Церковь плененная. Андрей Зайцев

И вот что в нем говорилось: «Против устремлений православной церкви распространить свое влияние на массы ничего не предпринимать. Напротив, всячески содействовать им, причем изначально  настаивать на принципе разделения церкви и государства и избегать единства церкви. Также не препятствовать образованию религиозных сект».

Кроме того, гитлеровский лозунг «каждой деревне свою церковь» лишал Церковь всякой возможности сохранить себя как организацию и объединять русских людей в условиях оккупации. Напротив, фашисты всячески играли на национальных чувствах разных народов и призывали их создавать карликовые церкви по национальному признаку. На первый взгляд это был беспроигрышный вариант – верующие ходили в храмы, а немцы получали подконтрольную карманную религиозную организацию.

Планам этим было не суждено осуществиться. Показная, но минимальная помощь немецких войск в открытии храмов быстро сошла на нет. Уже осенью 1941 года появились директивы, прямо запрещающие немецким солдатам и офицерам участвовать в богослужениях вместе с русскими. За шумихой пропагандистских статей об открытии храмов и горячей благодарности населения нельзя было скрыть очевидное: подавляющее большинство населения не стало сотрудничать с оккупантами даже после открытия храмов. Напротив, священники, служившие в храмах, часто помогали партизанам и осмеливались отказывать в погребении полицаям – добровольным помощникам фашистов из числа русских людей.

Стоит отметить, что неудачи немецкой религиозной политики в России были связаны и с позицией митрополита Сергия (Страгородского) и его ближайших сподвижников. Понимая всю сложность положения священников и мирян на оккупированной территории, церковные иерархи тем не менее призывали верующих не идти на прямое сотрудничество с фашистами: «всякий виновный  в измене общецерковному делу и перешедший на сторону фашизма, как против Креста Господня, да числится отлученным, а епископ или клирик лишенным сана». Нужно сказать, что жесткие прещения, которые  обещало клирикам это соборное постановление, принятое в сентябре 1943 года, не были массовыми. Во многих случаях было очень тяжело установить степень сотрудничества духовенства с немцами. Если священник говорил какие-то проповеди в присутствии немецких военных, то сложно судить насколько добровольными были его слова, прославляющие фюрера. Митрополит Сергий (Страгородский) как никто другой понимал степень несвободы Церкви, а потому Церковь обращалась к жителям оккупированных территорий со словами поддержки и любви. Митрополит Алексий (Симанский) посвятил этому Рождественское послание 1944 года: «Мне хочется не только приветствовать вас от всего сердца,  но и утешить вас в вашей великой скорби – вас отторгнутых от родных, близких и любимых…Сами вы ежеминутно находитесь под страхом смерти, находясь во власти врага, надменного и беспощадного».  Эти слова митрополита Алексия   были проникнуты личной болью, поскольку большая часть его епархии находилась под властью врага, а сам он пережил в Ленинграде все ужасы блокады, постоянно служа в Никольском соборе. Нельзя сказать, что призывы митрополита Алексия остались без ответа – они давали людям надежду на освобождение, вселяли уверенность и показывали, что  церковь помнит о них и молится.

Провал немецкой религиозной политики «разделяй и властвуй»  был связан и с действиями самих фашистов, особенно в моменты отступления. Немцы грабили и уничтожали те же храмы, которые так торжественно передавались верующим в 1941-42 гг.

Источник: Татьянин день