"Собрать бы книги все, да сжечь". Игорь Голиков

Тут один блогер считает, что виновником выступлений околоцерковных перфекционистов, выступающих против поклонения Честному Поясу Пресвятой Богородицы является...покойный протопресвитер Александр Шмеман. Книги которого, по словам этого блогера, надо "собрать и сжечь,а оставшиеся определить в спецхран".
Ну да, а лучшее средство от перхоти - гильотина!

Один епископ в середине девяностых уже устраивал у себя в епархии "аутодафе" из книг Меня, Шмемана и Мейендорфа. Ничем хорошим эта затея не закончилась. В том числе и для самого епископа. И что же, наш блогер предлагает идти по стопам этого владыки?
Лично меня, бывшего протестанта, именно книги о.Александра Шмемана окончательно утвердили в правильности сделанного в пользу Православия выбора. Это касается и поклонения вещественным святыням. Именно аргументация о.Александра Шмемана помогла утвердиться в вере. И потому призывы сжигать книги Шмемана для меня выглядят какой-то дикостью.Вспоминаются слова грибоедовского героя: "Собрать бы книги все, да сжечь".
Что же касается околоцерковных либералов, поднимающих о.Александра Шмемана на свои знамёна, то здесь следует вспомнить очень интересную оценку книгам о.Александра Шмемана, которую дал Александр Леонидович Дворкин:
"И тут нужно сказать следующее. Сегодня в Москве действует одна радикально реформистская община, руководитель и члены которой и во всеуслышание заявляют, что продолжают дело отца Александра. В результате своих «реформ» они восстановили против себя всю Русскую Православную Церковь и приобрели очевидный сектантский менталитет. Я прослушал полный курс лекций отца Александра и видел, насколько он огорчался, когда то, что он говорил, воспринималось в качестве руководства к немедленному действию...
Сам он вырос в бытовой православной культуре, в традиционном православном благочестии, с которым он спорил, против которого возражал, но которое он очень любил, которое с младенчества являлось его родной стихией. Смыслом ведомого им спора, его ядром была расстановка приоритетов, но не уничтожение сложившихся форм. Менее всего он хотел скандализировать кого-либо и на практике с большим терпением и снисхождением относился к людям, держащимися за те обычаи, которые он мог критиковать в своих книгах и лекциях. Например, он сколько угодно мог критиковать то, что в Русской Церкви награждают священников митрами, говорить, что это поздний обычай, который был принесён только лишь в 18 веке в Россию, что в других поместных Церквах такого не знают, что митры - это часть облачения епископа и прочее. (Помню, как-то он говорил, что, по его мнению, хорошо только что рукоположенного иерея наградить сразу всеми наградами, а затем отбирать их по одной, чтобы к концу жизни он подошел просто обычным священником). Но при этом сам он очень любил свою митру и по большим праздникам всегда служил в ней.
Для него тут не было противоречия: все нормально и естественно уживалось в нем, и в этом проявлялась широта его личности, его восприятия действительности. Отец Александр был гармоничным человеком, воспринимающим жизнь во всей ее полноте и умеющим радоваться ей. Он был пастырем Церкви Христовой по призванию, любящим Православие во всей его целокупности и не мыслящим без него своей жизни. И прежде всего, он исходил из пастырских интересов по отношению к людям — чтобы никого не соблазнить, никого не смутить. Он никогда не стремился что-то менять, что-либо перестраивать, что-нибудь рушить и с ужасом воспринимал по-добных «реформаторов». Прежде всего, он стремился научить отличению главного в Православии от второстепенного, правильной расстановке акцентов и верному соотнесению вещей друг с другом. Иными словами – главным он считал умение «различать духов», о котором говорил апостол Иоанн. Именно к этому он призывал, а не к ломке и рушению — то, чем занимаются наши горе-реформаторы.

Безусловно, подобные им «новаторы от Православия» имелись и в Америке во время отца Александра. Например, некоторые студенты, недавно обратившиеся в Православие, которые не имели его поликультурного опыта, не жили в православной среде, воспринимали писания и лекции отца ректора как некую идеологию, как руководство к действию. Потом их рукополагали, они отправлялись на приходы и начинали там всё крушить. Отец Александр приходил в ужас от этого. Я помню фразу, которую он неоднократно с горечью повторял в последние годы жизни: «Православная Церковь пережила гностиков, ариан, монофизитов, арабов, иконоборцев и турок, она пережила гонения от римо-католиков и коммунистов, но совсем не уверен, переживёт ли она конвертов (новообращённых американцев)». Говорил он это с искренней болью."

http://consigliere-rpc.livejournal.com/