Собор Парижской Богоматери вовсе не сгорел. Виктор Мараховский

Газеты и онлайн-ресурсы сравнивают произошедшее с "террористической атакой", соцсети предлагают покрасить аватарки, мировые лидеры, светские и религиозные, выражают соболезнования народу Франции в связи с понесенной им утратой. Интеллектуалы горько иронизируют о том, что пожар собора стал своеобразным звездным часом церкви в эпоху соцсетей, роликов, хайпа, нагона публики и так далее.Президент Франции уже привычно конвертирует грядущее восстановление собора в героизм, в вызов, который нация примет и не считаясь ни с чем преодолеет. И так далее....Но вот что хотелось бы отметить в данной связи.Собор Парижской Богоматери, который начали строить, если округлять, тысячу лет назад, - с первого дня своего существования и до пожара, с перерывом на ЧП вроде революций и эпидемий, был христианским храмом.

Он остается действующим христианским храмом сейчас. Он также, надо думать, останется действующим христианским храмом тогда, когда отважный президент Макрон, отстроив все что нужно и проживя долгую счастливую жизнь, умрет от старости и его вдове достанутся все его деньги.В соборе Парижской Богоматери идет по несколько (примерно по пять-семь) богослужений в день, или по 35-40 в неделю, или по полтора-два миллиона богослужений в тысячелетие.И на эти мессы (а также утрени и вечерни) ходят люди. Да, в среднем сейчас они старше, чем пятьсот лет назад, когда средний возраст прихожанина был лет 15-16. Да, они все чаще несколько другого цвета (а что делать, если практикующих христиан больше среди африканцев и азиатов, чем среди европейцев?). Да, их ничтожно мало по сравнению с теми, кто движется со своими мобилами бесконечной змеей по кругу в будни и праздники, фоткаясь и ставя эмодзи.Но эти люди по-прежнему приходят туда молиться.И это означает, что Нотр-Дам, собор в центре Парижа, вовсе не уничтожен и не сгорел. Храм вообще не может сгореть.

У него может сгореть шпиль. У него может сгореть крыша. У него может обвалиться потолок, рухнуть стены во время бомбежки или революции (нам ли, чьи церкви разрушали европейские бомбы и европейские передовые идеи, этого не знать?), сгореть иконы и разбиться витражи.Но сам храм не может сгореть. В жизни храма - живого по определению существа - такие явления, как уничтоженная крыша, упавший шпиль (у Нотр-Дама это был, кажется, третий) или даже сгоревшие шедевры искусства, не более чем элемент повседневности. Дело житейское - именно потому, что храм существо живое. Там ведь Бог живых.Сгореть на самом деле может только то, что жить уже перестало. То, что прекратило быть церковью и стало монументом, ценностью, фамильным подсвечником цивилизации.С фамильным подсвечником тоже можно обращаться очень бережно, протирать тряпочкой и периодически реставрировать. Но живым он не будет, и поэтому для него любое изменение будет уничтожением чего-то уникального и безвозвратного. А церкви - если она не экспонат, а храм того Бога, который не Бог мертвых, а Бог живых - пожар грозит разве что перерождением. Разумеется, случившееся - трагедия и беда, а также, возможно, грозное символическое предзнаменование. Но настоящее уничтожение храма может случиться только тогда, когда среди фотографирующихся в нем не останется ни одного молящегося.

РИА новости