Увидеть лица, услышать голоса. Марина Бирюкова

Церковный календарь, или, как говорили в старину, святцы — книжка, необходимая каждому православному человеку. Из нее мы узнаем, память каких святых совершается Церковью в наступивший день; благодаря ей, запоминаем дни памяти тех из них, кто стал нам особенно дорог и близок. На каждой страничке календаря мы находим перечень (кстати, неполный) «сегодняшних» святых, начиная — когда-то с ветхозаветных праведников и пророков, когда-то с современников Христа, с Его апостолов или с мучеников времен Римской империи… но заканчивая всегда — русскими новомучениками ХХ века, хранителями и исповедниками веры в безбожные времена.

Этих, последних, много — подчеркнем еще раз, что даже и в подробном календаре приведены далеко не все имена. Да и прославлены-то на сей день далеко, далеко не все. Уже проделана и еще предстоит огромная работа — извлечение из тьмы забвения новых и новых имен, изучение документов, составление жизнеописаний. Можно ли, нужно ли верить, что в конечном итоге никто из них не останется забытым, безвестным — здесь, на земле, в России? Да, мы можем в это верить, мы именно к этому должны стремиться, потому что труду историков, краеведов, журналистов, добровольцев, всех, кто не смог остаться равнодушным — безусловно, способствует Сам Господь.

Но проблема, как мне кажется, вот в чем: знать, держать в памяти хотя бы что-то о каждом из известных и прославленных на сей день новомучеников невозможно — при таком их количестве! И оттого наше отношение к их памяти становится подчас прохладным, поверхностным. Иными словами, мы привыкаем к тому факту, что у нас в России, в Русской Церкви — что ни день, то мартиролог неизвестной протяженности. А привыкая, теряем живое чувство. Перестаем непосредственно воспринимать и переживать эту неслыханную в истории христианства трагедию, которая разворачивалась на российских просторах в течение нескольких десятков лет.

Для того, чтобы хоть отчасти преодолеть это привыкание, вернемся к календарю. Полистаем его немного, а затем познакомимся с кем-нибудь из перечисленных на той или иной странице новомучеников поближе. Вот хотя бы та неделя, которая отделяет нас от Собора новомучеников и исповедников Церкви Русской, от 7 февраля.

30 января — священномученик Виктор Европейцев. Кто он был? Да обычный сельский батюшка из пензенского села Хлыстовка, настоятель тамошней церкви во имя святых бессребреников Космы и Дамиана. Обычный?.. Я сама споткнулась об это слово. Да, внешне в его жизни ничего такого необычного, может быть, и не было. Но — давайте на минуту представим себе, что пришлось пережить ему и его семье. Из жития, составленного игуменом Дамаскином (Орловским): «В ноябре 1929 года в дом священника явились представители сельсовета и ОГПУ и заявили, чтобы семья священника покинула село, и, хотя супруга священника была в это время больна и лежала в постели с высокой температурой, пришедшие были неумолимы. Отобрав то, что с их точки зрения представляло какую-то ценность, все остальное они изломали и изорвали, сопровождая все свои действия угрозами и бранью…».

Что должен делать «нормальный человек» после такого визита? Быстренько сбросить подрясник и перейти на гражданскую работу: такие переходы поощрялись! Но отец Виктор сана с себя не снял. Когда власти закрыли в Хлыстовке храм, семья священника перебралась в райцентр, в Краснослободск. Но в апреле, перед Пасхой, крестьяне не выдержали и взбунтовались: Пасха без священника и богослужения — этого они не могли принять. В результате власть разрешила временно открыть храм и пригласить отца Виктора; дала ему возможность отслужить Пасху и Светлую седмицу. Но вот простить этого не смогла, да и не собиралась прощать. Осенью того же года «антисоветская группа кулаков и монашек во главе с попом Европейцевым» была арестована. 30 января 1931 года священника Виктора Европейцева расстреляли в Саранской тюрьме. Погребен мученик в безвестной могиле. Было ему 46 лет.

31 января — священномученик Михаил Каргополов. Сведения из базы данных православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета: «31 января 1919 года отец Михаил был захвачен отрядом красноармейцев под командованием Щетинкина и расстрелян в километре от села Петровское. После ареста отца Михаила посадили на заднюю подводу, а на переднюю сели арестовавшие его красноармейцы. Отъехав немногим более километра от села в направлении деревни Орловки того же, Петровского прихода, они вытащили священника из саней, сняли с него шубу и потребовали, чтобы он снял с себя крест. Отец Михаил отказался. Тогда они попытались силой вырвать из его рук крест, но безуспешно. Сжимая в руках крест, священник молился: “Не ведят бо, что творят!” Один из палачей выстрелил в упор в голову. Священник упал, и они стали стрелять в него, выпустив зарядов двадцать, пока не убили…».

1 февраля — священномученик Николай Восторгов. Он оставил удивительные воспоминания о детстве и юности — простые, безыскусные, искренние, дышащие той, погибшей Россией: «Родился я 1875 года, ноября 21 дня, в селе Никологорском Вязниковского уезда Владимирской губернии, родитель мой был псаломщик Христорождественской церкви Евдоким Михайлович Восторгов и мать Анна Александровна. Самое детство я вовсе не помню, но зато прекрасно помню с девяти лет, тогда как меня родитель готовил на экзамен во Владимирское духовное училище. По окончании сельской школы мне отец объявил, что 16 августа повезет меня во Владимир и тогда мне впало в голову, что скоро-скоро придется расстаться со всей своей природой милой, как-то: садом, рощей, речкой, полем и лужками, где резвился со своими товарищами, а главное, никогда я не мог смириться с расставанием со своими родителями и сестрами. В семействе меня очень любили, так как я из всей семьи был один только сын, а были четыре сестры, и вот потому-то меня очень любили, но, надо сказать, что баловства мне никакого не позволяли, так как отец и мать были очень религиозные и строгие в дело, но никак не зазря. Никогда они не позволяли мне и прочим сестрам, чтобы прогулять всенощную или проспать заутреню и обедню, это было недопустимо. Хотя действительно, иногда и не хотелось вставать рано, но, боясь гнева родителей, встаешь и идешь. В конце концов, как остаюсь благодарен за это и всегда вспоминаю своих родителей за их доброе воспитание, которым пользуюсь я и в настоящее время, воспитывая своих детей…».

И вот на этой чистой, смиренной ноте он — тоже, если разобраться, обычный сельский батюшка! — прожил всю свою последующую жизнь — до смерти от тифа в больнице Соловецкого лагеря в 1930 году… Из письма родным, написанного в тюрьме города Мурома: «Да, детки! Приходят великие праздники, а мне приходится быть без службы — как это для меня тяжело и больно; чуть услышишь звон, и невольно сердце обливается кровью, погрустишь и в душе помолишься, и тем довольствуешься. К счастью моему, в камере нашей собрались все верующие, так что и помолишься иной раз, как и дома, и не слышишь со стороны никаких насмешек, одно только, что нет таких духовных книг, которые бы почитал я с великим удовольствием.

Благодать, мир и любовь да ниспошлет на вас Господь Бог и благословение Господне на вас Того благодатию и человеколюбием всегда ныне и присно и во веки веков.

Остаюсь ваш отец и священник Николай Евдокимович Восторгов».

До сих пор мы рассказывали о духовенстве, а ведь среди новомучеников очень много мирян, в их числе и женщин. В один день с памятью отца Николая совершается память святого мученика Федора Гусева. Кто он был? Простой крестьянин, до революции — староста в селе, после нее — казначей сельского прихода. По сведениям, которые приводит игумен Дамаскин (Орловский) родной сын просил Федора Федоровича выйти из приходского совета, уйти из церкви, предупреждал, что всех, поддерживающих Церковь, ждет арест, просил пощадить семью. Но Гусев-старший сказал «Нет». Умер в лагере на 66‑м году жизни.

5 февраля Церковь чтит память трех женщин, расстрелянных на Бутовском полигоне: Евдокии Кузьминовой, Екатерины Черкасовой и Милицы Кувшиновой. Евдокия Кузьминова была сестрой милосердия в знаменитой Марфо-Мариинской обители, созданной преподобномученицей великой княгиней Елизаветой. Екатерина Черкасова — послушница Свято­Троицкого Александро-Невского монастыря в селе Акатово; а что касается украинки Милицы, она ни послушницей, ни в постриге не была, хотя органы и числили ее почему-то «монашкой». Может быть, потому, что эта тихая одинокая женщина дружила с монахинями разогнанных большевиками монастырей. Все три мученицы претерпели мучения истинные — их по несколько суток держали «на конвейере» (это когда следователи сменяют друг друга и уходят отдыхать, а допрашиваемый нет), возможно, пытали и иначе. Я всматривалась в их тюремные снимки. Немолодые, измученные женщины. Как они могли никого не сдать, ничего такого, что нужно было от них следователям, не сказать и не подписать? Где они взяли на это силы?

Итак, несколько наших мучеников и мучениц стали нам сейчас ближе, мы увидели их лица, услышали голоса. Нынешние технологии позволили нам сделать это быстро и без больших усилий. А если мы возьмем за правило делать это почаще?.. Если уж не каждое утро, то хотя бы раз в неделю?..

Русская Церковь обрела свободу — и по их молитвам тоже, и, может быть, в первую очередь по их молитвам. Мы перед ними в неоплатном долгу, и нам очень нужна с ними живая связь. Без такой связи не будет живой наша вера.

Марина Бирюкова

Газета «Православная вера» № 02 (550)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/ostayus-vash-otec-i-svyashhennik