СРЕТЕНИЕ ГОСПОДНЕ. Георгий Битбунов

Событие праздника и его эортологическая динамика

В праздник Сретения Господня Церковь воспоминает важное событие в земной жизни Господа Иисуса Христа (см.: Лк. 2: 22–40). В сороковой день по рождении Богомладенец был принесен в Иерусалимский храм – центр религиозной жизни богоизбранного народа. По закону Моисееву (см.: Лев. 12), женщине, родившей младенца мужского пола, в продолжение 40 дней было запрещено входить в храм Божий. После этого срока мать приходила в храм с младенцем, чтобы принести Господу благодарственную и очистительную жертву. Пресвятая Дева, Матерь Божия, не имела нужды в очищении, ибо неискусомужно родила Источник чистоты и святости, но по глубокому смирению Она подчинилась предписанию закона.

В это время жил в Иерусалиме праведный старец Симеон. Ему было откровение, что он не умрет, пока не увидит Христа Спасителя. По внушению свыше благочестивый старец пришел в храм в то время, когда Пресвятая Богородица и праведный Иосиф принесли туда Младенца Иисуса, чтобы исполнить законный обряд. Богоприимец Симеон взял Богомладенца на руки и, благословив Бога, изрек пророчество о Спасителе мира: «Ныне отпускаешь раба Твоего, Владыка, по слову Твоему, с миром, ибо видели очи мои спасение Твое, которое Ты уготовал пред лицем всех народов, свет к просвещению язычников и славу народа Твоего Израиля» (Лк. 2: 29–32). Пресвятой Деве праведный Симеон сказал: «Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, и Тебе Самой оружие пройдет душу, да откроются помышления многих сердец» (Лк. 2: 34–35).

В храме была также 84-летняя вдовица Анна, пророчица, дочь Фануилова, которая постом и молитвой служила Богу в храме день и ночь. Она «славила Господа и говорила о Богомладенце всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме» (Лк. 2: 37–38).

До Рождества Христова все праведные мужи и жены жили верой в грядущего Мессию – Спасителя мира и ожидали Его пришествия. Последние праведники уходящего Ветхого Завета – праведный Симеон и Анна, пророчица, – удостоились встретить в храме Носителя Нового Завета, в Котором уже соединились Божество и человечество.

Древнейшим исторически достоверным свидетельством о церковно-богослужебном чествовании Сретения на христианском Востоке является «Паломничество ко святым местам», датируемое концом IV века и принадлежащее западной паломнице Этерии. Оно не дает Сретению самостоятельного литургического заголовка и именует его просто сороковым днем от Богоявления, зато кратко, но чрезвычайно эмоционально описывает само торжество, совершающееся в этот день в Иерусалиме[1].

Второй по времени исторический памятник, на сей раз специального, литургического характера, также происходит из Иерусалима. Это армянский Лекционарий, в котором засвидетельствована богослужебно-уставная практика начала V века. Однако и здесь праздник атрибутируется с показательной описательностью: «Сороковой день от Рождества Господа нашего Иисуса Христа».

Исходя из вышеизложенного, можно сделать следующий вывод: в IV–V столетиях Сретение существовало в Иерусалимской Церкви как местночтимый праздник – со всеми уникальными для Святой земли литургическими свойствами. Кроме того, именование Сретения лишь по формально-хронологическому признаку, то есть сороковым днем от Рождества (Богоявления), весьма однозначно указывает: первоначально анализируемый праздник не имел вполне самостоятельного значения, но рассматривался в качестве своеобразного «отдания» всего сорокадневного цикла праздников, посвященных явлению в мир Сына Божия.

Обратившись к свидетельствам более позднего времени, можно убедиться, что окончательное закрепление праздника Сретения в византийском календаре произошло не ранее первой половины VI века, после чего он в качестве официального государственного торжества стал распространяться по всей империи. Но и здесь возникает большое число вопросов, вызывающих серьезные разногласия.

Назидательная церковная традиция, которая окончательно закреплена сказанием Четьей Минеи от 2 февраля и которую, безусловно, надо уважать, обуславливает установление праздника Сретения чудесными событиями, случившимися во время страшных бедствий – ужасной моровой язвой и землетрясений, одновременно будто бы обрушившихся на Константинополь, Антиохию, Мисию и другие регионы империи зимой 541/542 годов. Бог открыл одному благочестивому мужу, что страдания прекратятся, если будет установлено торжество праздника Сретения Господня. И действительно, с наступлением 2 февраля 542 года после торжественного богослужения в честь Сретения Господня болезнь и землетрясения кончились чудесным образом. В память сего события император Юстиниан Великий повелел по всей империи торжественно чтить день 2 февраля.

Данную гипотезу разделяют, однако, не все древние и тем более современные богословы и литургисты, хотя она, надо признать, является в высшей степени популярной[2]. Так, например, Георгий Амартол был убежден, что празднование Сретения ввел император Юстин I (518–527). Его же преемник Юстиниан осуществил реформу праздника в соответствии с календарной традицией Римской Церкви. Георгий Амартол отмечает: праздник Сретения был перенесен и стал праздноваться во второй день месяца февраля. Справляемый прежде в четырнадцатый, он не причислялся к Владычным праздникам. Аналогичные свидетельства можно найти и у Георгия Кедрина.

Чрезвычайно важным для уяснения основных источников минейного сказания об учреждении праздника Сретения является память о землетрясении, случившемся в Антиохии уже при императоре Юстиниане, через два года после бедствия 526/527 годов. При этом многие авторы (Евагрий Схоластик, а также Павел Диакон, Феофан Исповедник, Георгий Амартол, Георгий Кедрин), судя по их текстам, никак не связывают праздник Сретения и чудо спасения от разрушительного антиохийского труса. К тому же, надо заметить, что документально засвидетельствовано (Феофаном Исповедником, Павлом Диаконом) под 535/536 годами еще одно крупное землетрясение в данной местности.

Теперь следует обратиться к источникам, в которых установление Сретения в Византии датируется 542 годом – годом, когда Константинополь поразила моровая язва.

Древнейшее свидетельство об учреждении праздника в этом году принадлежит западному историку Павлу Диакону. С ним полностью согласен римский аббат Анастасий Библиотекарь. Не противоречит им и константинопольский монах Феофан Исповедник, рассказывая о событиях этого же знаменательного года дополнительные подробности. Анализируя их логически корректные и нейтрально эмоциональные труды можно заключить: все они не устанавливают ни малейшей причинной связи между праздником Сретения Господня и стихийными катаклизмами, поразившими империю. Для них страшная моровая язва и сильнейшее землетрясение выступают лишь в функции навеки памятной, легендарной хронологической метки, по которой удобно датировать это важное литургическое нововведение юстинианова времени.

Отсюда становится понятным, почему Никифор Каллист, говоря о возведении Сретения в ранг общецерковного торжества, закономерно связывает данное событие с реформами, предпринятыми императором Юстинианом после V Вселенского Собора 553 года, а о чуме и иных Божиих карах умалчивает. Такая событийная лакуна крайне знаменательна, поскольку, будучи профессиональным историографом и клириком храма Святой Софии, пользуясь ее богатой библиотекой, он, без сомнения, был прекрасно осведомлен обо всех катаклизмах юстиниановской эпохи.

К тому же, если ориентироваться на хроникальные заметки из «Церковной истории» Никифора, можно установить, что император Юстиниан не назван там и тем, кто впервые вводит праздник Сретения в богослужебный календарь. Уравнивая степень литургических реформ византийских василевсов VI столетия, историк считает их реформаторами и распространителями уже существовавших богослужебных традиций.

И здесь нужно подробнее охарактеризовать условия, при которых праздник Сретения возводится в степень общеимперского церковного торжества. Это, в первую очередь, богословские споры в догматической борьбе с монофизитами. Данная полемика оказывается тесно связанной с реформами литургического характера. Итак, армяне-дохалкидоняне Рождество и Богоявление празднуют в один день. Восточная Церковь заимствовала празднование Рождества 25 декабря у Западной. Отсюда и Сретение нужно было праздновать 2 февраля. Но до Юстиниана оно отмечалось 14 февраля. Когда же Армянская Церковь стала праздновать Рождество и Сретение по-прежнему, отдельно от Вселенской Церкви, то богословы-антимонофизиты обратили внимание на этот обычай соединения Рождества и Богоявления и на праздник Сретения как на выражение монофизитских идей. В связи с этим возникает особое послание с календарной тематикой, санкционированное именем императора Юстиниана – от 560/561 года.

Для того чтобы уравновесить аргументы, доказывающие, с одной стороны, легендарную, а с другой – богословско-календарную версии установления праздника Сретения, нужно обратиться не только к свидетельствам периода, отдаленного от эпохи Юстиниана, но и к синхронных ей данным.

Принципиальный интерес представляет здесь «История войн Юстиниана» Прокопия Кесарийского (между 490 и 507 – после 562), пощаженного страшной чумой, которой он посвятил пространное повествование. В нем есть все: сюжеты о распространении болезни, о напрасных попытках отчаявшихся людей прибегнуть к Божественной помощи, о болезни царя и прочее. Однако нет ни одного упоминания об установлении исцелившимся и благодарным Богу Юстинианом праздника Сретения Господня.

Церковный историк Евагрий Схоластик также посвятил описанию этой разрушительной и продолжительной эпидемии одну из глав своей заслужившей высокие похвалы «Церковной истории». Но и у него сведения о каких-либо эортологических введениях отсутствуют.

Кроме того, немаловажно, что оба автора не подтверждают традиционную дату появления чумы в Константинополе – 542 год.

Рассмотренные византийские источники свидетельствуют о полной непричастности природных бедствий VI века к установлению богослужебного чествования Сретения Господня и подтверждают как сообщение Никифора Каллиста, связывающего реформу праздника с окончанием V Вселенского Собора 553 года, так и краткие, но важные заметки Георгия Амартола, разграничивающего введение и последующее изменение литургического статуса этого торжества.

Праздник в православном богослужении. Литургический статус Сретения

Сретение Господне. ГРМ

При попытке выяснения литургического характера праздника Сретения Господня и установления его места в ряду других двунадесятых праздников можно столкнуться с отдельными вопросами, которые не имеют до сих пор однозначного решения. Само их наличие сопряжено в первую очередь с многоаспектностью евангельского события, послужившего основой праздника[3]. Несомненно, что в разных церковных практиках доминирует та и или иная тема, что сказывается на эортониме и богослужебном формуляре.

Источники свидетельствуют, что Сретение, начиная от своего возникновения в качестве годового праздника рождественского цикла и до настоящего времени, праздник Господский. См. записки Этерии, где содержание праздника трактуется предельно четко: принесение Марией Своего первенца Иисуса в Иерусалимский храм и представление Его Яхве[4].

Христологический характер Сретения фиксируют и древние формуляры римской литургии. Их смысловым центром являются библейские перикопы: из пророка Малахии (см.: Мал. 3: 14) и из Евангелия от Луки (Лк. 2: 22–32). Сходные сведения дают и древнеармянские Лекционарии.

В иерусалимской традиции V–VII веков встречаются два основ­ных названия праздника: Встреча Господа и праздник Очищения. Именно они до­минируют, разделяясь, в последующей традиции Востока и Запада. Первое название бытует в Византии со времени официального введения там Сретения, но также и в григорианской традиции Рима. Второе же отмечается в богослужебной практике традиции папы Геласия, что сопряжено с ярко выраженной апологетической ролью праздника.

В римском праздновании Сретения (особенно в архаичный период, когда еще были сильны языческие религиозные традиции) акцентировался обряд очищения, совершенный в Иерусалимском храме над Девой Марией, и сам день 2 февраля стал называться Очищение Блаженной Девы Марии. Это именование превалирует в средневековых латинских источниках и окончательно фиксируется римским Миссалом 1570 года, закрепившим реформы Тридентского собора (1545–1563). В истории и современной календарной традиции известны и другие эортонимы. Прежде всего, это название Представление Младенца Иисуса Яхве (Господу) во храме Иерусалимском. Западносирийская литургия дает Принесение Господа во храм. В Кондакаре, приложенном к древнерусскому Студийскому уставу (конец XI – начало XII вв.), празднику Сретения присвоено название Внесение Господа нашего Иисуса Христа. В древности существовали и именования, возвеличивавшие роль ветхозаветных праведников в событиях сорокового дня Богомладенца Иисуса: праздник Симеона и Анны,праздник Симеона или просто Симеон.Существует и более нейтральный эортоним – праздник Сретения Симеоном и Анною Спасителя.

По своему смыслу праздник Сретения относится к праздникам Господским. И официальные богослужебные заголовки – с момента введения его в календарь греческого Востока – не оставляют на этот счет сомнений. В византийских исторических и гомилетических текстах, безусловно, доминирует названиеСретение Господне (Сретение). См. также месяцеслов Синайского Евангелия 715 года, Менологий императора Василия Македонянина (886), а также многие русские Типиконы XVII столетия.

Вместе с тем в некоторых рукописных и печатных иерусалимских и русских Уставах праздник Сретения Господня упоминается в числе Богородичных праздников – в главе о совершении службы этих праздников в воскресный день, прямо именуясь иногда как день Сретения Пресвятыя Богородицы. То есть Типикон маркирует данное празднование как Богородичное: его богослужебное чествование не отменяет службу воскресения (любого), при взаимном с ним совпадении, тогда как двунадесятый Господский праздник никогда не переносится и доминирует над чествованием того дня из подвижного праздничного цикла. См. у Г.И. Шиманского: «Сретение Господне (2/15 февраля) – праздник Господский, но отнесен к Богородичным праздникам по построению (уставу) богослужения»[5].

Суммируя и сравнивая богослужебные рекомендации для двунадесятых Господских и Богородичных праздников, можно обнаружить, что к характерным признакам Сретения в качестве празднования с первым атрибутом относятся произнесение на литургии, на малом вхо­де, особого входного стиха и последующее за этим пение тропаря и кондака праздника (хотя нет праздничных антифонов,а указаны изобразительны и блаженны); наличие особого отпуста по окончании службы: «Иже во объятиях праведнаго Симеона».С другой стороны, как праздник Богородичный Сретение Господне не только не отменяет собой службу воскресенья (причем любого воскресенья) в случае совпадения с ним, но, напротив, воскресные песнопения предшествуют сретенским.На девятой песне канона утрени изымаются праздничные припевы, и вместо них поется «Честнейшую», по окончании вместо праздничного отпуста обычен отпуст воскресный.

Эта явная противоречивость литургического статуса вполне закономерно приводит к непрекращающимся спорам[6], в ходе которых Сретение определяется компромиссно и двусмысленно как Господский неполный, Господско-Богородичный праздник. Думается, несоответствие устава службы образцу Господского двунадесятого праздника не может свидетельствовать о том, что праздник – Богородичный. См. аргументацию А.А. Ткаченко и А.А. Лукашевича[7]. Значит, праздник Сретения с тематической точки зрения нужно квалифицировать как Господский.

Обязательного упоминания требует уставное умаление рассматриваемого празднования, если оно приходится на понедельник первой седмицы Великого Поста. В данном случае – вопреки прямому указанию Священного Писания – современный Типикон заставляет делать перенос и праздновать Сретение не на сороковой день от Рождества Христова, а на тридцать девятый.

Эта кодификация оказывается несогласованной с заметкой о возможном предпразднстве в Сыропустную неделю, что вроде бы вполне логично полагает сам праздник на следующий день.

Данное противоречие легко преодолевается, если знать, что Маркова глава, описывающая празднование Сретения в Чистый Понедельник, была когда-то в славянской Уставе: она появляется в печатной Постной Триоди 1589 года, в первых изданиях Типикона (1610) и Минеи февраля (1622) и удерживается там вплоть до последней четверти XVII века[8]. Впервые два расходящихся предписания – как следствие спешной правки – встречаются в типикарной редакции 1682 года.

Итак, праздник Сретения имеет устойчивое место в месяцеслове – 2 февраля и празднуется по чину великого двунадесятого праздника. Он, как правило, насчитывает один день предпразднства и семь – попразднства, а также обычно отдание.

Святоотеческая экзегеза праздника

Сретение Господне. Византийская книжная миниатюра. Монастырь Дионисиат, Святая гора Афон

Древнейшим из сохранившихся авторских слов на Сретение считается «Слово на Сретение Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа», надписанное именем Исихия, пресвитера Иерусалимского († после 450). Многие праздничные гомилии, атрибутированные традицией знаменитым отцам Церкви III–IV веков, нужно признать неподлинными. При этом можно найти большое количество произведений на темы Сретения: святителей Григория Неокесарийского, Мефодия Патарского, Кирилла Иерусалимского, Амфилохия Иконийского, Тимофея Иерусалимского, Модеста Иерусалимского, Софрония Иерусалимского и др. В них чрезвычайное внимание уделяется участникам события Сретения.

Так, святитель Мефодий Патарский пишет: «Старец Симеон, сбросив немощь возраста и облекшись силою надежды, поспешил встретить пред лицем закона Подателя закона, самовластного Учителя, Бога Авраамова, Защитника Исаакова, Святого Израилева, Наставника Моисея, обещавшего открыть ему, как бы сзади (см.: Исх. 33: 23), Божественное воплощение, богатого в бедности, предвечного в младенчестве, невидимого в видимом, непостижимого в объемлемом, величайшего в малом виде, находящегося в храме и на небесах восседающего на царском престоле и на колеснице херувимской, непрестанно пребывающего долу и горе, сущего в образе раба и в образе Бога Отца, повинующегося и царствующего над всем. Он весь исполнился желания, весь – надежды, весь – радости и стал уже сам не свой, а Того, Кто был предметом его надежды. Святой Дух возвестил ему, и он, еще прежде прибытия в храм, окрыляясь очами ума, восхищался, как бы уже обладая желаемым. Побуждаемый такими чувствованиями, он быстро восходит по ступеням и входит в древний священный храм, но, не заботясь о храме, распростирает священные объятия для Владыки храма, говоря и вместе воспевая такие слова, приличные вожделенному торжеству: Тебя я желаю, Владыка Боже отцев и Господи милости, сподобившего собственною славою и силою, промышляющею о всех, и милостью снисхождения к нам, как бы примирительным посредничеством, установить дружественное согласие между небесными и земными; Тебя я ищу, Создателя всех; на Тебя взираю, объемлющего все словом Своим; Тебя сретаю, владычествующего над жизнью и смертью; Тебя ожидаю, Законодателя и Преемника закона; Тебя алкаю, воскрешающего мертвых; Тебя жаждаю, облегчающего страждущих; Тебя желаю, Творца и Искупителя мира; ты – Бог наш, и Тебе мы покланяемся; Ты – святый храм наш, и к Тебе мы возносим молитвы; Ты – законодатель законов, и Тебе мы повинуемся; Ты – Бог первый, и прежде Тебя не было другого Бога, родившегося от Бога Отца (см.: Ис. 43: 10), и после Тебя не будет другого Сына у Отца, единосущного и равночестного»[9].

Много говорится и об Анне Пророчице: «Анна – венец вдов: обликом жена, чином пророчица; во вдовстве пребывает, в Царстве Небесном обретается; телом измождена, душой бодра; лицо в морщинах, ум расправлен; согбенна от старости, пряма мыслью; годами увядшая, богопознанием цветущая; постится и не чревоугодничает; молится и не рассеивается; постоянно пребывает в храме, а не скитается по чужим домам; воспевает псалмы, а не пустословит; пророчествует, а не баснословит; посвящает себя божественному, непристойному не предается. Анна превзошла восхваляемую апостолом Павлом вдовицу» (святитель Амфилохий, епископ Иконийский).

Святые отцы неустанно также прославляют и Божию Матерь: «Радуйся, вечно нескончаемая радость наша (Пресвятая Дева); к Тебе опять я обращаюсь. Ты – начало, средина и конец нашего торжества; Ты – драгоценный перл царства, истинный тук всякой священной жертвы, одушевленный жертвенник хлеба жизни. Радуйся, сокровище любви Божией; радуйся, источник человеколюбия Сына; радуйся, осененная гора Святого Духа (Авв. 3: 3). Ты воссияла, вожделенная Родительница Света (духовного) солнца, неприступными лучами пламенной любви, родив в конце (времен) рожденного от начала, явив сокровенное и неизреченное таинство, Сына невидимого Отца, Подателя мира, дивно уничижившегося более всякого уничижения. Посему молим Тебя, превосходнейшую всех и удостоившуюся матерних почестей и дерзновения, непрестанно памятуй, Всесвятая Богородица, о нас, хвалящихся Тобою и боголепными славословиями почитающих присноживущую и неизгладимую память Твою» (святитель Мефодий Патарский).

Но, разумеется, смысловым центром всех гомилий становится величие сретаемого Бога: «Да радуется Адам, чрез Симеона ко Христу говорящий: “Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром” (Лк. 2: 29); ныне разрешаешь меня от вечных уз; ныне разрешаешь меня от тления; ныне разрешаешь меня от смерти; ныне разрешаешь меня от печали, о Сыне мой и Боже! Сего во храме Симеон, взяв на руки и чудную смотрения тайну всем языкам и иудеям благовествуя, играет и радуется; и светлым и ясным гласом о Нем взывая, говорит: Сей есть Сый, и прежде Сый, и Отцу соприсносущный: Единородный, Единопрестольный, Единославный, Единосильный, Равномощный, Всесильный, Безначальный, Несозданный, Неизменный, Неописанный, Невидимый, Неизреченный, Непостижимый, Неосязаемый, Недомыслимый, Неограниченный» (святитель Кирилл Иерусалимский).

Праздник в западной традиции

Сретение. Средневековая западная книжная миниатюра. Британская библиотека

В западной традиции сретенского празднования издревле большую популярность имело именованиеОчищение Блаженной Девы Марии, что относило праздник к Богородичным: «Из “Сретения Господня”… из этой встречи Явившегося на землю с ветхозаветным народом завета-союза, развилось “Сретение Марии” (с Мессой светильников)»[10].

Данное название, закрепленное в западноевропейских церковных месяцесловах, несет в себе историческую память о древней процессии с факелами (или свечами), вошедшей некогда в богослужебный устав. Слова праведного Симеона – «свет во откровение языком» – нашли также отклик и во французском, польском эортонимах:Светильник, праздник Божией Матери Громничной (праздник Огненной Марии, Громнииы), – которые, конечно, сопряжены с богослужебной традицией освящения в этот день особых ритуальных свечей.

Самые древние сведения о процессии со светильниками можно найти в паломнических рассказах Этерии[11]. Однако, учитывая полное отсутствие информации об этом чине, стоит признать: он имел во время ее пребывания в Святом городе предварительный, условно-церемониальный, внебогослужебный характер: «Это значит, что традиционная процессия со светильника­ми логически и хронологически вторична самому празднику Сретения Господня и вошла в устав его богослужения позднее»[12].

Кроме того, есть житие аввы Феодосия († 529), написанное Кириллом Скифопольским (Кириллом Монахом). В нем упоминается богатая и набожная римлянка Икелия (Вицелия),которая во времена Иерусалимского патриарха Ювеналия (420–458) строила храм Богородицы на полпути между Иерусалимом и Вифлеемом и настаивала на том, чтобы Сретение Спасителя было с восковыми све­чами, что, безусловно, предполагает шествие или какой-либо аналогичный церемониал.

Позднее тема света входит в уставные заметки на праздник Срете­ния и сохраняется не только в западных, но и в восточных Типиконах. Так, например, уставом Соловецкого монастыря 1494 года предписывается раздавать братиям свечи перед полиелеем и на девятой песне канона праздничной утрени.

После VI века восточная традиция соединила эти процес­сии с исторической памятью об умилостивительных молебствиях, со­вершавшихся в Византии в период вышеописанных бедствий (чумы и землетрясений), когда люди обходили вокруг города, желая подобным образом оградить его от наступавших сил зла, вручив всех находящихся внутри стен особому попечительству Божию. Так возник указываемый древними и современными уставами крестный ход на праздник Сретения в православных монастырях.

В Риме начало процессии со свечами на Сретение восходит, вероятно, к концу V столетия, то есть ко времени установления самого праздника папой Геласием. Ее смысл здесь иной, нежели на Востоке (отсутствует память о чуме и других бедствиях), и процессия имела, как и сам праздник, конкретный апологетический смысл, будучи направленной против февральских языческих мистерий.

Достоверно известно о придании этой процессии большой пышности и поучительности папой Сергием I (687–701). Ее совершали обыкновенно из базилики святого Адриана до церкви Санта Мария Маджоре.

Покаянное шествие со свечами в праздник Сретения в целостном виде впервые описано в VIII веке. Обряд освящения свечей, сопровождаемый антифоном «Свет во откровение»и «Ныне отпущаеши»,упоминается в романо-германской понтификальной традиции XII столетия.

Следовательно, можно говорить о том, что сретенская процессия со свечами имеет римское происхождение, и она в значительной степени повлияла – как на Западе, так и на Востоке – на изначально христологический характер праздника Сретения Господня. Данное предположение подтверждается следующим образом: подобные действия в древности в Палестине и Риме совершались в храмах, по­священных Божией Матери. Кроме того, западные богослужебные тексты процессии, особенно ее антифоны, носят ясно выраженный мариологический характер.

В римском Миссале 1570 года (и его последующих переизданиях) торжественная процессия становится составной частью праздничной литургии 2 февраля. Как элемент приходской сретенской литургии рассматривает ее и Миссал 1970 года.

В нем, среди прочих, кодифицируется принципиальное для латинской богослужебной практики и богословия изменение названия праздника наПредставление во храм Господа.

Обязательно надо упомянуть и о том, что литургический статус Сретения в Католической Церкви имеет диахронную тенденцию к повышению эортологической значимости. Если в Миссале 1570 года оно находилось в разряде праздников второго класса, то в новом Миссале 1970 года после упразднения старой градацииСретение квалифицируется как простой праздник. Этим продиктована и замена эортонимов: Рrаеsепtatio Dотini вместо прежнегоРurificatio Маriае. Таким образом, подчеркивается несомненный христологический аспект и литургический характер Господского праздника, каковым он и является по своему происхождению и специфике чинопоследования.

Иконография праздника

Иконография Сретения сложилась на основе повествования евангелиста Луки. На иконах, фресках, миниатюрах ключевым действием является передача Богородицей Младенца на руки Симеону, при этом за спиной Преблагословенной изображается Иосиф Обручник, несущий в руках или в клетке двух (реже – трех) голубей, а за спиной праведного Симеона – пророчица Анна, находившаяся вместе с ним в храме.

Богословским смыслом праздника является встреча Ветхого и Нового Заветов, что, конечно, отражается в иконографии: Божия Матерь и Иосиф обычно изображаются слева в движении направо, а праведные Симеон и Анна изображаются справа налево. Там, где они встречаются, Божия Матерь передает Богомладенца на руки Симеону, и тот принимает Его покровенными руками как Великую Святыню. Праведная Анна представляется со свитком в руке. Младенец же обычно облачен в короткую белую рубашечку, не закрывающую ножки.

Древнейший образ Сретения запечатлен в одной из мозаик триумфальной арки, обрамляющей алтарное пространство церкви Санта Мария Маджоре в Риме (432–440-е гг.) – в эпоху III Вселенского Собора, на котором, как известно, была разоблачена несторианская ересь. В них Спаситель прославляется как Богочеловек, а Дева – как Богородица, что опровергалось Несторием. Многофигурная сцена Сретения трактуется здесь как шествие Богоматери с Младенцем на руках в сопровождении ангелов навстречу святому Симеону.

Наряду с Благовещением, Рождеством и Крещением Сретение являлось одной из ведущих сцен в мозаичном убранстве храмов средневизантийского периода – святого Луки в Фокиде, Неа Мони на острове Хиос, церкви Успения в Дафни.

На Руси древнейшими образцами сцены Сретения являются фрески XII века в Кирилловской церкви (Киев) и церкви Спаса на Нередице (Новгород). Интересной особенностью в изображении Кирилловского храма является то, что Младенец не сидит на руках Богородицы, а представлен на них лежащим. Пресвятая Дева несет Его на двух вытянутых и покрытых платом руках. Нужно отметить следующее: евангельский цикл Нередицы начинается на лицевых сторонах восточных столпов композицией Благовещения. Напротив, на западной стене храма, в третьем регистре росписи хор, была помещена сцена Рождества Христова, на северной стене, в пятом регистре, находилось Сретение, а на противоположной, южной, стене – Крещение. При этом сцена Сретения была расположена рядом с композицией Введения во храм Богородицы. Основу для сопоставления схем дала 7-я глава Протоевангелия, запечатлевшая обращенные к Марии слова ветхозаветного первосвященника: «Господь возвеличит имя Твое во всех родах, ибо чрез Тебя явит Господь в последние дни сынам Израиля Искупление». И в Сретении, и в Введении во храм Марии повторяется мотив пророчества: как первосвященник узнает в Марии будущую Богоматерь, так и Симеон видит в Младенце Спасителя.

Уникальный вариант иконографии Сретения зафиксирован в средневековом грузинском искусстве: в композициях Сретения отсутствует алтарь, обычно изображаемый в центре. Вместо него присутствует горящая свеча (в нескольких случаях – две свечи) как символ жертвы Богу.

Рассматривая не только расположение Младенца, но и общую композиционную схему изображений, возможно также выделить два других варианта иконографии праздника: Сретение, показанное в храме на фоне престола, являющегося центром композиции, и Сретение, происходящее на пороге храма, где святое семейство встречает старец Симеон[13]. Примечательно, что в обоих вариантах часты изображения Евангелия на престоле. Эта иконографическая деталь, не соответствующая исторической действительности и ветхозаветному богослужению, подчеркивает наступление новозаветной эры, ознаменовавшейся явлением в мир Искупителя. Ср., например, иконы Сретения из праздничного чина церкви Николы в Любятове (кон. 1530-х – 1540-е гг.) и из Спасо-Преображенского собора Твери (ок. 1450).

Начиная с XVII века, древнерусская иконография Сретения интенсивно дополняется новыми сценами и становится более детализированной: изображения новозаветной Троицы; взывающих ко Христу из адской пасти ветхозаветных праведников; благовестия ангела Симеону, переводящему книгу пророка Исаии, и многое другое. 

 [1] Подвижники благочестия Синайской горы. Письма паломницы iv века. М., 1994. С. 201. Кроме того, пространные отрывки из древних сочинений, в которых описывается эортологическая динамика Сретения, можно найти в книге: Рубан Ю.И. Сретение Господне (Опыт историко-литургического исследования). СПб., 1994. С. 25–44.