Тайные молитвы Евхаристии: почему их не читают громко?

Большинство прихожан никогда не слышали прекрасных и возвышенных молитв, которые произносит священник в самый важный момент Литургии. До людей, стоящих в храме, доносятся лишь возгласы, окончания молитв, читаемых в алтаре беззвучно или тихим голосом. А как обстояло дело в древности? Когда и почему возникла нынешняя практика?

Анафора (в пер. с греческого «возношение»)

Главная часть Божественной литургии, сохранившаяся в общем содержании молитв от древнейших времен, называется Евхаристическим каноном или Анафорой. В ее центральном моменте совершается возношение Святых Даров и преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Анафора начинается после пения Символа веры, когда диакон возглашает: «Станем добре, станем со страхом, вонмем, святое возношение в мире приносити».

Раньше все было понятно

Чрезвычайно простой была церковная жизнь в апостольскую эпоху. Христиане собиралась «по домам… хваля Бога» (Деян. 2: 46-47), то есть в небольших помещениях, пространство которых подчеркивало общинный характер христианского богослужения. Поэтому все произносимые молитвы были слышны и понятны присутствующим. Единственная упоминаемая в Новом Завете проблема т. н. глоссолалии, или «говорения на языках», заключалась в том, что верующие слышали, но не понимали слова молитв на непонятном языке: «…если и вы языком произносите невразумительные слова, то как узнают, что вы говорите? <…> Ибо если ты будешь благословлять духом, то стоящий на месте простолюдина как скажет “аминь” при твоем благодарении? Ибо он не понимает, что ты говоришь» (1 Кор. 14: 9, 16). Короткое слово «аминь» (евр. «истинно», «да будет так»), до сих пор сохранившееся в нашем богослужении, видимым образом объединяло молитву всех присутствующих. Записанных богослужебных текстов еще не было, поэтому предстоятель читал молитвы в свободной форме, а своим заключительным «аминь» община подтверждала согласие с произнесенным и тем самым выражала свое литургическое единство. Продолжением и высшей точкой единства в молитве логически становилось причащение от одного Хлеба и одной Чаши, когда все христиане глубочайшим образом соединялись со своим Спасителем и друг с другом.

Во II-III веках мы видим очень схожую картину. Святой Иустин Философ около 150 года в своей «Апологии», обращенной к язычникам, описывает современную ему Евхаристию: «К предстоятелю приносятся хлеб и чаша воды и вина, и он, взяв, воссылает именем Сына и Духа Святого хвалу и славу Отцу всего и подробно совершает благодарение за то, что Он удостоил нас этого. После того как он совершит молитвы и благодарение, весь присутствующий народ возглашает, говоря: “Аминь”». Дионисий Александрийский (середина III века), говоря о принятии человека, крещенного еретиками, но долгое время пребывавшего в церковном общении, указывает: «Я не дерзаю снова приготовлять (ко крещению) того, кто выслушивал благодарения и вместе с прочими произносил “аминь”, и подходил к престолу, и протягивал руки для принятия святого Хлеба». В эту же эпоху мы встречаем свидетельства о том, что молитва предстоятеля все еще оставалась свободной по форме. «Дидахи» (конец I — начало II века), приведя пример молитвы благодарения, добавляет: «Пророкам же предоставляйте благодарить по изволению», а т. н. «Апостольское Предание» (возможно, III век) указывает епископу: «Каждый пусть молится по своей возможности. Если же кто-нибудь имеет возможность помолиться долгой и возвышенной молитвой, то это хорошо… Только пусть его молитва будет здравой и правильной в учении». Очевидно, что оценить красоту и вероучительную чистоту подобной импровизации можно было только в том случае, если молитва читалась вслух и была слышна всей общине.

Акустический фактор

IV век принес христианской Церкви не только свободу, но и множество изменений в устройстве христианских общин. Число приверженцев религии, ставшей вначале разрешенной, а затем и государственной, резко возросло. Им требовались другие, более вместительные помещения для богослужебных собраний, которыми стали базилики. Напоминающие по форме корабль, они легко вмещали сотни и даже тысячи людей. Но «наполнить» их звуком, слышным всем присутствующим, было довольно сложно. Завершавшая строение полукруглая апсида играла роль резонатора и усиливала слова предстоятеля, однако голос епископа (нередко пожилого и слабого) проигрывал велегласным диаконам и мощным хорам, которые находились намного ближе к молящимся. К тому же едва ли можно было подобающим образом сосредоточиться на содержании молитв, стремясь произнести или прокричать их как можно громче. Пространство константинопольского храма святой Софии, например, было настолько огромным, что время отражения звука в нем могло достигать нескольких секунд!

Тексты молитв в IV веке начали фиксировать письменно, и некоторые из них (особенно Евхаристический канон) были очень продолжительными. Хотя историки полагают, что в древности любые тексты люди всегда читали вслух (или вполголоса), а не «пробегали глазами», как это мы делаем сейчас, общины больших храмов едва ли могли воспринимать на слух эти объемные тексты в таких акустических условиях.

Тем не менее святой Иоанн Златоуст в IV веке еще ясно свидетельствует о сохранении древней практики: «В молитвах, как всякий может видеть, много содействует народ, ибо и о бесноватых и о кающихся совершаются общие молитвы священником и народом… И молитвы благодарения также суть общие, ибо не один священник приносит благодарение, но и весь народ; ибо, сперва получив ответ от народа и потом согласие, что достойно и праведно совершаемое, начинает священник благодарение. И что удивительного, если вместе со священником взывает и народ, когда он возносит эти священные песни совокупно с самими херувимами и горними силами».

Дисциплина тайны

Сегодня, в эпоху книгопечатания и интернета, мы стремимся поделиться полнотой своей веры со всеми желающими. Однако во II-IV веках ситуация была иной. Церковь соблюдала т. н. «дисциплину тайны» (лат. disciplina arcani), которая не позволяла сообщать язычникам многие истины христианской веры до момента их крещения. Например, в некоторых церковных областях даже тексты «Отче наш» и Символа веры сообщали готовящимся ко крещению всего за несколько недель до принятия Таинства, причем катехумены должны были выучить их наизусть, не записывая, чтобы священные тексты случайно не попали в руки непосвященных. Поэтому тихое чтение молитв также стало одним из способов такой «информационной защиты»: даже если некрещеные не покинули храм после соответствующего призыва (возглас «Елицы оглашенные, изыдите» до сих пор содержится в нашей Литургии), они не должны были услышать слова важнейшей молитвы Евхаристии — анафоры. Соответственно, клирики стали все более и более рассматриваться не только как хранители литургического наследия Церкви, но и как его охранители от «непосвященных».

Одновременно в IV-V веках Литургия начинает все более восприниматься не как «общее дело» (изначальное значение греческого слова), но как страшная тайна, являющаяся предметом благоговейного почитания, вызывающая страх и трепет перед Телом и Кровью Христа. Вполне понятно, что подобающей формой приближения к ней является благоговейное молчание. Сам греческий термин «Таинство» («мистирион») происходит от глагола «мио», означающего «молчать», «держать уста закрытыми». В этот же период христиане начинают все реже и реже причащаться: Тайну более созерцают, чем к ней приобщаются. Поэтому молитвы Литургии начинают рассматриваться как достояние тех, кто сохраняет древнюю практику и причащается за каждой Евхаристией, то есть духовенства. Тем самым изначальное единство общей молитвы и общей Чаши деформируется, и с этой точки зрения находящимся в храме нет необходимости слышать литургийные молитвы.

Когда явное стало тайным?

Точно ответить на вопрос о том, где и когда тайное чтение молитв вытеснило изначальную практику, невозможно. Этот процесс протекал с различной скоростью в разных церковных областях. Однако уже в 19-м правиле Лаодикийского собора (середина IV века) говорится о трех молитвах верных, первая из которых читается «в молчании», а две другие — «с возглашением». Немного позже мы имеем свидетельства из Сирии, где в приписываемой несторианскому писателю Нарсаю (умер около 503 года) проповеди говорится, что «священник, уста Церкви, открывает свои уста и беседует наедине с Богом, как с другом».

В «Луге духовном» Иоанна Мосха (550-619) приводится интересное повествование о том, как дети пытались «играть» в Литургию, повторяя над хлебом и вином слова анафоры, которые они слышали во время богослужения. Это стало возможным ввиду того, что «в некоторых местах священники имели обыкновение читать молитвы вслух, поэтому дети, стоявшие в священных собраниях весьма близко к ним, перед святилищем, слышали слова и запомнили их». Автор, очевидно, порицает такую практику (которая, судя по всему, уже скорее была исключением, чем правилом), поскольку священные фразы могли использоваться не по назначению и подвергать Таинство насмешке и уничижению. Однако налицо факт: молитвы уже слышали только стоявшие у алтаря дети и подростки.

Процесс постепенного «умолкания» молитв Литургии не всеми воспринимался как нечто само собой разумеющееся. Интересно, что самая острая и негативная реакция последовала не со стороны духовенства, но прозвучала из уст государственной власти в лице императора Юстиниана, предписавшего в 565 году в своей 137-й новелле: «Повелеваем, чтобы все епископы и пресвитеры не тайно совершали Божественное приношение и бывающие при святом Крещении молитвы, но таким голосом, который хорошо был бы слышим верным народом, дабы души слышащих приходили от того в большее благоговение, богохваление и благословение». И хотя новелла завершалась санкциями в адрес нарушителей этого предписания, даже императорский авторитет на смог изменить ситуацию, которая неуклонно развивалась в другом направлении.

Около 730 года святитель Герман Константинопольский пишет, что священник «отверзает уста пред Богом и, один собеседуя с Ним… втайне изрекает перед Богом тайны». Но еще в XI веке византийский литургический комментарий «Протеория» сообщает нам, что тогдашние миряне интересовались содержанием священнических молитв: «Некоторые из стоящих вне алтаря часто приходят в недоумение, споря между собой и говоря: какая цель, мысль и сила тихо читаемых молитв, и желают получить об этом некоторое понятие». Однако автор текста, вместо того чтобы сообщить и изъяснить эти тексты своим читателям, предлагает неожиданный ответ: единственная произносимая вслух молитва Литургии, заамвонная, содержит в себе все необходимое для мирян, будучи своего рода «конспектом» всех священнических молитв: «Поэтому божественные отцы и начертали (заамвонную молитву), как бы сокращение всего, о чем было просимо (во время Литургии)».

Тем самым процесс «раздвоения» византийской Литургии к этой эпохе окончательно завершился. Пока священник тихо читал положенные молитвы в алтаре, диакон произносил понятные народу прошения ектений, находясь на амвоне (который находился в центре храма). Еще одной «параллельной» формой молитвы стали песнопения хора, достаточно продолжительные для того, чтобы священник успел прочитать необходимые тексты (например, анафору). Две эти богослужебные линии пересекались в моменты возгласов, преподания благословения, чтения Писания и т. д. В дореволюционный период этот процесс пошел еще дальше: издавались специальные сборники молитв для мирян, которые они могли читать в определенные моменты Литургии. Но это были не священнические молитвы и даже не молитвы церковных песнопений или ектений с переводом на русский язык, но особый «мирянский» набор молитвословий, с богослужебными текстами напрямую не связанный. Священник, диакон с хором и миряне тем самым благополучно совершали «свои» отдельные чинопоследования.

Множественное число в эпоху индивидуализма

Попытки изменить ситуацию и вернуться к изначальной практике неоднократно предпринимались на протяжении последних столетий. Так, в Греции с призывом восстановить гласное чтение евхаристической молитвы выступило в XVIII веке афонское движение колливадов; в России этот вопрос активно обсуждался в начале XX века перед созывом Поместного собора 1917-1918 годов. В некоторых Поместных Церквях сейчас спокойно сосуществуют обе практики тайного и гласного чтения литургических молитв священником.

Сегодня мы живем условиях, совершенно отличных от реалий первого тысячелетия. Современная звукоусиливающая аппаратура, все больше использующаяся во время богослужения, позволяет успешно «озвучить» храм любых размеров. Также странно было бы говорить о некоей «дисциплине тайны», когда каждый желающий может найти все тексты Литургии в интернете, а телекамеры регулярно транслируют на всю страну богослужения из алтарей главных российских храмов. Вряд ли следует в обязательном порядке предписать, подобно Юстиниану, всем священникам читать молитвы вслух — как и запретить делать это тем, кто уже практикует это на своих приходах. Все молитвы Евхаристии сформулированы во множественном числе (за исключением молитвы священника о себе «Никтоже достоин», читаемой во время Херувимской песни), и это не просто исторический реликт, напоминающий о давно ушедшем периоде христианской истории, но призыв задуматься в более широкой перспективе о соотношении нашего богослужения и приходской жизни.

Сейчас, когда в центре приходской жизни чаще всего стоит именно «я», мы призваны к тому, чтобы вновь открыть ее общинное измерение. Индивидуализм определяет очень многие стороны современного христианства: от словоупотребления («приход», «требы») до отношения к Евхаристии («я причащаюсь (или служу), когда считаю нужным»). Такие разобщенные прихожане едва ли могут во всей полноте осознать свою ответственность за Церковь: от совершенно «земного» аспекта содержания храмов до миссионерского призыва к окружающему обществу. Все это негативно влияет на достоверность нашего православного свидетельства миру, уставшему от безысходности и тупиков эгоизма. Примеров того, насколько востребована совместная молитва, немало. Как объединяет молящихся совместное пение Символа веры и «Отче наш», как любят наши прихожане молитвы, читаемые вслух священником на молебнах!

Однако вряд ли простое внешнее копирование тех или иных форм прошлого без наполнения их соответствующим содержанием принесет реальные плоды. Наивно надеяться, что, если мы начнем читать евхаристические молитвы вслух, наши храмы как по мановению волшебной палочки сразу же наполнятся толпами новых прихожан. Возможно, стоит начать с того, чтобы миряне познакомились с этими замечательными текстами, вобравшими в себя молитвенный опыт столетий (все они доступны, в том числе в переводах на русский язык). Наверное, их чтение вслух, «единым сердцем и едиными усты», было бы более подобающим там, где в центре действительно находится совместная евхаристическая жизнь, а не только записки и свечки. В этом случае они помогут совершенно по-новому осознать, что центральная составляющая церковной жизни — не мои «религиозные нужды», но наше «мы» во Христе и в совместном бытии друг с другом. И тогда ростки общинной жизни, пробивающиеся в настоящее время, обязательно дадут обильные всходы в будущем.
 

Текст: протоиерей Владимир ХУЛАП. Фото: протоиерей Константин Пархоменко

Источник: Нескучный сад