ТРАГЕДИЯ: КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ
Что за нелепые шутки, скажет кто-нибудь. И будет одновременно прав и неправ. Дело в очень неожиданном переводе с древнегреческого на русский язык слова «трагедия». А именно, по-гречески оно дословно означает «песнь козла» или «козлиная песнь», и образовано от слов ὁτράγος (tragos) – козел, и ἡᾠδή (ōidē)– песня, песнь.
Почему у этого столь серьезного слова такая легкомысленная этимология? Дело в том, что жанр трагедии возник в Древней Греции. Как рассказывает великий философ Аристотель в своем знаменитом трактате «Поэтика», трагедия возникла первоначально из импровизированных песен (дифирамбов) в честь бога Диониса, которые исполняли выряженные в козлиные шкуры актеры, изображавшие сатиров. Эти песни сначала состояли, как говорит Аристотель, «из мелких сказаний и потешного слога». Лишь потом, путем ряда изменений и преобразований трагедия стала самой собой, и «достигла своей важности и величия» (Аристотель).
Античная традиция сохранила имя первого трагического поэта в городе Афины – Феспида. Считается, что в 534 г. до н. э. в Афинах состоялась постановка первой трагедии во время праздника «Великих Дионисий». Всем известны имена первых великих греческих трагиков – Эсхила, Софокла и Еврипида. Всего до нас дошло 34 трагедии этих авторов из 100, написанных ими по преданию.
Вопреки своей несерьезной и шутливой этимологии трагедия как жанр изображает вещи далеко не шуточные. Основным предметом изображения трагедии по Аристотелю являются страсти или страдания – «действия, причиняющие гибель или боль, например смерть на сцене, мучения, раны и тому подобное». Для нас очень интересно то, что для обозначения страстей Аристотель тут использует слово τόπάθος (pathos), то самое, о котором мы уже писали в статье «Страсти: антоним свободы»
Конечно, античное понимание понятия страсти (τόπάθος) сильно разнится от христианского его понимания. Но примечательно, что и тут и там это слово означает также и страдание. То есть, патос – это некое претерпевание, лишающее человека свободы и имеющее мучительный характер. Любопытная параллель между аристотелевским и христианским пониманием патоса становится еще очевиднее, когда Аристотель говорит, что в несчастье или страдание главный герой трагедии попадает вследствие некоей ошибки, и использует тут слово ἡ ἁμαρτία (hamartia), которое позже, в христианстве, в основном и стало обозначать грех .
Конечно, в классической трагедии эта роковая ошибка не понимается как личный грех человека. Это скорее некое роковое стечение обстоятельств, в которое по определению опять же Аристотеля попадают люди «скорее хорошие, чем плохие», но все же «не отличающиеся ни добродетелью, ни праведностью». И все же, если внимательно проанализировать жанр трагедии, в трагическую беду герои во многом попадают из-за своей страстности, несдержанности, которая присуща всем обычным людям за исключением святых и мудрецов. Иначе говоря, трагический герой должен обладать масштабным и ярким характером, чтобы он мог окунуться с головой в водоворот событий, и с ним могла случиться бы такая беда, которая за живое тронула бы любого зрителя трагедии и вызвала бы у него сострадание и страх. Между прочим, последнее Аристотель и считал главной целью трагического жанра.
Если бы Отелло был менее ревнив, если бы Ромео и Джульетта были мене влюбчивы, если бы Гамлет, при всем своем благородстве оставивший после себя целую кучу трупов, был менее мстителен… Все эти герои тогда бы выжили, но и трагедии как жанра бы не было. Великие драматурги специально брали в качестве главных героев сильные и страстные характеры хороших в общем то людей, чтобы с их помощью отразить весь трагизм нашей обычной, земной жизни, если она предоставлена самой себе и не имеет выхода в иное, небесное измерение.
- Войдите или зарегистрируйтесь, чтобы получить возможность отправлять комментарии