негативную реакцию в обществе?

— Общество гораздо больше сочувствовало идеям Белинского, ожесточенно критиковавшего Гоголя за эту книгу. А Белинский был атеист и социалист. Россия уже тогда вступила на революционный путь развития. Гоголя именно это и страшило, как позже Достоевского, который говорил, что социализм будет стоить России 70 миллионов жизней.

— Кто-то был тогда на стороне Гоголя?

— Очень немногие. Его друг поэт Николай Языков уже к тому времени умер. Книгу высоко оценили князь Петр Андреевич Вяземский, отчасти Петр Чаадаев. Например, друг философа Константина Леонтьева отец Климент Зедергольм (сын немецкого пастора) однажды сказал, что именно книга Гоголя привела его к Православию, после того как он прочитал ее впервые. Эта книга Гоголя благотворно повлияла, но на немногих, конечно. Таких были лишь единицы. В целом русское общество пошло за Белинским. Как писал отец Георгий Флоровский в «Путях русского богословия», суть спора сводилась к религиозному прогнозу, какой быть России. Для Гоголя христианство было выше цивилизации, а Белинский видел единственный путь России в следовании Европе. Кстати, мы и сейчас опять стоим перед этой развилкой, как 170 лет назад.

Вообще об отходе образованного общества от Церкви, о падении религиозного духа в народе писали многие наши святители: и Феофан Затворник, и Игнатий Брянчанинов. А из светских писателей говорил об этом со всей силой своего слова Гоголь. Он видел, что ждет Россию, предчувствовал страшную катастрофу.

Но многим не понравилось, что о духовных вопросах заговорил человек во фраке, а не в рясе. От Гоголя ожидали художественных произведений, а он ступил на путь духовной проповеди. В России не были приучены к тому, чтобы слышать духовные поучения из уст светского писателя. Гоголь был первый светский писатель, который об этом заговорил. Он в каком-то смысле обманул ожидания своих читателей. Они ждали второго тома «Мертвых душ», а не христианской проповеди. Кто их стал учить? Кто им стал говорить о Христе? Его прошлое не давало никаких оснований ждать, что он вдруг так заговорит.

Князь Вяземский не без остроумия писал по этому поводу: «...наши критики смотрят на Гоголя, как смотрел бы барин на крепостного человека, который в доме его занимал место сказочника и потешника и вдруг сбежал из дома и постригся в монахи».

Гоголя после его книги многие называли сумасшедшим. Белинский прямо утверждал, что ему нужно спешить лечиться. Также Иван Сергеевич Тургенев пишет, что когда ехал к Гоголю с актером Щепкиным, другом Гоголя (это было осенью 1851 года, всего за несколько месяцев до смерти Гоголя), то они ехали к нему как к человеку, у которого что-то помешалось в голове.

— А как Вы относитесь к мнению тех его современников, которые говорили, что им не понравились «Выбранные места...» из-за учительской позиции Гоголя? Он же не был ни священником, ни монахом...

— Да, Гоголь не был профессиональным богословом, не оканчивал духовных школ. Но он был начитан в святоотеческой и житийной литературе.

— А как его книгу оценивала Церковь?

— Известен критический отзыв святителя Игнатия Брянчанинова о «Выбранных местах…», когда он сказал, что книга издает из себя и свет, и тьму. Он имел в виду, что в ней есть не только духовные, но и душевные движения автора. Это один из самых авторитетных отзывов о книге Гоголя. Известно, что он был переписан рукой Оптинского старца Макария и хранился в библиотеке скита Оптиной Пустыни. Для святителя Игнатия был только один авторитет — святые отцы. Он писал, что нужно читать прежде всего и только их. И в этом он прав, безусловно. Но Гоголь — это единственный русский писатель, который стал осознанно продолжать традиции святоотеческой литературы. И он, оправдываясь, отвечал, что писал книгу для тех, кто не ходит в церковь, к кому даже не сможет обратиться монах.

Подводя итог, скажу: Гоголь хотел стать духовным писателем, он шел путем воцерковления своих творений и внутренней, личной аскезы. Но это путь очень мучительный. Для него искусство было незримыми ступенями к христианству. Он говорил, что, если после прочтения книги человек возьмет в руки Евангелие, это и есть высший смысл его творчества.