В бой. Протоиерей Андрей Ткачёв

Душа ждёт поста, как девушка — весны. В первые постные дни, полные воодушевления и бодрости, ещё раз вспомним: тому, кто желает поститься по-честному и всерьёз, предстоит настоящая «мясорубка».

Бог не столько слушает, сколько обоняет молитву, а молитва — не столько звуки песни или стиха, сколько — фимиам Богу, кадильный благоуханный дым.

Когда Агнец берёт Книгу, четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых (Откр. 5, 8). И ещё: И пришёл иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознёсся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога (Откр. 8, 3–4).

Теперь представим, что кадильница пуста. Нет молитв, и святость оскудела. «Погас огонь на алтаре». Это значит, что в Небесном Храме, как у Тарковского в «Андрее Рублёве», идёт снег. Снег в храме означает, хоть мы этого и не видим, что купол снят или что золотые кровельные листы ободраны. Можно не сомневаться, что за пределами храма, в котором идёт снег, открывается ещё более страшная картина. Там покосившиеся дома без жителей, стаи голодных псов, одичавшие люди, на псов похожие, и не погребённые трупы на дорогах. И высоты будут им страшны, и на дороге ужасы (Еккл. 12, 5).

Жизнь разрушается даже не до уровня кладбища, а до уровня перепаханного и осквернённого кладбища, если на золотой жертвенник Ангелу нечего положить.

Пост — Великий в особенности — совершается ради того, чтобы на жертвенник было что положить. Ради молитвы совершается пост.

Ради молитвы — прекращение вражды и примирение перед посильным подвигом. Ради молитвы — раздача милостыни (смиренно, так, чтобы правая рука не знала, что делает левая). Пост — это ответ на трубный звук апостольского голоса: Приблизьтесь к Богу, и приблизится к вам; очистите руки, грешники, исправьте сердца, двоедушные. Сокрушайтесь, плачьте и рыдайте; смех ваш да обратится в плач, и радость — в печаль. Смиритесь пред Господом, и вознесёт вас (Иак. 4, 7–10).

Теперь спрошу: кто молится и где? Больше спрошу: молится ли кто-то? И себя не забуду спросить: молюсь ли я?

Многие читают молитвенные тексты, и вычитывание называют молитвой. Но сама молитва есть ли у нас?

По плодам проверим дерево. Вражда погасает, зависть вянет, сердца оживают, и грехи слезают с кожи, как омертвевшие струпья там, где молитва есть. Если она и есть у нас, то мало её или не такова она, какой быть должна. Потому что и зависти много, и уныния много, и ложных страхов много, и струпья гноятся, не усыхая. А главное — Христос кажется таким далёким, словно не сказал Он: «Я с вами во все дни до скончания века».

Проповедники древности обличали тех, кто не ест, но при том и не меняется к лучшему. «Как медведи в берлоге не едят, но урчат, — говорили они, — так и вы с пустой утробой урчите ропотом, завистью и ссорами». Болезнь эта далеко не ушла, но появились новые. Есть теперь в ресторанах постное меню. Двадцать пять перемен блюд, и все — поста не нарушая. Не смех ли это? Может, и не смех, но новая странность. Под гастрономические требования мир всегда подстроится, пощекочет гортань, наполнит чрево, сохраняя иллюзию религиозной праведности. Только под молитву мир не подстроится, потому как не может. Царица-молитва всюду своё благородство обнаружит, и на горошине будет ворочаться, как на булыжниках, потому что хочет главного, а не пёстрых одёжек. Главное — Бог. Бога ищет молитва и не хочет сводить пост к постному меню в дорогом ресторане.

Теперь скажем тем, кто будет поститься честно, и строго, и ради Господа.

Вы в очередной раз пойдёте в бой, как некогда шли в бой под Москвой бойцы отдельного курсантского полка. Это было в 41-м году. Курсанты закрыли брешь в обороне шириной в тридцать километров между Бородино и Волоколамским шоссе. Восемьдесят пять километров, пройденные за сутки кремлёвцами от Сенежи через Клин до позиций, немцам пришлось преодолевать с боями два месяца! Цена боёв — более восьмисот убитых, но выиграно драгоценное время для контрнаступления. Те, кто воевал тогда, должны были сдавать накануне экзамены на получение офицерского звания. Вместо экзаменов они внезапно для себя вступили в настоящие двухмесячные бои с самой лучшей армией мира. Триста оставшихся в живых после контрнаступления без дополнительных экзаменов получили офицерские звания и возглавили взводы и роты, продолжая войну.

Зачем и к чему теперь об этом вспоминать?

Кремлёвцы — будущая элита офицерского корпуса. Они вышли из расположения части в новых шинелях, в начищенных сапогах и со свежими подворотничками на гимнастёрках. Вышли как будущие офицеры. А уже через сутки с небольшим там, где они окопались, было месиво крови, разрытой снарядами земли и грязного снега. Стонали раненые и быстро на морозе остывали убитые. Выли бомбы и лязгали гусеницы танков. Сапоги уже никто не чистил, строевым шагом не ходил и на построениях не высматривал грудь третьего впереди стоящего человека. Вся дисциплинарная этика и эстетика офицерства влезла костями и плотью в мясорубку современной войны, чтобы вылезти наружу в виде фарша из героизма, страха, боли и бесценного опыта.

Немцы прошли дальше, дорого заплатив за каждый пройденный метр. А в курсантах не осталось ничего красивого по внешности, ничего годящегося для парада, но они стали подлинными воинами и внесли неоценимый вклад в будущую победу.

Вот так и мы входим в воды поста. Входим поплавать, а попадаем в шторм. Входим с мечтами о духовной красоте, а попадаем в знакомство с собственной грязью. Ищем Бога, а получаем разожжённые стрелы лукавого. Входим окрылённые, а до Пасхи доползаем уставшими и подчас раздавленными. Но доползаем. До Пасхи!

Поэтому воюйте честно, христиане. Не изображайте из себя самозваных святых, но устремляйтесь к Господу. Принимайте раны, падайте и поднимайтесь. Ваши слёзы, ваши крики отчаяния и стоны усталости — вклад в общую победу Церкви. И не думайте всю войну пройти по асфальту в начищенных до блеска сапогах, как тыловые крысы. Воюйте.

Честно говоря, отступать нам, как и тогдашним воинам, некуда.

Пост — война. И молитва — война. Кто трус, пусть заранее скажет об этом и выйдет из строя, чтобы не заразить потом паникёрством соратников.

Мы начали с фимиама, а заканчиваем войной. Но вот закончим войну, и наступит подлинная власть благодарности и время чистых благовонных курений.

http://otrok-ua.ru/sections/art/show/v_boi.html