Учебный фронт

Фото: Gonzalo Fuentes / Reuters

Зверское убийство учителя, на которого его же ученики указали за деньги 18-летнему палачу, взорвало Францию, как не взрывали ее убийства полицейских и журналистов. Ощущение такое, что задет жизненно важный нерв нации и республики — точнее, всех пяти республик (по конституциям), которые эта страна знала за свою историю с 1789 года. Случайна ли коллизия? Или в тот нерв и метили? А главное — как отвечать?

Назвав всего за пару дней до этой трагедии ковид «новым часовщиком», который задает ход событиям вместо государства, Эмманюэль Макрон и сам, кажется, немного перевел стрелки. Даже комендантский час, который пришлось вводить в ряде городов из-за пандемии вопреки воле властей, не отменяет того страшного расписания, по которому страна живет после массовых терактов 2015–2016 годов (некоторые ведут отсчет с пригородных погромов 2005-го). Это расписание составил другой «часовщик», и после убийства учителя Самюэля Пати кухонным ножом посреди бела дня его имя уже называют открыто и прямо, как никогда не называли во Франции: «исламский экстремизм», «подпольная сеть», даже — «исламистское варварство».

Почему всего за несколько дней слетел покров толерантности? Почему стали употреблять слова, которых избегали полвека? Почему МВД готовит к высылке тех, кто годами числился по разряду подозреваемых в связях с террористами в полицейской картотеке? Почему звучат призывы брать на полицейский учет «подрывных» имамов и закрывать их мечети, а также классы «исламского катехизиса», которые открывают под видом обучения родным языкам? Почему, наконец, в названии «закона о сепаратизме», который по инициативе президента готовят к принятию в декабре, перестали деликатно опускать слово «исламский»? Речь о том, чтобы снять с госдотаций все организации, которые не разделяют светские ценности — существуют «сепаратно» от государства и общества…

Все это происходит, потому что убили учителя. Стало ясно: против Республики открыт новый фронт.

IV класс и классовая борьба

Учителя во Франции на передовой не просто давно, они на передовой по определению. По сути, с реформы Жюля Ферри 1881–1882 годов, которой во Франции было введено всеобщее образование.

Не случайно один из воспитанников учителей той, первой волны, сын крестьян и поэт Шарль Пеги, называл их «черными гусарами Республики»: в своих строгих черных одеждах эти первые учителя готовили борцов за те ценности, которые были заложены в идее образования для всех — вероятно, самом конкретном воплощении идеи равенства из всех возможных. Они учили жить и умирать за Республику, и, хотя тогда во Франции была Третья Республика, а сейчас Пятая, многие учителя — все такие же: они не могут учить без баррикад. Сам Пеги, социалист и католик, погиб командиром пехотного взвода на Марне (ценности Республики в Первую мировую пришлось защищать от Германской империи). А после себя оставил слова, которые звучат так, словно их написали вчера. Процитирую программное эссе «Наша юность» (1910 год):

«Мы тонкий пласт. Он будто расплющен предыдущими поколениями, с одной стороны, и солидным слоем поколений последующих — с другой… Наша неблагодарная задача — стать связующим звеном между теми и другими, обеспечить связь, предупредить и тех и других, рассказать одним о других. А это значит, что нас поднимут на смех и те и другие. Таков общий удел всякого, кто попытается сказать хоть немного правды. Как бы случайно нам выпало стать связующим звеном между людьми, не желающими ничего знать друг о друге. Нам досталось просвещать людей, как раз и не желающих просвещаться».

Тем, кто привык потешаться над Европой и ее толерантностью, намекая на то, что толпы желающих эмигрировать не переводятся от глупости и сытости принимающих, стоит вчитаться: изначально терпимость к обездоленным была жертвенной, даже подвижнической. Она была одним из важнейших шагов к равенству, причем первым, и помогал его делать — учитель. Не случайно другой великий писатель, выходец из бедного пригорода Алжира Альбер Камю, став лауреатом нобелевки по литературе за 1957 год и прозванный «совестью Запада», посвятит свою нобелевскую речь школьному учителю Луи Жерве.

Традицию эту во Франции держали свято — знакомый учитель из Сен-Дени, когда горели парижские пригороды в 2005-м, объяснял: если подростки-иммигранты жгут машины и воюют с полицией, вместо того чтобы сдавать экзамены и пробиваться в обществе, то это мы, учителя, проиграли — значит, они не получили своего шанса.

— Как можешь ты дать им шанс, если они жгут машины? — не мог понять я.— Может, им твой шанс и не нужен.

В ответ было:

— Может, и не нужен. Но он у них должен быть...

Это позиция — надо дать возможность приобщиться к ценностям Франции. Плохим ли, хорошим ли, но обязательно дать. Президент Макрон наградил орденом Почетного Легиона Самюэля Пати, учителя истории и географии IV класса (8-го по-нашему) из колледжа Буа д’Ольн в городе Конфлан-Сент-Онорин (27 км от Парижа), потому что в восприятии нации он делал именно это. Очевидно, «связующим звеном», если говорить словами Шарля Пеги, между теми, кого взбудоражил урок покойного, это не стало.

Рискну утверждать, что за без малого полтора века, прошедшие после своего формирования в 1880-е, французская система образования (как и многие другие, наверное) стала ареной практически всех битв, которые пережила страна,— от классовых до расовых. Одних только реформ в образовательной области (ими отмечалось почти каждое правительство) не перечесть: чтобы ответить на новые социальные и цивилизационные вызовы и сохранить ту самую основу, идею равенства, выделялись специальные зоны, специальные классы, специальные финансирования… Но таких яростных столкновений, как то, что стартовало в IV классе после урока Самюэля Пати и развернулось на всю страну, еще, кажется, не было. Может, именно потому, что издержки борьбы за равенство постепенно накапливались.

Принцип на принцип

Что произошло на уроке, который вел 47-летний учитель (он же — отец пятилетнего мальчика), а главное — что происходило после него, теперь в деталях выясняет даже не полиция, а контрразведка, Главное управление внутренней безопасности (DGSI), вкупе со специальными антитеррористическими подразделениями. Занятие неблагодарное: 11 задержанных, чьи показания противоречат друг другу, толпы свидетелей, тьма информации в интернете, потоки пропаганды и ажитации, а главное — требование действовать показательно, которое исходит и от властей, и от общества.

В этих условиях не до дискуссий на педсоветах о том, стоило ли тащить на обсуждение с 14-летними подростками сомнительные и изначально провокативные карикатуры или, быть может, стоило все-таки обсуждать вопросы свободы и веры на менее взрывоопасном учебном материале. Куда там! Минобр Франции готовит свой ответ: публикацию брошюры с карикатурами и распространение по всем школам страны в качестве учебного пособия по свободе самовыражения. «Свобода подвергать критике религии и служителей культа — одна из базовых ценностей Франции»,— пишут специалисты по карикатурам и напоминают: уже два века назад мы рисовали непотребства на Иисуса, католических священников в виде хищных птиц и так продвигали свободу в массы. Во Франции можно смеяться над любой верой, доктриной, идеологией — нельзя только переходить на личности и национальности, клеветать, а также призывать к насильственным действиям. К слову, Мишель Уэльбек, обозвавший ислам «самой тупой религией», в 2002-м именно с помощью этих юридических постулатов отбился от иска ректора Парижской мечети. После чего, правда, съехал из Франции.

Есть и другая сторона медали — и она еще более страшная. Еще в 2004 году доклад генерального инспектора Минобра Жан-Пьера Обена по итогам проверки 60 учебных учреждений Франции выявил, что светское образование в стране под серьезной угрозой. Вот факты: 40 процентов преподавателей признаются, что осуществляют самоцензуру, сознательно уходя от «острых» тем, особенно в проблемных классах. Чего избегают? Да всего, что вызывает проблемы.

«Мы констатировали выражение протеста (со стороны учеников.— «О») в отношении отдельных дисциплин и авторов,— не раз объяснял составитель доклада, который министерство, к слову, оставило без движения.— Например, в рамках курса литературы, а также против теории эволюции. В истории и географии (во Франции это отдельный предмет.— «О») это касалось всего, что затрагивало Ближний Восток, а также религиозной темы».

Книга инспектора, ныне пенсионера, «О том, как мы позволили исламизму проникнуть в среднюю школу» вышла за полтора месяца до убийства учителя Пати — 2 сентября. Комментируя выход, автор утверждает, что за прошедшие 15 лет ситуация деградировала, и поясняет: дело не только в росте числа конфликтов и правонарушений.

— 15 лет назад зачинщиками выступали по большей части ученики,— подчеркивает Жан-Пьер Обен.— Теперь же они виновны лишь в 57 процентах случаев, остальные инициируют их родители, особенно в начальной школе.

Дело, по существу, идет к тому, что школой управляет не одно только Министерство образования. «О каком равенстве мы говорим? — возмущаются французы в Сети и прессе.— Какие принципы? Да это руины!» И до нынешней трагедии были известны случаи избиения педагогов, но все покрывала, по выражению господина Обена, «культура корректности, а то и культура замалчивания». Апофеозом стала последняя история: педагог, звучат предположения, был на взводе, пошел на принцип…

Можно ли считать это базой для диалога? Как показывает трагическая история в Конфлане, никоим образом. В прессу уже попадают подробности о том, что педагога две недели до смерти травили, методично и аккуратно. Сначала родитель возмущенной показом карикатур ученицы назвал его в Сети «хулиганом» и записал ряд видеороликов с призывом не оставлять дело безнаказанным (предполагают, это было своего рода докладом по инстанциям — на Пати указали как на мишень). Сеть взорвалась угрозами в адрес учителя, в полицию поступило заявление о растлении несовершеннолетних. А увенчал этот прессинг визит возмущенного родителя с имамом С. (состоящим, как выяснилось, в полицейском списке лиц, подозреваемых в контактах с террористами) к директору колледжа с требованием уволить историка. Директор разобрался в подробностях и отказал, установив, что учитель предложил всем несогласным с постановкой вопроса выйти из класса до обсуждения карикатур. Вот после того, как не сработал весь этот прессинг, и состоялся чудовищный акт убийства.

Геополитика в школьном дворе

Почти все, кто пишет на эту тему сегодня во Франции, не сомневаются: на то, что произошло, надо отвечать не словами, а актами. Высылать. Закрывать. Принимать законы. Брать под наблюдение школы. Обеспечивать охрану учителям.

Хорошо бы еще прислушаться к словам генинспектора в отставке Обена и провести, наконец, педсовет, на котором те 40 процентов учителей, что годами практикуют самоцензуру, поделятся — причем не под камеру — своим педагогическим опытом как удачным, так и неудачным по части борьбы за равенство и за ценности. Иначе эта стенка на стенку разнесет не только принципы, но и школу.

А что касается принципов, то их, кажется, все-таки придется адаптировать хотя бы к тому, чтобы в какой-то момент диалог заменил самоцензуру и нетерпимость. Иначе как «просвещать людей, не желающих просвещаться»? Говорить «они не пройдут», горько заметил кто-то из публицистов, уже поздно, потому что «они» прошли. Смысл примерно такой: исламисты взяли улицу во многих французских пригородах, но вот школы им нельзя отдавать.

Не случайно Тьерри де Монбриаль, политолог с мировым именем и президент Французского института международных отношений (IFRI), в интервью по поводу этой грустной истории газете Le Figaro дал понять, что нет важнее геополитики, чем та, чей исход решается в школьном дворе.

Дмитрий Сабов

26 октября 2020 г.

Источник: "Коммерсантъ"/"Огонёк"