Судьбы России: третий Рим или второй Иерусалим?

 «Два Рима падоша, а третий стоит,

 а четвертому не быти ».

 Инок Филофей Псковский

 29 мая 1453 г., 561 год назад, прекратила свое существование Византийская империя. Второй Рим после своего падения передал свою великую христианскую миссию Московскому княжеству, ставшему центром России – третьим Римом. Падение Константинополя стало внешним условием для усвоения московским княжеством идеи Рима. На Руси в гибели православного византийского царства видели, с одной стороны, признаки конца света, с другой стороны – наказание Божие за предательство веры на Ферраро-Флорентийском соборе (1438-1439), провозгласившем унию. Очень скоро в Москве было озвучено мнение, что «русский государь призван заступить место византийского императора и что русские люди, призванные занять первенствующее место среди православных народов, вместо греков, суть лучшие христиане, чем сии последние»[1].

Политическая концепция московского самодержавия и преемственность Москвы – третьего Рима родилась в монастырях – центрах мысли и просвещения, в которых на основании византийской государственно-церковной мысли о симфонии властей сформировалось понимание особого характера Московского государства, русского государя, миссии Москвы, столицы Руси, в истории человечества. Именно преподобному Иосифу Волоцкому в русской истории принадлежит роль создателя стройной системы теократического православного абсолютизма, симфонии светской и духовных властей, которая подразумевает обожествление государя и построение отношений между духовной и светской властью. Вот несколько формул, которые он провозглашал, переведя писания византийского автора VI века Агапита: «Царь убо естеством подобен всем человеком, а властью же подобен вышнему Богу»[2]. Далее он возглашает: «…слышите, цари и князи, и разумейте… вас бо Бог в себе место избра на земли и на свой престол вознес, посади»[3]. Определяется тип симфонии, мессианский характер государства, в которой божественный характер власти князя (царя) предопределяет отношения между ним и Церковью. Цель государства – Православное царство, живая икона Царствия Небесного на грешной земле, где царь принимает на себя и жреческое сложение по образу царя и священника Мелхисидека. Образ такого государства взят из Византии, где христианские императоры носили официальный титул pontifex maхimus – верховного жреца. Константинопольский Патриарх Антоний в своем послании к великому князю московскому Василию Дмитриевичу поучал того: «Святой царь занимает высокое положение в Церкви… Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно их отделить друг от друга»[4].

«…Воззрения Иосифа Волоцкого, – писал историк В. Жмакин, – на отношения церковной и государственной власти ставят государство в служебное положение к Церкви, а Церковь в подчиненное положение к государству, причем государственная власть обращается в блюстительницу всех церковных интересов, за каковую Церковь платит власти отречением от своей свободы и самостоятельности, делаясь послушным орудием государя»[5].

Рассматривая отношения государственной (светской) и церковной властей в более ранний период, отметим, что Русь, принявшая сначала Православие, а затем уже государственную идею «третьего Рима», не знала конфликтов между светской и церковной властью, подобных тем, которые потрясали Западную Европу и Византию. В отношениях властей большую роль, безусловно, сыграло благосклонное отношение к Церкви монголо-татарских правителей и подчиненное положение русского князя в монгольскую эпоху истории Руси. Церковь нуждалась в Москве, оплоте Православия, и последовательно поддерживала политику московских князей. Московские князья нуждались в Церкви, легитимизировавшей власть князя и способствовавшей возвышению Москвы.

Но во второй половине XV в. происходят события, которые рождают новые отношения между Церковью и князем: Московская митрополия после падения Константинополя становится автокефальной, теряя внешнюю поддержку и авторитет, теряя свое влияние на Киевскую митрополию, она потеряла свое влияние на светскую власть. Великий же князь московский со времени падения Константинополя и выдвижения идеологемы «Москва – третий Рим» получает власть и силу, которой он раньше не имел.

Отчасти концепция власти московского государя определяется в его отношении к инакомыслию. Как мы знаем, борьба с ересью жидовствующих окончилась тем, что в результате решения великого князя ересь прекратила свое существование. Церковь просила его содействия в борьбе с инакомыслием. Принимая просьбу Церкви, князь на время отказался от слишком смелых и прямолинейных планов секуляризации монастырских владений, хотя, почувствовав свою власть, усилил власть над Церковью (он уже назначал понравившихся ему кандидатов на церковные должности, Приказ Большого дворца контролировал управление монастырями и епархиями)[6].

После победы над ересью в Церкви идеология «иосифлян» восторжествовала. Их политическая линия, направленная на укрепление московского самодержавия, более соответствовала новому положению государства, чем гуманизм заволжских старцев с их мистикой и проповедью отхода от суеты этого греховного мира, со стремлением создать независимую от светской власти Церковь. «Политико-социологическая доктрина» иосифлянской школы, ставившая своей главной задачей «идеологическое обоснование абсолютизма, защиту централизации и самодержавия»[7], стала удобной для князя и его понимания власти.

 Сформулированное Иосифом отношение двух властей по своему характеру представляет компромисс: государственная власть получает право проникать во все сферы церковной жизни и известным образом влиять на них, считая себя защитницей «третьего Рима». Церковь, отказываясь от своей самостоятельности и поступаясь некоторыми своими правами в пользу светской власти, приобретает тем самым возможность сохранить за собой привилегии, которыми ее наделили в прежнее время и которые никогда не входили в круг ее истинного и прямого назначения (в основном это земли). Две власти поддерживают друг друга, черпают силы одна в другой, возникает стабильная система, прочно стоящая на земле и выполняющая дело Божественного Промысла. Как высокий идеал такой симфонии можно привести слова византийского Патриарха Василия Македонянина, написанные им в Эпанагоге, руководстве для судей (IXв.): «Император и патриарх необходимы для государственного устройства так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства»[8]. Не может быть и речи о строгом разграничении функции государственной и церковной власти в «третьем Риме», в Православном царстве.

Иосиф Волоцкий создал теорию могучего самодержавного государства, переписав ее из византийских образцов. «Иосифлянин», монах псковского Елизарова монастыря, дал этому государству цель. В послании Василию III, сыну Ивана III и византийской принцессы Софьи, Филофей сформулировал мессианскую программу Москвы: первый Рим пал изъеденный язычеством, второй – под ударами неверных, третий Рим – Москва, а четвертому не быть. История завершалась: все православные царства христианской веры сходились в едино царство. А в «богоспасаемом граде Москве» Церковь в Успенском соборе (московская соборная церковь в реальном и мистическом смысле слова) сияет ярче солнца на всю вселенную»[9]. Традиционной внутренней политике «собирания власти» соответствует теперь традиционная внешняя политика, имевшая, прежде всего, целью «собирание Руси», т. е. всех православных в единое царство, с центром в Москве.

 Единственная истинная вера – Православие, единственная хранительница веры – Москва, олицетворяемая самодержавным государем.

Формула Филофея, дословно, вплоть до Петра I, входила в чин венчания московских царей. Церковь дала идеологию государству, указала ему путь империи, путь Православного царства, путь духовного и территориального роста, тем самым определив его высокое мессианское значение.

О пагубности такого симбеоза властей предупреждали «нестяжатели». Они считали, что власть князя даже в светских делах, не говоря уже о церковных, должна быть ограничена высшим моральным законом. Критиком доктрины теократического абсолютизма выступал преподобный Максим Грек. Но к их мнению не прислушивались. Не только критика, но и сомнение в божественном характере государевой власти стали восприниматься московским князем как удар по его авторитету, так и по доктрине «третьего Рима». Как показательный пример этому – действия Ивана III, который уже не считался с мнением митрополита, ходатайствующего о милости по отношению к князю Андрею Углическому. Все большее значение в качестве творческой силы права приобретает воля государя. Изданный в 1497 г. Судебник (сборник законов) по содержанию уже беднее «Русской правды» (судебного кодекса X–XI вв.). Великий князь олицетворяет государство, которое является его вотчиной, по отношению к которому все подданные – холопы. Основой московского политического порядка становится распределение между подданными князя обязанностей, которые не были связаны с правами. Это означало провал духовной симфонии, провал идеи, где высокое христианское служение понималась как основа государства.

При Иване Васильевиче Грозном идея третьего Рима приобрела реальную почву – Московское царство. Помогала ему в идеологическом построении государства опять же Церковь в лице митрополита Макария, который был горячим «иосифлянином», проповедником самодержавия. Видный дипломат Федор Карпов, проводник идеи абсолютизма власти царя, считал, что царь своими действиями должен добиваться «общей пользы» и ради нее может использовать «грозу закона и правды»[10]. Церковь слабела. При Иване Васильевиче рост церковных землевладений прекратился. Церковь потеряла «тарханы» – грамоты, которые освобождали ее от уплаты налогов. Царь лишил ее привилегии, которую она получила еще в татарские времена.

После событий 1564 г., отъезда царя из Москвы в Александровскую слободу, были озвучены его требования: неограниченная власть, отказ духовенства от исконного права «печалования» – права вступаться за опальных. Самодержавная власть Ивана станет образцом для всех будущих русских царей. Способствуя централизации власти, концентрации ее в своих руках, Иоанн был твердо убежден, что воплощает божественную власть на земле.

Но мудрый митрополит Макарий, оказывая безусловную поддержку мессианского назначения Руси и ее единения, видел идею симфонии как раз в доминировании духовно-нравственной основы власти в Москве – Новом Иерусалиме. По благословению митрополита Макария и при ближайшем участии царского духовника Андрея (Афанасия), была составлена Степенная книга, которая представляет историю Руси как историю установления Православного царства. Русский народ, утверждают авторы Степенной книги, является народом исключительным, единственным: Русь – Новый Израиль. В этом его мессианское назначение. История русского народа имеет вселенское значение. Но в утверждении, что «Русь – новый Израиль», и были скрыты подводные камни понимания мессианского предназначения Руси, трансформировавшиеся затем в идеологическую основу старообрядчества и идею панславянизма. Без сомнения, идея русскости Нового Иерусалима сузила понимание Москвы как вселенского центра.

Жизнь показала, что царь не потерпит другой власти, кроме своей, и при утверждении формулы Москва – Рим он видит в первую очередь собрание всего мира под свою державу. При утверждении вселенскости Руси распалась священная двоица – союз царя и митрополита, распалась вселенскость Москвы как Православного царства. Колебания царя между двумя началами – самовластный хозяин и носитель верховной государственной власти – «привели государство к глубоким потрясениям, а династию собирателей – к гибели»[11].

Учреждение патриаршества при сыне Ивана Федоре 26 января 1589 г. возведением митрополита Иова соответствовало совокупной идее третьего Рима и нового Иерусалима и указывало на роль России как оплота истинной Церкви: «Ветхий Рим падеся аполинариевою ересью…второй же Рим, иже есть Константинополь… от безбожных турок обладаем, твое же, о благочестивый царь, великое российское царствие в едино собрана, и ты един под небесем христианский царь…»[12]

«Эта идея – писал Р. Г. Скрынников, – отразила новое соотношение сил внутри Вселенской Православной Церкви»[13].

Конечно же, Россия, разоренная войной и опричной политикой в XVI в., не могла претендовать на мировую империю и роль Вселенского Православия, но доктрина «третьего Рима» и не была требованием сиюминутной политики – она выражала глубокое убеждение в историческом, Божественном предназначении России, представляя собой могучий духовный стимул, игравший важнейшую роль в будущем страны. Приведем аналогию. В начале 20-х гг. XX в. Россия переживала последствия Смутного времени, и тогда уже раздавались голоса о том, что Третий интернационал – не что иное, как ипостась третьего Рима[14].

 Утвержденное при царе Феодоре государственное образование, при соборном выборе юного боярина Михаила Романова, казалось бы, нашло свою гармонию. Н. Карамзин пишет: «…Единодушно наименовали Михаила самодержцем, монархом неограниченным… воспламененные любовью к отечеству, взывали только: “Бог и государь”[15]. В то же время, и его отцу, митрополиту Филарету, возведенному после возвращения из плена в патриаршее достоинство вселенским патриархом Феофаном был дан титул «великого государя» (современником Филарета был Ришелье). Царствование Михаила и его отца – пример божественной двоицы, пример симфонии. Казалось бы, гармония в симфонии возможна. Вместе с тем, мы должны понимать, что такое единение стало возможным лишь при государе, который делегировал часть своих полномочий своему отцу. При государе, возжелавшем “поделиться самодержавной властью”».

Весь XVII в. будет временем поисков монархами путей сохранения абсолютной власти и искоренения путей к ее ограничению. Если в начале XVI в. предсказания инока Филофея были выражением безумной мечты, иррациональной веры в Божественное предназначение, в избрание столицы небольшого княжества, затерянного в лесах, центром истинно христианской империи, то в середине XVII в., после всех потрясений в виде Смуты, пережитых Московским государством, появляется материальная основа, позволяющая верить в возможность реализации пророчества. Ее изложил в лаконичной формуле Василий Ключевский: государство тучнело, народ хирел[16]. Николай Бердяев, говоря о провале «идеи Москвы как третьего Рима», объясняет, что эта идеология «способствовала укреплению и могуществу Московского государства, царского самодержавия, а не процветанию Церкви, не возрастанию духовной жизни»[17].

Почему же так происходило? Бердяев говорит, что мессианство вселенского православного царства терялось, во главу идеи становится мессианское призвание русского народа, связанного неразрывно с государем: «Русское религиозное призвание, призвание исключительное, связывается с силой и величием Русского государства, с исключительным значением русского царя»[18].

Историк И. Забелин видит причину краха идеологии «третьего Рима» в исконных родовых, семейных отношениях – отношениях отца и детей, опекуна и опекаемых. «Родовое начало, – писал он, – остается нашим нравственным и политическим воздухом, которым мы жили, дышали в течение всей нашей истории»[19].

Великий разлом не заставил себя ждать. Царь Алексей Михайлович твердо верил в богоустановленность и даже богодухновленность своей власти. Мягкий и отзывчивый человек, он резко отрицал наличие каких бы то ни было прав у государевых людей, всех жителей Московского государства. Народ имел такое же представление о царе, видя в нем источник высшей справедливости. «Кого не слушаешь? – упрекал царь боярина, не выполнившего царского указа, – самого Христа?»[20]. Уложение 1649 г. стремилось улучшить деятельность старой государственной машины путем увеличения контроля, подчинения всех государственных функций надзору, а не привести к духовному единению власти и народа. Начинается медленный переход – он будет завершен при сыне Алексея Петре – к новой форме государственного управления, к полицейскому государству. Его главные черты: правительственная опека и полицейское вмешательство во все области жизни, подчинение экономики казне, наличие широко разветвленной бюрократии. Полицейское государство не только устанавливает правовые нормы, но и берет на себя заботу о благополучии подданных. Например, предписывалось хождение в церковь и число говений в году.

Ярким примером крушения идеала «третьего Рима» явился конфликт между государственной властью в лице царя Алексея Михайловича и Патриархом Никоном. В нем отразились главные вопросы русской жизни: место и характер веры, отношения между Церковью и государством, роль Русского Православия, борьба старого и нового, отношение к науке и искусству.

Форма, которую принял конфликт, разоривший Православную Церковь и государство, был результатом личных отношений патриарха с царем. Первоначально Алексей Михайлович ставит рядом с собой патриарха, потому что беспредельно верит в него, доверяет ему, любит его. Никон титуловал себя: «Велий государь, старейший Никон, архиепископ московский и всея Великия, Малыя и Белые России и многих епархий, земли же и моря сея патриарх»[21]. Алексей Михайлович считал себя не только царем всея Руси, но царем вселенским, царем всего православного Востока. В этом его с энтузиазмом поддерживал Никон, продвигавший идею Вселенского Православного царства. Внесение поправок в богослужебные книги виделось Никону важной мерой устранения разногласий с Греческой Церковью, возникших в результате ошибок в русских священных книгах. Противники Никона считали падение Византии наказанием за согласие на объединение Церквей, поэтом Греческую Церковь не хотели рассматривать как авторитет и считали, что греки должны были перенять русские обряды. Патриарх же искал путей превращения Русской Церкви во Вселенскую. Осуществлением идеи «третьего Рима» он видел выход за пределы Москвы, привлекая в нее все, что может способствовать ее укреплению, расширению влияния и власти Русского Православия, русской веры. На поверхности шел религиозный спор, а в глубине – спор, каким быть русскому государству. Москва шла к империи, старообрядцы уводили государство в сторону, отвергая под предлогом защиты «старины» динамику расширения границ и развития. Никон выстроил Воскресенский монастырь на р. Истра, названный Новым Иерусалимом. Плита, лежащая в соборе, возвещала – «Здесь центр земли»[22]. Для Никона было несомненно, что центр земли находится в третьем Риме. Но Рим он понимал как соединение двух образов, идеально, по его мнению, сложившихся в Константинополе – римского и иерусалимского, соответствовавшее двуединству духовной и плотской природ в человеке, двуединству церковной и государственной власти в христианском человеческом обществе. «Вынесенный из Москвы Воскресенский монастырь означал также, что.. «Новым Иерусалимом», «Царством Божиим», началом Царства Небесного является в России Церковь, ее православное духовное благочестие, а не вещественная земная столица, хотя она и представляет единственную в мире православную державу, ибо в последнем значении Москва – «третий Рим»»[23]. Целью его было превращение Москвы в столицу Вселенской Православной Церкви. Помощь греков была нужна для ее достижения. Старообрядцы же защищали, не щадя жизни, концепцию, которая провозглашала: Православная вера есть русская вера, не русская вера – не Православная вера. В одном из посланий царю протопоп Аввакум убеждал его отказаться от греческого языка: «Ты, ведь, Михайлович, русак, а не грек. Говори своим природным языком; не унижай его ни в церкви, ни в дому, ни в простой речи… Любит нас Бог не меньше греков: предал нам и грамоту нашим языком через Кирилла и Мефодия. Чего нам еще хочется лучшего того? Разве языка ангельского? Да нет, ныне не дадут до общего Воскресения»[24]. Николай Бердяев, подчеркивая сакральный характер Московского царства, в 1937 г. писал: «Московское православное царство было тоталитарным государством»[25], в котором царь не только должен управлять государством, но и спасать души, подчеркивая этим неразрывность связи Православия и царства, веры и власти. Истинный царь был хранителем веры. В сознании народа царь Алексей Михайлович, посягнувший на древние обряды, не мог быть подлинным царем. В сознании народа царь теряет свою божественную сущность, свою служебную сакральность. Властью овладевает антихрист. Происходит разрыв «тотальности», органической власти между властью и верой.

Добавим к вышесказанному, что Московское государство, видевшее себя третьим Римом, было одновременно царством Христовым, царством правды и государственной властью, управлявшей неправдой. Раскол нанес первый удар идее Москвы как третьего Рима, идее слитности двух царств в одном. Второй удар был нанесен реформой Петра Великого. Рядом с факторами религиозными и политическими выступали факторы психологические, персональные. В предисловии к исправленному Служебнику 1655 г. о царе Алексее и Патриархе Никоне говорится как о «богоизбранной и богомудрой двоице»[26]^, 28, за которую «вси живущие под державою их… и под единым их государским повелением утешительными песньми славити имут воздвигшего их истинного Бога нашего»[27]^{, 29}. Но двоевластие в Московском государстве всегда означало смуту. Суд над патриархом, на который призваны потерявшие власть патриархи Востока – не только крушение союза «богомудрой и богоизбранной двоицы», это крушение Вселенского Православного царства, которое склонилось перед имперским государством.

Результатом раскола была потеря Церковью политической роли, которую она играла много веков. Она еще сохраняет некоторые привилегии: имущественные, право суда. Решительный Петр I завершит полное подчинение Церкви государству. Причиной ослабления Церкви было усиление государственной власти, которое в свою очередь было функцией слабости Церкви. Отпадение горячо верующих людей означало внутреннее ослабление религиозного рвения среди тех, кто оставался в «ограде Церкви».

Но удар, нанесенный расколом идее третьего Рима, не разрушил ее окончательно. Идея трансформировалась в сторону государственного мессианства. Пророчество Филофея, ставшее идеологическим обоснованием тесного союза между государством и Церковью, было благотворно для обоих, способствовало их возвышению. Государство извлекло из союза с Церковью все возможности, какие давало сотрудничество, но когда партнер ослаб, отвело ему служебную функцию.

В начале следующего века московское государство станет официально Российской империей. Москва уступит место новой столице третьего Рима – Санкт-Петербургу.

Преобразование доктрины будет завершено: в определении «Православная Россия» главным станет – Россия, т.е. государство. Идеологическую линию продолжат славянофилы и западники, панславянисты. Во внутренней формуле «Православие, Самодержавие, Народность» ревнители имперской идеологии решали, что нужно в первую очередь ставить государство: «Самодержавие, Православие, Народность». У последователей же национальной идеи лозунг звучал как: «Народность, Самодержавие, Православие». В 1993 г. писатель Ю.Сергеев объявит: «Россия – вот наша вера!.. Бог хочет, чтобы Россия возродилась, это мозг и сердце планеты»[28]^{, 30}.

Ю. Крижанич, писатель XVII в., в своем сочинении «Политика» открыл еще неосознанную славянскую миссию России (панславянизм). В его глазах эта миссия имела предназначением спасение славянских народов, а в первую очередь – спасение русского народа, оказавшегося во второй половине XVII в. перед страшной опасностью быть зараженным чужеземным влиянием. Своим сочинением он принес русский национализм[29]^{, 31}.

Источником могущественного идеологического воздействия формулы Филофея была ее простота: два Рима пали, третий – Москва – стоит, четвертому не бывать. Будущее не имело тайны, все было ясно. Простота и ясность была связана прежде всего с тем, что «Москва стоит», т.е. не только существует, но растет. Московское царство не переставало двигаться, распространяться, раздвигать свои границы все дальше и дальше. Оно должно быть Вселенской империей, несущей миру свет Православия, защитницей веры. Московское государство называли «литургическим»: все члены общества должны служить Православному царству как жизнью, так и имуществом.

Но внешняя экспансия привела Москву в соприкосновение с противником. Нарастал конфликт между традиционным московским укладом и необходимостью развития государства. Конфликт – страх перед чужеземным влиянием, угрожавшем чистоте Православия. Для Ю. Крижанича не Православие (сам он был католиком), а славянство было фактором, определявшим уникальность Руси. По его мнению, только самодержавие позволит уничтожить источник всех зол – плохие законы. Самодержавный царь может провести необходимые реформы, избавив тем самым Русь от всех зол. Самодержавие, со свободами «пристойными и умеренными», возвещает идею просвещенного абсолютизма. Но славянская идея, концепция славянского царства не получила того значения, о котором мечтал Крижанич, ибо вступила в противоречие с имперской идеей, ограничивала ее. Москва – третий Рим не могла довольствоваться только славянскими народами, она видела себя в центре православного мира.

Со времен Петра Российское государство в своей идеологической концепции никогда не отказывалась от идеи «третьего Рима». Но трансформировав религиозную идею в идею сильной государственной власти, она потеряла ее смысл – Царства Божия на земле. И хотя императором Александром I для поддержания мира в Европе был создан Священный Союз как прообраз великой империи, хотя пришло освобождение славянским народам при Александре II, имперский период российской государственности стал периодом заката соборного начала в духовной, церковно-религиозной и светской жизни. После ликвидации крепостного права, борьбы с монашеством и монастырями самодержавие было обречено. Была потеряна идея семьи. После этого самодержавие могло трансформироваться в парламентарную монархию, могло погибнуть. Как это и случилось. Василий Ключевский писал: «Павел, Александр I и Николай I владели, а не правили Россией…»[30]. Александр II, преодолевая внутренне сопротивление, осуществлял реформы, надеясь, что они помогут восстановить мощь империи, престиж России на международной арене. Высший бюрократический аппарат подчинялся воле государя, понимая, что своими руками ломает систему идеального самодержавия.

Император Николай II, зная историю, понимал необходимость восстановления мировоззренческого единства народа, единства его нравственных и религиозных идеалов, его самосознания и чувства долга. Единственной силой, способной на это была Православная Церковь. Государь решил, что сначала должны быть восстановлены соборные начала в церковной жизни, а затем, опираясь на ее поддержку, – и в общественно-государственной деятельности. Первым этапом восстановления империи по византийскому образцу был собор церковный, затем земский. Понимая, что никакой земский собор не возможен без единения с Церковью, государь был готов произвести грандиозные перемены во всем строе церковно-государственной жизни. «Речь шла о перестройке всего государственного здания на духовных началах, причем успех намеченного плана всецело зависел от удачного выбора патриарха, т. к. помимо своих прямых обязанностей по возглавлению Церкви, он привлекался, вместе с лучшими выборными людьми Русской земли, в лице Земского собора, к участию в управлении государственными делами, как это было в старину»[31]. В марте 1905 г. государь сообщил членам Священного Синода о своем решении, и в качестве кандидатуры патриарха предложил себя, оставляя престол сыну при регентстве императрицы. Но члены Синода не смогли оценить благотворность перемен. В отличие от земского собора (трансформированного затем в Учредительное собрание), церковный собор состоялся в 1917–1918 гг. Он привел, избрав патриарха, церковное устроение в соответствие с многовековой канонической традицией Вселенского Православия, предопределил духовную стойкость Российского государства перед лицом богоборческих гонений советской эпохи. Но противостоять катастрофе, поглотившей русскую православную государственность не смог даже он.

В Первой мировой войне в российских планах было реальное желание выхода на Босфор, захват проливов и Константинополя. Их осуществлению помешали…

В конце 40-х И. Сталин, как человек, хорошо знавший духовные основы истории, пытался сделать Москву «Русским Ватиканом». В книге воспоминаний митрополита Евлогия (Георгиевского) описаны его настроения во время шествия воинов – освободителей Европы: «Огромная непобедимая Россия, от Ледовитого океана до Индийского (мечта!), гроза пограничных сильных держав, покровительница малых, сестра родная всех славян… и Москва – кто знает! – быть может, всемирный центр Православия…»[32].Начиная с 1946 г. стали осуществляться планы по проведению Вселенского собора, намеченного на 1948 г., для «решения вопроса о присвоении Московской патриархии титула вселенской». Вновь начиналось воплощение мечты о «третьем Риме». Но в той ситуации Церковь находилась отнюдь не в симфонии с государством, а играла лишь одну из важных ролей в «большой политике», была лишь «одним из важнейших инструментов в реализации наступательной стратегии СССР».

Но, несмотря ни на что, идея «третьего Рима» и идея Нового Иерусалима живы. Они всегда востребованы и только ждут своего часа, который наступит при возвращении народа в Церковь, при принятии соборных основ государства, при симфонии государства и Церкви. «Когда окончатся страдания твоя, – пророчески говорил на Всезарубежном соборе 1937 г. святитель Иоанн Шанхайский, – правда твоя пойдет с тобой и слава Господня будет сопровождать тебя. Тогда возведи окрест очи твои и виждь: се придут к Тебе от запада, и севера, и моря, и востока чада твоя, в тебе благословящая Христа во веки»[33].

В 2005 году, при посещении костромского Ипатьевского мужского монастыря, президент Российской Федерации В.В. Путин оставил памятный лист, в котором написал: «Ипатьевский монастырь занимает особое место в истории Отечества и Православия, с его возрождением будет связано и возрождение России». Возрождается и Ново-Иерусалимский Воскресенский монастырь на р. Истре.

Возрождение монастырей, связавших историю и мессианскую идею России как Православного Царства, центра объединения народов, возвращение к непреложным православным ценностям свидетельствуют о том, что Россия как преемница Российской империи может «воскреснуть» и найти свое место в истории только тогда, когда в симфоническом и соборном единении государственной и церковной власти, власти и народа, объединенных единым служением Богу, она вновь изберет Царство Христа Спасителя.

России нужно возрождать не идеологию, а христианское мировоззрение, уверен Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл. «Иногда говорят, что страна не может жить без идеологии, что непременно нужна идеология. Я задал себе вопрос: так ли это? И подумал – это неправда. Идеология живет в течение трех, максимум четырех поколений людей. Ни одна идеология, которая существовала в мире, не выдерживала больше этого срока», – сказал Святейший Патриарх на торжественном приеме у губернатора Краснодарского края Александра Ткачева, который прошел в Краснодаре 2 декабря 2014 года[34].