Святая блаженная Ксения: святость как следствие любви. Игумен Нектарий (Морозов)

6 февраля православная церковь вспоминает святую блаженную Ксению Петербургскую

— Будешь в Петербурге, обязательно постарайся заехать на Смоленское кладбище к блаженной Ксеньюшке!

— А как там найти?

— А там все знают!

Кому не случалось слышать такой диалог или даже участвовать в нем — сначала с вопрошающей, а потом и с советующей стороны? То же и о поездках в Москву можно было бы сказать, только в этом случае речь будет идти не о блаженной Ксении, а о блаженной Матроне, и не о Смоленском кладбище, а о Покровском монастыре. Не раз мне приходилось даже сталкиваться с недоумением-огорчением своих собратьев-пастырей по этому поводу:

— Да как же так! Все знают блаженную Матрону, блаженную Ксению, а скажешь кому, что неплохо бы в Лавру заехать Троицкую или Александро-Невскую (если о Питере разговор), так переспрашивают: а где это? Преподобного Сергия не знают, об Александре Невском кино и то не смотрели, кто такие святители Тихон, Филарет и Макарий Московские, не говоря уже о Петре и Алексии, не ведают, зато в Покровском и на Смоленском им как медом намазали!

Я и сам какое-то время разделял это праведное негодование, но сейчас, хоть оно и правда праведное, не негодую уже. Тут ведь как посмотреть… Перекос определенный в церковном сознании очевиден: ни истории своей, ни великих русских святых народ в массе не знает, а блаженную Матрону и блаженную Ксению знает, и еще как! Только знание это во многом… практическое, утилитарное: помогают они, вот и идет молва об этом, передаются рассказы из уст в уста, выстраиваются очереди к крошечной часовенке в Питере и к раке с мощами в недавно восстановленном московском монастыре. Это с одной стороны. А с другой — кто-то из почитателей блаженных Ксении и Матроны со временем и о других святых все же узнает, и о Боге узнает, и в храм ходить начинает. Словно мостик они какой-то — между миром, о Господе и о вере забывшим, и Церковью. Причем в мостик они не по смерти превратились, нет, и при жизни такими же были. Все к ним шли — и праведные, и грешные, и добродетельные, и порочные, и состоятельные, и нищие в рубищах. И никого не отвергали они, никем не гнушались, а просто помогали — молитвой и мудрым, прозорливым словом. Но чаще молитвой все же, как детям неразумным, которым объяснить не объяснишь ничего, только по головке погладишь, напоишь-накормишь, да и отпустишь восвояси. Разве что скажешь: «Будь осторожней, живи внимательней. Не греши!». Может, кто и расслышит…

Были они простыми, доступными, не за оградой монастырской скрывались, не в палатах каменных обитали, а так — свои среди своих: одна в простом сельском доме или где придется жила, другая вовсе — бесприютная странница. Вот и были они потому на виду и на слуху, да и в сердце у народа. Были и остаются. И слава Богу, что так. Потому что доверие и любовь к святому, пусть даже и «корыстная» поначалу, это все равно ниточки, которые связывают человека земного, плотяного, с Небом, не дают ему здесь, на земле, для Неба и жизни небесной пропасть окончательно.

Только… Только забываем мы часто, что любить святых — это значит не просто молиться им, испытывать по отношению к ним благоговение, выражать благодарность «своими словами» или пожертвованием к почитаемой иконе. Любить святых значит подражать им — так, как это возможно и посильно для нас. Они от нас этого ждут, как апостол Павел, увещевавший своих «корреспондентов»: Подражайте мне, как я Христу(1 Кор. 4, 16). И не просто увещевавший, умолявший: «Умоляю вас!».

И понятно, почему так. Каких бы благ ни сподобились мы по молитвам святых, от скольких бы болезней ни избавились, каких бы напастей ни избежали, все это нимало не поможет нам, когда пройдет время болезней, напастей, когда блага земные потеряют свою значимость, когда наступит для нас вечность. Только одно будет важно: стали ли мы хоть немного похожими на святых (а вместе с тем и на Христа), породнились ли с ними (а вместе — и со Христом)?

А я вот сейчас, думая о приближающемся дне памяти блаженной Ксении, вспомнил обстоятельства подвижнической, меру понимания человеческого превосходящей ее жизни и нашел в них среди множества других уроков для нас один особенно, как мне кажется, важный — такой важный, что захотелось им поделиться.

Какими мы видим святых? Обычно — такими, какими стали они благодаря благодати Божией и благодаря подвигам своим, сердце человеческое для благодати отверзающим. А крайне необходимо ведь понять: с чего для них этот путь к святости начинался? То есть постараться всмотреться в жизнь, в образ святого в то время, когда он еще не был святым, когда он был «такой же, как мы». Это помогает увидеть момент перехода из одного «состояния» в другое, что, безусловно, небесполезно для нас, так часто и горько сетующих на то, что «святые святыми и родились». Да нет, рождаемся мы все во грехе и грешниками…

Как совершенно явственно свидетельствует житие блаженной, для нее переходным моментом стала неожиданная смерть мужа, придворного певчего Андрея Петрова. Именно после этого резко изменилась вся ее жизнь, точнее — она сама изменила ее. Надела в день похорон мужнину одежду, объявила, что на самом деле не он умер, а его супруга, Ксения Григорьевна, Андрей же Федорович жив и здравствует. Все, кто знал молодую вдову, были убеждены: она повредилась рассудком, не вынеся пережитого потрясения. Потрясение же в значительной степени было вызвано не только кончиной супруга, но и тем, что к смерти он не успел приготовиться так, как это подобает христианину.

И те, кто счел Ксению умалишенной, вскоре же получили массу оснований для того, чтобы в этом мнении утвердиться. Сначала она принялась раздавать совместное с покойным мужем имущество, потом отказалась от дома и осталась жить на улице. Впрочем, когда начальство бывшего придворного певчего, имевшего при жизни звание полковника, люди влиятельные, побеседовали с ней по просьбе обеспокоенных родных, то никаких признаков помешательства не обнаружили: мысли и суждения ее были совершенно трезвыми и разумными.

Но для окружающих блаженная все равно оставалась безумной — и из-за одеяния своего, и из-за образа жизни, и из-за речей тех чудных, которые вела она порой. Оставалась — пока сквозь это безумие не начала явным образом проглядывать святость: в силе молитвы, в неожиданной помощи Божией после встречи со «странницей», в мудрости и прозорливости тех же «безумных» речей.

Не знаю, так ли понимали причины произошедшей с блаженной Ксенией перемены ее современники, но лично я убежден, что причина эта прежде всего одна: любовь. Любовь супружеская и вместе с тем христианская — в высшем ее смысле, в идеальном ее виде. Боль, страх за мужа — ведь он отошел в мир иной неготовым — побудили ее подъять на себя этот поразительный подвиг, подвиг юродства ради Христа. Чем она могла помочь тому, кого любила, когда его не стало? Могла молиться, творить милостыню, совершать иные добрые дела. Но все это ее любящему сердцу показалось слишком малым, недостаточным, и она, спасая мужа… стала святой. Чудное, может быть, на первый взгляд, объяснение, однако нет в нем ничего чудного, а лишь совершенное исполнение заповеди Христовой о любви и подтверждение слов Его о том, что требует она подчас положения души за любимого и это — подлинная ее, любви, вершина.

Скольких людей, которые впервые пришли в храм, потеряв близких (а порой и самых близких, самых дорогих), встречаем мы, священники! И сколько вопросов — самых разных — слышим… О том, как дальше жить, как обходиться без того, в ком «вся жизнь и заключалась», как справиться с печалью, грустью, тоской, как найти силы, чтобы преодолеть все это, как поднимать в одиночку детей, у кого искать теперь понимания, на кого опереться. О том, «почему Бог так распорядился, ведь это несправедливо, и есть ли Он вообще». О том, как решить возникшие материальные проблемы. А иногда и о том, как с течением времени получить разрешение на повторное заключение церковного брака, если умерший — один из супругов и были они венчаны. И гораздо реже раздается другой вопрос, такой простой, такой естественный и вместе с тем насущный: «А что я могу сделать теперь для него (для нее), когда его (или ее) нет уже рядом с нами?».

Что мы отвечаем на него, когда радует он наш слух и утешает сердце? То же, наверное, что я выше уже упомянул. Говорим о необходимости молитвы об усопшем, о подаваемой за него милостыне, о творимых в память его добрых делах. И это правильно: поступая так, человек, переживший расставание с тем, кто был ему дорог, обретает покой, если, конечно, все это он делает не формально, а с верой и от сердца. Но мне кажется, что один очень нужный совет мы забываем. Если хочешь помочь ушедшему от нас и ожидающему сейчас суда Божия родному человеку своему, то постарайся стать святым. Бог примет и молитвы, и милостыню, и добрые дела твои. Но еще дороже и важнее будет для Господа жертва твоего сердца, когда любви ради — и человеческой, и Божией, потому что тут они будут одно,— начнешь ты отказываться от того, что тебя от Него отделяет, стоит между вами, как стена. От злой воли, от нечистоты сердечной, от корыстности, гордости, самолюбия своего, от всего, словом, что несвятым тебя делает…

Может, кому-то этот совет покажется наивным или даже недобросовестным, далеким от «действительного реализма жизни». Но надо обратить внимание на значимый нюанс: не «стать святым», а только постараться. Это старание и есть самое главное. Пример блаженной Ксении, конечно, исключительный. И тем не менее пример.

Я упомянул выше о множестве людей, приходящих в храм впервые именно после понесенной утраты. Но могу сказать и о том, что знаю много людей, которые после такой утраты остались в Церкви, живут христианской жизнью. Чаще всего об их уже покойных близких мне известно что-то лишь по их же рассказам. Молюсь о них по мере возможности, но что я могу ведать о посмертной участи их? Правда, появилось у меня со временем одно убеждение — частное, не претендующее на абсолютную верность, но кажущееся тем не менее важным. Мне думается, что добрая христианская жизнь тех, кого ко Христу привела скорбь об отшедшем, служит чаще всего свидетельством милости Божией к нему. Субъективно, наверное. И вместе с тем не могу в это не верить. Мы же не просто верим — из опыта знаем, что наша молитва куда большую имеет силу, когда всей жизнью подтверждена и подкреплена. А здесь не так разве? Да и других доводов, не менее «рациональных», можно достаточно назвать.

Только, кажется мне, Ксения Григорьевна Петрова их не искала и не рассматривала особенно. Она просто делала то, к чему ее побуждало верующее и любящее сердце. И не ошиблась.

http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013-02-05-16-42-18-svyataya-blajennaya-kseniya