В сознании древних христиан пост был теснейшим образом связан с добродетелью милосердия. И это не удивительно, потому что чем иным, как не призывом к милосердию, является то евангельское зачало, которое мы слышим за Литургией в Неделю о Страшном суде:
«Приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне» (Мф. 25: 34–36).
И очевидно, что если мы и воздерживаемся, и предаемся трудам покаяния, и подвизаемся в молитве, но не совершаем дел милосердия и не обретаем хотя бы начатков этой добродетели в сердце своем, то, значит, не приносит наш пост подлинных плодов. Ведь слышим мы, как именно о милосердии говорит Господь применительно к нашему ответу на Его Суде, а не о воздержании, не о покаянии, не о молитве.
Помните: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мф. 5: 48)? Когда говорит об этом Господь? Тогда, когда перечисляет выше те проявления милующего сердца, которые должны быть присущи Его ученикам и последователям. Ведь мы, и правда, ни в чем более не можем по-настоящему подражать и уподобляться Ему: ни в чистоте, ни в святости, ни тем паче во всесилии и премудрости, но только в этом – в любви к сотворенным Им людям, нашим братьям и сестрам, в сострадании и милосердии к ним. И именно любовь и милосердие сродняют нас с Ним – настолько, что слышим мы: «Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5: 45).
Пост для нас – «личное дело». Но если никто, кроме нас, не ощущает пользы от нашего поста, то велика ли ему цена?
Сегодня пост слишком часто понимается как некое «личное дело», как «работа над собой», как «время роста». И в каком-то смысле это так и есть, но вместе с тем если никто, кроме нас, не ощущает пользы от нашего поста, то велика ли ему цена? Редкость ли в наши дни христианин, который, постясь, тратит на постную пищу денег в разы больше, чем на скоромную, компенсируя отсутствие молочных продуктов, мяса и рыбы наполнением своего меню всевозможными «гадами морскими», о которых в Типиконе ничего не сказано, уделяет приготовлению постных блюд куда больше времени, чем на готовку в обычное время? А ведь в древности своего рода оборотной стороной воздержания становилось то, что христиане, утесняя себя, делились за счет этого едой с неимущими…
И кому не знакомо то состояние раздражения, ожесточенности, которое сопровождает порой пост – и не только по-настоящему строгий, но даже и вполне щадящий, однако все же воспринимающийся человеком как определенное лишение? Раздражения и ожесточенности, из-за коих на нас так скептически и с таким разочарованием взирают со стороны люди, не понимающие, «зачем нам это» и «почему мы такие».
Поэтому ни в коем случае нельзя нам, проходя великопостное поприще, забывать о том, что стремление к стяжанию сердца милующего – одна из важнейших его составляющих.
Но вот в чем затруднение… И воздержание требует подвига. И в покаянии пребывать непрестанно крайне непросто. И молитва – делание сложнейшее. Но обретение милостивого сердца – дело еще более трудное: слишком много препятствий встречаем мы здесь на своем пути. Много… Но если не преодолеть их, то не достичь никак нам своей цели и не сподобиться «на земли» «чистым сердцем» Христа воскресшего «славити» (Стихира в начале Пасхальной утрени, перед крестным ходом, глас 6-й).
Мы призваны к совершенству, но насколько же очевидно несовершенство вопиющее – и наше, и людей, нас окружающих! И сколько видим мы и в мире, и в действиях ближних наших того, что заслуживает оценки критической, вызывает негодование, а зачастую и просто внушает страх! Видим, чувствуем, переживаем, и сердце от этого зрения, чувств и переживаний ожесточается, остывает, становится каким угодно, но только не милующим.
И что делать нам с ним? Ведь когда оно такое, то и сама молитва наша, какими бы ни были важными предметы ее, превращается, по слову преподобного Исаака Сирина, в «сеяние на камне». И как бы ни стремились мы к Господу, чувствуем мы какую-то страшную отчужденность от Него, даже – отлученность. И не удивительно это. Как писал афонский подвижник, игумен обители Симонопетра архимандрит Емилиан (Вафидис),
«если ты не вмещаешь в себя интересов другого и этот ограниченный мир, то как вместишь беспредельного и невместимого Бога?»
Вода точит жесткий и неподатливый камень, и сердце, как бы ни было оно холодно и ожесточенно, поддается, когда мы работаем над ним, когда трудимся, порой унывая и отчаиваясь, но подвига все же не оставляя и продолжая просить о том, чтобы Господь Сам благословил труды наши.
И одна из первых, стоящих перед нами задач – постараться преодолеть осуждение. То самое, которое кажется неминуемым, поскольку все не только «согрешили и лишены славы Божией» (Рим. 3: 23), но и продолжают грешить, не переставая. Однако вот исполненный поразительной мудрости и вместе простоты совет преподобного Анатолия Оптинского (Младшего), лаконичный и потрясающе действенный:
«Пожалей – и не осудишь».
Да, трудно не осуждать того, кто представляется сильным, славным, успешным, угрожающим тебе и унижающим тебя, когда творит он неподобное. Но стоить понять, насколько немощен, несчастен он, какую участь готовит он себе этими неподобными поступками, как начинаешь осознавать, что не осуждения заслуживает он, а сожаления.
Творящий неподобное немощен и несчастен – и потому не осуждения заслуживает он, а сожаления
И если замедлить в этой мысли, дать ей прорасти в нашем сердце, то вслед за пониманием придет и чувство жалости, сострадания, и сердце смягчится.
А это так важно – чтобы оно смягчилось!
Оно отчего еще так холодно и безжизненно? – Как раз от жесткости.
«Чем больше ты смягчишь свое сердце, тем больше вместит оно благодати Божией», – так удивительно перекликаются эти слова преподобного Варсанофия Великого со словами отца Емилиана!
А значит, надо как можно чаще преклонять его к жалости, убеждать, что достойны ее те, на кого чувствуем мы обиду, кого и знать не хотим, о ком желали бы раз и навсегда забыть. И – жалеть. И сердце будет меняться.
Надо как можно чаще жалеть, и сердце наше будет смягчаться. А такое сердце больше вместит благодати Божией
Оно станет незащищеннее, уязвимее, окажется более открытым для боли и страдания:
«Тот, кто больше любит, больше страдает», – объясняет эту боль преподобный старец Силуан Афонский.
Но это страдание и расширяет его, и делает сильнее, чище, милосерднее.
Смягчает сердце и молитва. Но не та лишь, в которой просим мы Бога о милости к нам и к тем, кого мы любим, – она-то и остается часто холодной и безжизненной, заставляя печалиться и гадать, отчего это так. Оттого, что слишком мало в ней места мы находим для тех, кто не близок, кто еще далек от нас, тем более – для того, кто нам враждебен. Что ответил однажды преподобный Паисий Святогорец монаху, спрашивавшему, какие приемы использовать для преуспеяния в молитве Иисусовой? Посоветовал усердно молиться о других, научиться воспринимать их боль как свою – именно из этого чувства и рождается настоящая молитва.
И, конечно, желая стяжать сердце милующее и сострадательное, необходимо творить дела милосердия – не какие-то особенные, которые нужно специально придумывать, изобретать, конструировать, а те, нужду в коих подсказывает сама повседневная жизнь, та или иная ситуация, случай. Сначала – хотя бы из ощущения необходимости, долга. Из осознания того, что и ты сам желал бы, чтобы с тобой поступали так же – прощали, понимали, принимали, поддерживали, помогали и утешали. А затем – все чаще и чаще – начнет появляться это удивительное чувство: ты не просто делаешь то, что угодно Богу, нет, ты радуешься тому, чему радуется Он, ты делаешь это вместе с Ним. И ты вдруг узнаёшь, что это такое – чувствовать себя сыном Отца Небесного. И, узнав, ни за что не захочешь этого чувства лишиться. Настолько дорогим оно окажется.
https://pravoslavie.ru/129697.html