Сретение: Симеон Богоприимец и его сомненья

История праздника Сретения связана с легендой о старце Симеоне, который, читая пророчество о рождении Мессии, усомнился рождении Спасителя от Девы. Эта легенда образовалась не на пустом месте. Об этом мы поговорили с кандидатом филологических наук, заведующим кафедрой библеистеки Общецерковной аспирантуры, ведущим научным сотрудником Института Восточных Культур РГГУ и автором перевода Ветхого Завета на современный русский язык Михаилом Селезневым.

Историю Сретения, то есть встречи младенца Иисуса Христа с Симеоном Богоприимцем, апостол Лука (Лк. 2:22-39) описывает очень лаконично. Так и не ясно до конца, кто же такой был этот Симеон? Известно только, что он был уже достаточно старый («Ему было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не увидит Христа Господня» (Лк. 2:26)) и специально был обречен Богом на долгую жизнь, для того чтобы стать живым свидетелем исполнения некоего обетования. Церковное предание связывает это обетование со строками ветхозаветного пророка Исаии: «Итак Сам Господь даст вам знамение: се, Дева во чреве приимет и родит Сына, и нарекут имя Ему: Еммануил» (Ис. 7:14).

Приблизительно в III-II веках до Рождества христова Египетский царь Птолемей II Филадельф, составитель знаменитой Александрийской библиотеки, пригласил семьдесят переводчиков из Палестины к себе в Александрию для перевода еврейского Священного Писания на греческий язык. По легенде Симеон, которому суждено было стать в последствии Богоприимцем, был не кто иной, как один из тех самых семидесяти переводчиков (или как часто выражается русская церковная традиция: «толковников»), приглашенных египетским царем.
 

Странное письмо

«Это действительно только легенда. О том, что Симеон Богоприимец на момент написания Лукой Евангелия, имел какое-то отношение к «переводу семидесяти» нет никакой информации ни в комментариях эпохи Вселенских соборов, ни в толкованиях святых отцов на это Евангелие, – рассказывает Михаил Селезнев. -- Этой информации нет даже в очень подробных комментариях Феофилакта Болгарского, где есть большой отдел, посвященный Симеону Богоприимцу. Там рассказывается о том, какой Симеон был праведный и о чем это должно говорить читателю, но нет ни слова о том, что была какая-то связь между ним и переводчиками Септуагинты. Отсутствует упоминание о переводе Ветхого Завета Симеоном и в молитвословиях праздника Сретения». Даже в самой истории о приглашении семидесяти старцев из Палестины для перевода Ветхого Завета на греческий язык у нас есть все основания сомневаться. Событие это описано, якобы очевидцем, неким Аристеем в его письме (250-240), дошедшем до нашего времени. В его послании есть много легендарного. Например, рассказ о том, что семьдесят старцев запирали для работы в специально оборудованные для этого комнаты, а потом, они сходившись для сверки переведенного, обнаруживали, что не сговариваясь, перевели текст одинаково. Михаил Селезнев рассказывает о несостыковках в послании Аристея: «Если внимательно вчитываться в то, что он пишет и вспомнить все, что мы знаем про историю Ближнего Востока этого времени, то возникает много вопросов. По словам Аристея, его послал в Палестину царь Птолемей Филадельф с тем, чтобы он оттуда привез еврейские книги и переводчиков. Аристей описывает Палестину и пишет что основу земледелия этой страны составляет ежегодный разлив Иордана, который приносит орошение и плодородный слой почвы. Это похоже на то, что человек жил в Египте, знал экономику Египта и думал, что так должно быть везде. То есть, узнав, что по Палестине течет река Иордан, он описал ее в тех терминах, в которых мог описать египетскую реку Нил. Еще больше проблем возникает тогда, когда в послании упоминается вельможа, который заведует царской библиотекой. Дело в том, что мы знаем историю вельмож при птолемейском дворе: когда и кто из них входил в фавор, кто когда падал. Так вот, оказывается что те вельможи, которые упомянуты Аристеем в этом письме, как играющие важную роль в правлении Птолемея Филадельфа, на самом деле играли эту роль в самом начале династии птолемеев, а с пришествием этого Птолемея Филадельфа оказались наоборот, чуть ли не в опале. В 17 веке тот аппарат анализа исторических источников, который был разработан для работы с античными текстами, стали применяться более широко. С этого времени и появились сомнения в том, насколько письмо Аристея представляет собой рассказ очевидца». Дальнейшие упоминания этой истории, например Иосифом Флавием в его Иудейских древностях или Иустином мучеником, который кстати первый заговорил об отличиях, переведенного при Птолемее Филадельфе Ветхого Завета от еврейского текста Священного Писания, только пересказывают те сведения, которые дает сам Аристей в своем письме.

Символика чисел

Тем не менее, за этой легендой стоит множество важных символов, задача которых дать нам почувствовать преемственность Ветхого и Нового заветов. Для Луки, явно в большей степени, чем для всех апостолов, была важна идея миссии к язычникам. Догмат о преемственности Ветхого и Нового Завета: «Мы постоянно в Евангелии от Луки видим, что Иисус просит учеников никому не сообщать, что Он Мессия. Народ не понимает и ученики не понимают, Кто Он такой и что происходит. Этот разрыв в евангельском повествовании подчеркивается у евангелиста все время. Но пролог (события Сретения описаны в самом начале евангельского рассказа) перекидывает как бы мостик между Ветхим и Новым заветом. И Симеон, которому Бог обещал увидеть исполнение пророчества, символизирует эту связь».

Мысль о преемственности двух Заветов прослеживается и в легенде о Симеоне Богоприимце в символике чисел. «Прообраз легендарных семидесяти переводчиков Септуагинты есть в самом Ветхом завете, в рассказе о встрече Моисея с Богом на горе Синай, когда народу были дарованы десять заповедей и Закон. – Рассказывает Михаил Селезнев. -- Рядом с Моисеем постоянно упоминаются семьдесят старейшин. То, что семьдесят старейшин были рядом с Моисеем при получении этого Закона от Бога, а через несколько столетий уже другие семьдесят старцев переводят этот Закон на греческий язык, несет большую символическую нагрузку. Перевод осмысляется как некое новое дарование закона, повторение того, что когда-то было при Моисее. Септуагинта, как бы Новое Откровение. Есть версия, что толковников было семьдесят два. Но и это число результат округления 70 до ближайшего кратного числа 12. Таким образом этот перевод в легенде представлен, как совместное усилие всего Израиля, то-есть всех 12 колен. Есть и другое значение числа 70 в еврейской традиции. Это число народов, упомянутых в книге Бытия в 10 главе, когда говорится о разделении народов после строительства Вавилонской башни. Уже в Евангелии от Луки есть прямое указание на то, что Христос дает задание апостолам охватить весь мир своей проповедью. Это единственное Евангелие, где говорится не только о двенадцати, но и о семидесяти апостолах, так как Христос выбирает для проповеди во всем мире именно 70 апостолов, по числу народов. Действительно, выстраивается прямое отношение семидесяти старцев Моисея, семидесяти толковников Септуагинты и семидесяти апостолов, которые несут Новый Закон дальше по всему миру».

Другой важный смысл символов в этой легенде – полнота исполнения пророчества. Она тоже выражена числом. По легенде Симеон прожил 360 лет. «Эта цифра обозначает число дней в году. – Объясняет Михаил. -- Но не в нашем, астрономически точном году, а в исчислении древнего человека, жившего по лунно-солнечному календарю, где год это 12 месяцев по 30 дней, то есть ровно 360. Соответственно 360 лет это «год годов», полный цикл, в котором год начинается, год завершается и год заканчивается. Когда легенда говорит нам о том, что Симеон прожил 360 лет, это означает, что он прожил свое «полное время». Когда в Евангелии мы читаем, что сам Симеон, приняв младенца Христа на руки, молится «Ныне отпущаеши раба твоего, Владыка…», то мы знаем, что он имеет в виду, конец своей жизни, именно такой, каким он и должен быть, что жизнь его закончилась, дойдя до своего естественного конца».

Язык Ветхого Завета исполнен символами, но не смотра, на то что многие из них мы уже не понимает, эти символы «продолжают работать». «Это вещи, которые не всегда реализовываются, но они всегда чувствуются, --утверждает Михаил Селезнев. -- Очень часто мы читаем поэзию, и без всякого анализа текста она каким-то образом воздействует на нас, проникает в нас. И, кроме того, не надо забывать, что это другая культура и другая система намеков. «Столько-то дивизий вошли в Ирак». Для нас это чисто фактическая информация, а для человека той культуры, услышать какое-то число в повествовании и задуматься над тем, зачем оно здесь стоит, было гораздо естественнее, чем для современного человека. Ощущение того, что за числовыми именами стоят какие-то символические вещи, для древнего человека было намного ближе».

Родина легенды

Сама легенда о Симеоне, усомнившемся в пророчестве Исайи рождении Сына от Девы, появляется на востоке, в сирийском ареале, приблизительно во втором веке после рождества Христова, и совершенно не на пустом месте. Именно в сирийской среде, где множество евреев диаспоры становится христианами, особенно важен вопрос: так чей же Ветхий Завет правильней, христианский на греческом, или еврейский на иврите? С того самого Иустина Мученика, который первым стал сравнивать греческую Септуагинту и древний еврейский текст началась бурная полемика вокруг этой проблемы. Слова пророчества, а точнее одно слово «Альма», обозначающее в еврейском языке молодую женщину, стали «камнем преткновения». Переводчики греческого Ветхого завета в третьем веке до Рождества Христова перевели это слово, как «дева», и это дало повод во втором веке после Рождества Христова к взаимным обвинениям христиан и иудеев в том, что Ветхий завет испорчен. Для христиан пророчество Исайи о том, что «Дева во чреве приимет и родит Сына» имело важное значение преемственности Нового Завета из Старого. «Эта преемственность является одним из догматов христианской веры, а фигура Симеона, которая изображена в евангелии от Луки – зримое иконописное изображение этого догмата. – рассказывает Михаил. -- А если наш Ветхий Завет не правильный, то тогда преемство, которое Симеон должен символизировать собой, оказывается разрушено. Я думаю, что с одной стороны напряженность полемики, а с другой стороны то, что Симеон оказался мостиком и гарантом преемственности, заставило в его уста вложить дополнительное подтверждение истинности Ис 7:14 по переводу Септуагинты».

Новый поворот

Знали ли переводчики Септуагинты, когда решали написать «Партенос», то-есть «Дева», вместо «Альма», «молодая женщина», что их благие намерения как можно ближе к истинному смыслу перевести слова пророка для греков, впоследствии обернутся такими спорами, которые не затихают до сих пор. В XX веке дискуссия приобретает совершенно новый поворот, рассказывает Михаил: «В середине XX века нашли знаменитые Кумранские свитки, которые датируются 2 веком до Рождества Христова, 1 веком по Рождестве Христовом, в частности свитки пророка Исайи, которые по разным каллиграфическим исследованиям относятся ко времени до Рождества Христова. И в этом свитке, датированном временем, когда трудно предположить какую либо полемику с христианами, стоит то самое чтение, которое и стоит в общепринятом еврейском тексте. То есть: «се молодая женщина во чреве примет и родит». Это чтение еврейской традиции дохристианского времени. Это серьезная проблема и многое, теперь зависит от того, как мы понимаем ее решение. Можно пойти по самому простому пути, и сказать, что все эти принципы определения возраста Кумранских свитков вранье. Но этот путь никуда не приведет. Так можно сказать, что и вся наука вранье. Путь второй, сказать, что христианская традиция ни на чем не основана. Это тоже путь неприемлемый для христианского толкования. Значит, получается вещь, которая намного сложнее любого из этих двух выходов. Перед нами есть история религиозной традиции, перед нами есть текст, он живет, он меняется, он значимый и значимый не в каком-то одном своем срезе, но на разных этапах. Традиция понимания этого текста, интерпретируя себя, рождает где-то внутри себя новые смыслы, сохраняя преемственность. В данном случае можно сказать, что находка Кумранских свитков не закрыла проблему, а наоборот, сделала ее существенно более интересной. Одна из гипотез, не лишенная правдоподобия, что во время перевода Септуагинты, за два с половиной столетия до Христа, по крайней мере у евреев диаспоры, уже существовало некое устное представление о том, что Мессия родится от Девы. Но при этом слово «дева» появилось только в переводе Септуагинты».

Беседовала Ирина Сечина

Источник: Нескучный сад