В БОРЬБЕ ЗА ЕДИНСТВО ПРАВОСЛАВНОЙ УКРАИНЫ. СТРАНИЦЫ ЖИЗНИ ПАТРИАРШЕГО ЭКЗАРХА. ЧАСТЬ 2

К началу 1921 года особое беспокойство Патриарха Московского и всея Руси Тихона вызывала ситуация в Украине, тем более что к сентябрю 1921 г. (время переезда владыки Михаила в Киев) кафедра киевской митрополии уже полтора года как пустовала. Поэтому, опираясь на решение Собора епископов от 19–20 мая 1921 г., Патриарх назначил митрополита Михаила «Патриаршим экзархом на Украине, с возведением его в сан Митрополита и предоставлением ему прав, принадлежащих Митрополиту Киевскому».

Митрополит Михаил

Отметим, что к 1924 году в Советской Украине действовало восемь наиболее многочисленных епархий РПЦ во главе с Патриаршим Экзархом Украины, функционировало 4900 приходов канонической РПЦ, которую еще называли «старославянской», или «тихоновской», за верность Патриарху.

В атмосфере расколов

В «Обращении» к верующим Украины от 23 июля 1921 г. Патриарх Тихон с озабоченностью отмечал: «С глубокой скорбью извещаем мы про нестроения и распри, имеющие теперь место в общественной жизни на Украине. Враги векового единения православных украинцев со всей Русской Православной Церковью произвели рознь и вражду между членами Православной Церкви на Украине, сказавшуюся в нарушении церковной дисциплины и самовольном насильственном введении в некоторых храмах богослужения на украинском языке».

Речь шла о раскольнической деятельности Украинской Автокефальной Православной Церкви (УАПЦ). В циркулярном письме Секретного отдела ГПУ УССР «Об украинской общественности» (30 марта 1926 г.) содержались четкие формулировки в отношении УАПЦ: активисты украинского национального движения видят в этой конфессии «не цель, а средство, и через церковь автокефалисты пытаются восстановить то, что им не удалось провести путем политической и военной борьбы». Циркуляр от 4 сентября 1926 г. «Об украинском сепаратизме» объявлял «Украинскую автокефальную церковь могучим оплотом национализма и отличным агитационным орудием»[1].

25 февраля 1926 г. Политбюро ЦК КП(б)У на закрытом заседании одобрило решение о репрессиях против активистов УАПЦ. По данным ГПУ УССР, 214 священников УАПЦ были в прошлом военнослужащими армии УНР, 55 – членами украинских национальных партий, 46 – бывшими царскими офицерами, 22 – белогвардейцами, 17 – жандармами и полицейскими. К февралю 1926 г., по мнению ГПУ, 59% клира УАПЦ (331 человек) находилось на «враждебных позициях», а 70% приходов вели политическую агитацию[2].

Среда «самосвятов» была насыщена агентурой ГПУ и легко манипулировалась чекистами с применением «образцов агентурного совершенства». «Был случай, – отмечалось в служебном документе, – когда в Киев съехалось на совещание около 30 епископов, известных своей контрреволюционной деятельностью. В течение нескольких дней епископы были настолько обработаны, что стали беспрекословно выполнять директивы ГПУ»[3].

При этом сами «люди в кожанках» презрительно относились к верхушке УАПЦ. Ее «куратор», известный специалист по церковным делам ГПУ-НКВД-МГБ УССР Сергей Карин-Даниленко, давал «иерархам» в отчетах для ЦК КП(б)У лаконичные и уничижительные характеристики. Так, Липковский представал «куркулем по природе», «обыкновенным авантюристом, для которого удовлетворение своих мелких житейских потреб и непомерного честолюбия является альфой и омегой всех его начинаний… завтра может быть и врагом Украины, если это может быть полезным для его кармана». Председатель ВПЦР Василий Потиенко (агент ГПУ «Сорбонин») «работает не как религиозный человек, а как украинский шовинист». «Епископ» Нестор (Шараевский) «любит Малороссию за хороший борщ, колбасу и чудесные песни». Александр (Ярещенко) «более атеистичен, чем религиозен», «для него церковь не цель, а средство для объединения «самостийных» сил Украины». Юрий (Жевеченко) – «атеист» и т. д.[4].

Судьба рвавших живое тело Церкви сложилась трагически. 29-30 января 1930 г. 40 «епископов» на Чрезвычайном съезде объявили о роспуске УАПЦ за «контрреволюционную деятельность», объявив заодно Липковского «иудохристопродавцем». «Митрополит» доживал оставшиеся до расстрела годы в пригороде Киева в бедности под постоянным надзором ГПУ-НКВД, писал «Історію Української церкви» и проповеди, переписывался с украинскими церковными деятелями за границей, делал украинские переводы богослужебной литературы, совершенствовал церковный устав[5]. На рубеже 1920–1930-х годов активизируются и ужесточаются репрессии против ставших политически и оперативно ненужных «самосвятов». По некоторым данным, всего жертвами репрессии стали 34 «епископа» и до 2000 служителей УАПЦ[6]. 27 ноября 1937 г. после недолгого следствия на основании «показаний» других лиц был расстрелян и «митрополит» Липковский.

Еще одним инструментом подрыва канонического православия служила Обновленческая («Живая») Церковь, возникшая в 1922 году в результате раскола РПЦ и при активном содействии органов госбезопасности. Выступала за возврат к «апостольскому христианству», активное участие верующих в церковной жизни, против безбрачия епископата и «засилья монашествующих», упрощение богослужения, его ведение на национальных языках, ликвидацию монастырей и «социальное христианство». Хотя Поместный Собор РПЦ запретил обновленческие группы, а лидер «Живой» Церкви В. Красницкий стал на путь примирения с Патриархом Тихоном, это раскольническое движение продолжало пользоваться поддержкой властей и ГПУ, выступало и в Украине главным раскольническим инструментом (что не спасло его от репрессий в 1930-х гг.). Созданный в мае 1925 года Синод обновленцев в Украине ежемесячно получал от ГПУ 400 рублей.

Отметим, что агентурная работа «по церковникам» велась планомерно и с размахом. Судя по смете на первое полугодие 1926 года, в ГПУ по РПЦ и «обновленцам» «работало» по 84 секретных сотрудников («сексотов», т. е. тех, кто негласно принимал участие в активных оперативных мероприятиях и разработках), 66 – по УАПЦ, 36 – по «Собору епископов», 24 – по ДХЦ, 84 – по протестантским конфессиям (всего по УССР – 378 с месячным окладом 20 рублей каждому). На каждый католический костел полагалось по два сексота. Более того, в руководящих звеньях конфессий вербовались платные осведомители. Наибольшую мзду полагалось отколовшимся (по воле ГПУ) от УАПЦ деятелям Действенно-Христианской церкви (ДХЦ) – «единственным их стимулом могут быть деньги», – честно отмечала 3-я группа секретно-политического отдела ГПУ Украины, ведшая линию «церковно-сектантской контрреволюции». Всего ГПУ просило выделить по «церковной линии» на указанный период 81540 рублей[7].

Как сообщали сексоты…

Судя по материалам дела митрополита Михаила, накопление «компрометирующих», по понятиям чекистов, материалов на иерарха велось через агентуру и путем перехвата (перлюстрации) направленной ему корреспонденции, а также анализа публичных выступлений и действий Патриаршего Экзарха Украины. В составленных Л. П. Рылковой «Биографических сведениях о братии Киево-Печерской Лавры, пострадавшей за Православную веру в 20 столетии» (К., 2008) отмечается, что одним из осведомителей ГПУ выступал бывший прапорщик, освобожденный осенью 1918 г. из австрийского плена, сын школьного товарища известного церковного деятеля России и Украины, православия в зарубежье митрополита Антония (Храповицкого). Информатор заведовал охраной Лавры и проживал на ее территории. «Наградой» за усердное «освещение» братии стало необоснованное обвинение в шпионаже и расстрел в 1937 году (в 1959 г. реабилитирован). Трудно сказать, его ли «авторства» приобщенные к делу сообщения, однако очевидно, что их составитель принадлежал к кругу доверенных лиц, вхожих к митрополиту Михаилу.

Принципиальная позиция Экзарха Украины по отношению к обновленцам и автокефалам Украины беспокоила не на шутку чекистов. Так, 11 октября 1921 г. он писал, что «никто из уважающих каноны Православной Церкви не согласится искренне признать решения Всеукраинского церковного Собора (автокефалистов) «правильными и законными». Он «скорбил всей душой о том, что часть клириков и мирян Украинской Православной Церкви прервала общение со своими  епископами и что вследствие сего произошли печальные нестроения в церковной жизни на Украине», считал своим «священным долгом употребить все усилия для восстановления нарушенных церковного мира и единения всех чад Украинской Православной Церкви». Владыка категорически отказывался проводить епископскую хиротонию представителей УАПЦ.

Будучи назначенным Патриархом Тихоном «Патриаршим Экзархом на Украине» с возведением в сан митрополита Киевского в мае 1921 г., владыка поселился  в двух комнатах на втором этаже дома наместника Киево-Печерской Лавры и сразу же подпал под оперативную разработку. Его обложили агентурой ГПУ, честно доносившей о «тишайшем» иерархе: «Человек глубокого религиозного настроения, молитвенник и монах по призванию… уделяет незначительное внимание чуждым его духовному складу практическим деловым вопросам. Лаврская братия любит его за простоту, доброту и непритязательность». Но и эти качества не уберегли иерарха, путавшего верностью единству православия оперативные карты  ГПУ, от арестов и ссылок. Оперативный источник («№ 650») сообщал, что в «полуофициальной беседе» митрополит четко формулировал свою позицию: Украина является лишь частью России, для Православной Церкви в Украине достаточно автономного статуса, Церковь должна оставаться единой, с институтом Патриаршества, недопустимы «реформы» канонического строя.

Уже 25 января 1923 г. органы госбезопасности завели на владыку уголовное дело. Обосновывая возбуждение уголовного дела по ст. 57 УК УСРР,  уполномоченный  3-й группы (оперативная работа по «церковникам») 5-го отдела ГПУ Секретно-оперативной части Полномочного представительства ГПУ Николай Ляшко сформулировал политические (по сути) обвинения: митрополит Михаил «изобличен в том, что проживая в пределах У.С.С.Р., он не только не примирился с существующей в течение пяти лет Рабоче-Крестьянской Властью, но систематически проводит работу, направленную к ее свержению».

Показательно, что готовящейся «органами» расправе предшествовало постановление Президиума Высшего Церковного Управления по делам Православной Российской Церкви (обновленцев) от 17 ноября 1922 г. об освобождении митрополита от Киевской кафедры, увольнении его на покой… в Холмогоры Архангельской губернии (где в Гражданскую войну был создан известный лагерь смерти и куда вскоре планировали сослать его чекисты!).

Крест из хлебного мякиша

5 февраля последовал арест митрополита. Дальнейшие действия чекистов убедительно показали, какое значение придавалось работе по подрыву единства Церкви. Во внутренних чекистских документах реальная «необходимость удалить его во что бы то ни стало» прозрачно пояснялась тем, что владыка, «пользуясь своим авторитетом и “канонической” властью, срывал подготовительную работу и самый съезд Всеукраинских обновленческих групп в Киеве 12.02, а также тормозил работу ГПУ по расколу духовенства Киевской губернии и Правобережья». 6 февраля на допросе Н. Ляшко выдвинул владыке ряд обвинений: «агитация против обновленческих движений» и распространение «ложных слухов о государственной поддержке этих движений», дискредитация советской власти. Особо подчеркивалась «вина» пастыря в том, что он не предпринял меры к пресечению «больших волнений и беспорядков» (по сути – протестов верующих) против передачи киевских храмов обновленцам.

«Гражданин Ермаков, – гнул линию следствия Ляшко, – есть упорный и глубоко преданный сторонник патриарха Тихона». Кампанию по изъятию церковных ценностей считает «походом Сов. Власти против Церкви», по отношению к обновленцам занял «непримиримую и упорно враждебную позицию», пользуясь своим авторитетом способен организовать среди духовенства «крепкий контр-революционно-тихоновский фронт». Митрополита решили выслать в Москву в распоряжение ГПУ РСФСР. В Бутырской тюрьме столицы СССР им занималась (под руководством начальника  6-го отделения Е. Тучкова) секретарь «антирелигиозного» 6-го отделения Секретного отдела ГПУ Якимова. Следственные действия вел Яков Агранов (Соренсон), будущий комиссар государственной безопасности 1-го ранга, работавший тогда начальником Особого бюро ОГПУ СССР по административной высылке «антисоветских элементов», а с 1923 г. – заместителем начальника Секретного отдела ОГПУ СССР  (20 июля 1937 г. арестован, расстрелян 1 августа 1938 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР, в реабилитации отказано).

Светлое Христово Воскресение митрополит Михаил встретил в камере вместе с архимандритом Ермогеном (Голубевым, будущим архиепископом Калужский и Боровским, получившим известность своим несогласием с давлением на Церковь при Н. Хрущеве и также похороненным в Киеве) и киевским священником Анатолием Жураковским. Арестованный незадолго до Пасхи  отец Ермоген, строгий аскет, на этапе на Лубянку всю дорогу в вагон-заке вместе с тремя епископами и священниками-подельниками служил Страсти Христовы, по очереди читали они Святые Страстные Евангелия. Как писал киевлянин, будущий архиепископ Буэнос-Айресский, Аргентинский и Парагвайский Леонтий (Филиппович), уже в камере на Лубянке митрополит Михаил возложил на о. Анатолия Жураковского искусно изготовленный им из хлеба и раскрашенный карандашом крест.

Об освобождении владыки перед председателем ГПУ и Е.Тучковым хлопотала его сестра Ольга Вестли (учитель иностранных языков; сохранились ее письма), однако безрезультатно. В Бутырках митрополита почти не допрашивали, продляя срок пребывания под стражей. Наконец Якимова сформулировала «состав преступления»: агентурной разработкой установлено, что «Ермаков М. Ф. распространял слухи о том, что обновленцы есть переодетые жиды, коммунисты, тем самым дискредитировал Соввласть». Владыке вменяли ст. 120 УК – об использовании религиозного фанатизма масс в корыстных целях. Женщина-чекист предлагала отправить пожилого иерарха в концентрационный лагерь сроком на два года. Тучков начертал: «Согласен».

По промыслу Божьему и счастью для владыки в дело вмешалась Александра Азаровна  Андреева (Андреева-Горбунова, будущий майор госбезопасности и Почетный чекист). Она… происходила из семьи священника! В органах безопасности служила с октября 1921 г., в момент рассмотрения дела митрополита Михаила занимала должность помощника начальника Секретного отдела ГПУ по следствию, а затем – заместителя начальника СО-Секретно-политического отдела ОГПУ-НКВД СССР. В 1939 г. была приговорена к 15 годам лагерей, умерла в Интинском лагере 17 июля 1951 г. (реабилитирована в 1957 г.). Мы не знаем, чем руководствовалась А. Азарова, но известна ее резолюция от 11 мая 1923 г.: «60-летнего в лагерь нельзя. Выслать в Нарымский край на 2 года». Наконец Комиссия НКВД по административным высылкам 13 июля 1923 г. приняла решение о высылке митрополита Михаила на два года в Туркестан.

Отметим, что именно православие выступало объектом № 1 гонений атеистического режима. Об этом красноречиво говорят данные о закрытии храмов в той же Российской Федерации с 1918 по 1933 год. Канонических православных храмов было закрыто 63% от общей численности (свыше 22 тыс.), «обновленческих» – 11,6%, мечетей – 13,5%, православных старообрядческих – 3,6%, лютеранских – 2,3%, католических храмов – 0,5%, синагог – 0,5%, домов молитвы баптистов – 1,5%.

Одной из главных мишеней антирелигиозной политики служил старейший на Руси монастырь – Свято-Успенская Киево-Печерская Лавра (к 1924 г. ее братия насчитывала 557 человек). При поддержке органов госбезопасности при монастыре создали «альтернативную» общину обновленцев. Началось прямое расхищение последними и «музейными работниками» ценностей, мебели, ковров. Четыре лаврские корпуса разобрали на кирпичи, продавали колокола, чугунные ограды могил и надгробия.

На рубеже 1924–1925 гг. ГПУ арестовало свыше 30 монахов во главе с настоятелем монастыря – архимандритом Климентом (Жеретиенко, который, несмотря на хроническую болезнь легких, уже побывал в Лукьяновской тюрьме). Их обвиняли  в укрывательстве  церковных ценностей (братия с 1922 г. и правда прятала драгоценные богослужебные предметы от конфискации). По совету старцев, «во избежание окончательного разорения», 18 декабря 1924 г. настоятель распорядился сдать ценности – по акту передали свыше 350 драгоценных предметов, включая ризу чудотворной иконы Успения Божией Матери. В декабре 1929 г. Лавру окончательно опечатали, монахов как «нетрудовой элемент» выселили.

Тернистый путь

Отбыв ссылку, он вернулся в Москву, откуда продолжал руководить православной паствой Украины. В декабре 1925 г. Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Крутицкий Петр (Полянский) на случай своего ареста назвал владыку Михаила одним из своих заместителей (от чего тот сам отказался). Однако в августе 1925 г. вновь арестован, отправлен в ссылку в Прикумск Терской области, где находился до сентября 1927 г. Митрополитом Сергием (Страгородским) назначен митрополитом Киевским, введен в состав Синода РПЦ. Митрополит Михаил поддержал «Декларацию» владыки Сергия (ставшего в сентябре 1943 года Патриархом Московским и всея Руси) от 29 июля 1927 года. Этот документ о лояльности РПЦ советской власти, содержавший призывы к верующим служить ей по совести, отказаться от борьбы с Советами, хотя и не уберег Церковь от дальнейших жесточайших репрессий, привел к появлению оппозиционного «катакомбного движения» («Истинно-Православной Церкви»), но позволил сохранить «малое стадо» и хотя бы часть клира.

После возвращения из ссылки получил разрешение жить в Харькове, а осенью 1928 г. переехать в Киев «без права свободного передвижения» по Украине. Проживал в кельях Свято-Михайловского монастыря. Отошел ко  Господу 30 марта 1929 г., похоронен в Киеве у северной стены Трапезного храма Святой Софии. После превращения Софии в заповедник могила архиерея, по одним данным, была перенесена на кладбище, по другим – ее сравняли с землей…

9 марта 1999 г. митрополита Михаила реабилитировали как незаконно осужденного. В 2000 году он был канонизирован как священномученик Русской Православной Церковью Заграницей.

Между тем политика государственного безбожия набирала обороты. К 1930 году в «златоглавом» Киеве, где до революции (вместе с предместьями) служило до 30 тыс. представителей духовенства и монахов, действовало 130 одних лишь православных храмов и  молитвенных домов, оставалось открытыми всего лишь 12 храмов. Остальные церкви стояли закрытыми, отдавались под склады. Старейший монастырь Руси – Свято-Успенскую Киево-Печерскую Лавру – по решению Политбюро  ЦК КП(б)У в 1929 г. закрыли и превратили в «музейный городок», Софийский собор – в «государственный заповедник». В Никольско-Слупском монастыре разместили портняжную артель, во Владимирском соборе – музей антирелигиозной пропаганды. Во время антирелигиозного «решающего штурма» 1933–1936 гг. в Украинской ССР прекратило существование до 75– 80 % церквей. Из 12380 православных храмов в Украине в 1936 г. осталось 4487, а служба Божья проходила только в 1116 (9%) из них, тогда как в СССР средний показатель составлял 28,33 %...

Дмитрий Веденеев, доктор исторических наук

Примечания:

1. Отраслевой государственный архив (ОГА) СБУ. Ф. 13. Д. 445. Л. 29, 40.
2. ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 16. Д. 2; Політичний терор і тероризм в Україні. ХІХ–ХХ ст. Історичні нариси. К.: Наук. думка, 2002. С. 305.
3. ОГА СБУ. Ф. 12. Д. 5037. Т. 3 Л. 78 об.
4. ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2318. Л. 42–44.
5. Комплекс документов советской спецслужбы о разработке УАПЦ опубликован в журнале «З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ». 2005. № 1-2; 2006. № 1-2; См. также: Преловська І. Переслідування та ліквідація УАПЦ (УПЦ) (1921–1938): огляд архівно-кримінальних справ ГДА СБУ та ЦДАГО України // З архівів ВУЧК-ГПУ-НКВД-КГБ. 2009. № 1. С. 26–48.
6. Розтальний В. Митрополит-мученик // Голос України. 1992. 19 червня.
7. ЦГАООУ. Ф. 1. Оп. 20. Д. 2318. Л. 40–41.

http://pravlife.org/content/v-borbe-za-edinstvo-pravoslavnoy-ukrainy-str...