Слово здесь господин, звук — слуга

Пение в храме — неотъемлемая часть православного богослужения. О том, каким оно должно быть, в чем состоит мастерство регента, чему необходимо учиться у выдающихся регентов прошлого, а также об актуальных проблемах клиросного послушания мы беседуем с Митрополитом Саратовским и Вольским Лонгином.

— Пение в храме — это часть службы Богу, но обращено оно к человеку. К его разуму или сердцу? Какие струны человеческой души оно призвано затронуть и как оно претворяется в молитву?

— Известный русский богослов священник Павел Флоренский называл православное богослужение синтезом искусств. Это действительно так: и музыка, и иконопись, и архитектура, и само богослужебное действие воздействуют на ум и душу человека, на его эстетические чувства. Конечно же, сердце, умягченное искусством, более склонно к тому, чтобы обращаться к Богу с молитвой.

— В богослужебных книгах слово «лик» значит «народ». Лик непосредственно участвует в богослужении: он отвечает на возгласы священника, исполняет стихиры, праздничные тропари, ирмосы канонов… Но сегодня лик — это, скорее, не народ, не прихожане, молящиеся в храме, а клирос. Как это сказывается на богослужении?

— С развитием богослужения церковное пение достаточно быстро стало профессиональным [1]. Когда вместо простого речитативного ответа народа на те или иные слова священника складываются богослужебные песнопения, появляются и профессиональные певцы, хор — клирос.

Общенародное пение на службе желательно, но в наших сегодняшних условиях трудно осуществимо. Церковное пение все-таки достаточно сложно с музыкальной точки зрения, и даже самые простые вещи с народом надо специально разучивать. На это мало у кого из духовенства сегодня хватает сил. Но, скажем, в Закарпатье и на Буковине, там, где церковная жизнь не была разрушена в такой мере, как у нас в России, в храмах еще сохраняются традиции народного пения на Литургии. На вечерне и утрене это уже не получается, потому что на этих службах поются в основном изменяемые песнопения: стихиры, тропари, ирмосы канонов.

Дело еще и в том, что в народе практически утрачена прежняя музыкальная певческая культура. В старину при каждом храме был хор. Много лет назад в глухом селе в Костромской области, на чердаке старинного храма я нашел несколько расписанных по партиям концертов Д. Бортнянского и А. Веделя. Значит, в этом храме, в деревне, где сейчас не то что Бортнянского, но и вообще классическую музыку вряд ли кто слушает, исполнялись произведения, которые сегодня звучат только на консерваторских концертах духовной музыки или в крупных городских храмах. То есть даже в селе прежде были хоры, которые могли исполнять музыкально сложные песнопения. А кто пел на клиросе? Ведь это не были, как сегодня, студенты или выпускники музыкальных училищ и консерваторий, то есть профессиональные музыканты. Пели обычные люди, прихожане, жители этого села, взрослые и дети. Регент (чаще всего это был школьный учитель) занимался с ними, и они учили нотную грамоту, разучивали эти сложные произведения и пели их на богослужениях. И так было практически в каждом храме, неважно, сельском или городском.

Сегодня в храме поют в основном профессионалы. Это объяснимо, ведь даже унисонное пение, которое кажется простым, на самом деле требует большого внимания и серьезных музыкальных профессиональных навыков. При этом главное, чтобы люди, которые поют во время службы, не относились к своей работе как к чему-то неважному, несерьезному, а это, к сожалению, главная беда сегодняшних церковных хоров. Необходимо осознанное, сердечное участие в богослужении.

— Хотелось бы разобраться, в чем состоит мастерство регента. Вы любите и часто приводите в пример хоры под управлением архимандрита Матфея (Мормыля), С. А. Жарова, Н. В. Матвеева, В. С. Комарова. Но это все очень разные коллективы, со своими особенностями исполнения. Что можно взять у великих регентов прошлого?

— Всё это вехи в истории русского церковно-певческого искусства XX века. Действительно, это достаточно разные коллективы, со своими особенностями. Каждый из них имеет свое лицо, связанное с музыкальными предпочтениями их регентов, с их представлениями о том, каким должно быть церковное пение. Были и другие замечательные имена: Н. Г. Вирановский в Одессе, М. П. Гайдай в Киеве и целый ряд других. При всем своеобразии каждого роднит их одно — это люди, доставшиеся нам в наследство от дореволюционной России. Об этом мало кто вспоминает, но многие достижения науки, культуры, искусства, которые мы относим к советскому времени, на самом деле принадлежат людям еще той, старой, России, которая на глазах моего поколения уже ушла навсегда.

Самое главное в творчестве этих регентов — необыкновенно искреннее и крайне вдумчивое отношение к текстам песнопений. Их интерпретация идет от смысла богослужебных текстов. Музыка — прекрасная, порой роскошная — подчинена смыслу исполняемого произведения. Это главное, что роднит всех этих мастеров прошлого. И второе, что можно отметить, — их отношение к клиросному пению как к настоящему творчеству. Не как к легкому приработку: собрались, спели и разбежались, не задумываясь о том, что и как поют. Вот есть ноты, в них есть указания относительно темпа и нюансов — и всё, а остальное нас не касается. Такое отношение сегодня зачастую господствует на наших клиросах. Это настоящая трагедия.

У регентов прошлого необходимо учиться осознанному отношению к тексту. Отец Матфей в одном из своих интервью (а он, по-моему, дал их всего два в своей жизни) говорит, что слово — это господин, царь, а музыка — слуга, который несет шлейф за господином. Очень яркий образ, точно отображающий, что является главным в церковном пении. Особенно это касается обихода, тех песнопений, которые изменяются каждый день в соответствии с богослужебным календарем. Пропевать их с полным пониманием того, о чем там поется, дать возможность услышать, понять и прочувствовать это тем людям, которые стоят на богослужении, — вот задача регента.

— А как вообще воспитывается хороший регент?

— Хороший регент воспитывается, я думаю, в течение нескольких лет на ежедневном богослужении на клиросе — или в монастыре, или на приходе, где совершается достаточно полное регулярное богослужение. То есть не так, как иногда бывает на приходах, когда вечерню служат за 20 минут, а утреню — за 30, пропуская всё, что только можно пропустить. Поэтому лучше всего в монастыре. Все успешные регенты, которых мне приходилось встречать в своей жизни, начинали с этого — с пения в обычном хоре, причем пения ежедневного — утро-вечер, утро-вечер, и так — месяцы и годы. Только так человек понимает, что такое обиход. А это очень важно, потому что, пока регент не понял, не научился и не полюбил петь обиход, он может быть замечательным музыкантом, закончившим несколько факультетов консерватории, но регентом он еще не стал.

— В одном из интервью Вы рассказывали, что ходили в молодости в московский храм «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке, где был один из лучших церковных хоров того времени — под управлением Николая Васильевича Матвеева [2]. Расскажите о нем, пожалуйста.

— Это действительно был высокопрофессиональный хор академического звучания, с утонченной, я бы даже сказал, изысканной нюансировкой. Это трудно передать словами, но у Матвеева «дышал» каждый аккорд. И вот что интересно: бывает, слушаешь какой-то коллектив — и в записи это одно, а вживую — другое. А с хором Матвеева такого не было.

У него были совершенно удивительные интерпретации всем известных произведений. Например, я слушал в его исполнении и даже записал, когда был студентом, «Литургию» П. И. Чайковского. Потом множество раз я слышал ее в исполнении разных коллективов — и наших отечественных, и зарубежных хоров, но ни один из них близко не подошел к тому необыкновенно глубокому осмыслению этого произведения, которое было у Матвеева. У него был дар — даже из третьеразрядного, как иногда говорят, «купеческого», опуса он мог сделать произведение искусства. Есть такие композиторы, которых серьезные музыканты не воспринимают, относятся к ним пренебрежительно. И действительно, если какое-то из их произведений просто спеть по нотам, получаются не очень художественно значимые вещи. Вот, скажем, есть «Великое славословие» А. Велеумова. Совершенно неизвестный автор, кроме «Великого славословия» у него ничего нет. Оно несложное, его поют многие хоры как вальс, в таком легкомысленном стиле. А Николай Васильевич делал из него произведение искусства высочайшей, трагической глубины. Когда затухал последний звук, человек переживал самое настоящее чувство катарсиса. У меня остались записи, сделанные на службе, и позже на Подворье Троице-Сергиевой Лавры в Москве мы с регентом Владимиром Александровичем Горбиком попытались приблизиться к этой трактовке Н. В. Матвеева.

Возвращаясь к вопросу о том, в чем состоит мастерство регента… У меня есть запись довольно известного песнопения — «Достойно есть» Львова в исполнении хора Н. В. Матвеева. Сколько регентов ни слушали у меня эту запись, никто не мог узнать это произведение, пока не доходили до середины — настолько мог Матвеев изменить динамику, темпы, нюансировку произведения. И в этом случае достаточно легкая, простая вещь у него превращалась в совершенно удивительное, развернутое, глубоко осмысленное произведение, настоящий шедевр. Вот в этом мастерство регента — порой найти в произведении, как это ни парадоксально звучит, даже то, что не осознал автор. Для этого надо быть, помимо всего прочего, настоящим художником.

Сочетание высокого профессионализма и художественного вкуса, максимальное знание существующего репертуара, то есть всей полноты церковной музыкальной литературы, — всё это необходимо хорошему регенту. Кроме того, ему надо быть литургистом и, конечно, глубоко верующим человеком.

Еще одним совершенно удивительным явлением в жизни Русской Православной Церкви был Патриарший хор Елоховского собора под управлением Виктора Степановича Комарова [3]. В церковной Москве и у того, и у другого хора были ревностные почитатели — «комаровцы» и «матвеевцы». «Конкурента», естественно, не признавали. «Матвеевцы» говорили про Комарова, что его хор — «махровая самодеятельность». «Комаровцы» упрекали Матвеева в бездушном, холодном пении, и так далее. На самом деле просто это были разные люди, с разным пониманием своего дела. К счастью, сохранилось несколько записей хора Комарова. Мы на Подворье издали запись концерта Патриаршего хора в Большом зале консерватории в 1948 году, посвященного празднованию 500‑летия автокефалии Русской Православной Церкви. Мною была найдена еще одна старинная бобина с записью концерта 1961 года в актовом зале Московской Духовной Академии. Мы ее тоже переписали, отреставрировали и издали компакт-диск. Наиболее хорошо сохранившаяся запись комаровского хора — это музыка к кинофильму «Иван Грозный». Там мы слышим огромный, настоящий русский хор. И Матвеев, и Комаров считали себя наследниками Синодального хора, хотя пели по-разному. Я думаю, что и тот и другой действительно взяли из практики Синодального хора самое главное — серьезное отношение к тексту исполняемых песнопений и к богослужению, когда хор не просто пропевает, а как бы проживает каждое произведение.

Кстати, может возникнуть вопрос: расцвет творчества Комарова, Матвеева, архимандрита Матфея (Мормыля) приходится на советское время. Как государство, боровшееся с Церковью, все-таки допускало такое? Очень просто — исключительно для внешнего использования, для доказательства того, что при советском строе существует свобода совести. Иностранцев толпами водили на службы в Патриарший собор, где пел хор Комарова. Известен эпизод, когда члены делегации Католической Церкви в конце 1960‑х годов были до глубины души поражены этим пением. И один из кардиналов сказал: «Русскую Церковь называют “молчащей”»,— так действительно называли ее на Западе потому, что в условиях советской власти она не имела права голоса за пределами церковной ограды. — «Но Церковь, которая так поет, молчащей быть не может». Так же и с хором отца Матфея. Сколько я себя помню в Лавре — постоянно масса иностранных туристов самого разного ранга — от Маргарет Тэтчер и Буша до простых немецких и японских бабушек. Я нес некоторое время послушание экскурсовода и помню, как они заходили во время воскресного богослужения в храм боковыми дверями — как раз под клирос отца Матфея. И, мельком взглянув на окружающие красоты (а там было на что посмотреть — в Трапезном храме, в Успенском соборе Лавры), они переключали свое внимание на хор и смотрели на него, не отрываясь, пока их не уводили. Люди выходили просто ошеломленные тем, что они услышали и увидели.

— Расскажите, пожалуйста, о своих впечатлениях от хора отца Матфея.

— Совершенно особый период в моей жизни — пребывание в Троице-Сергиевой Лавре. Когда я услышал хор отца Матфея, он произвел на меня потрясающее воздействие, затмив все остальные церковно-музыкальные впечатления. На всю жизнь я стал почитателем творчества отца Матфея. Собственно говоря, отец Матфей — это лицо Троице-Сергиевой Лавры, а ее музыкальная характеристика — пение лаврского хора. Больше 45 лет отец Матфей был регентом в Лавре [4].

Архимандрит Матфей — это целая вселенная. И если внимательно послушать его записи, становится понятно, что вселенная эта была невообразимой глубины. Он был не просто талантливейшим самородком-музыкантом, он был еще и литургистом от Бога. Его понимание того, что он делал, — смысла исполняемых песнопений, музыки, которую он обрабатывал или сочинял сам, — было максимально литургичным. Никто так не чувствовал богослужение, как отец Матфей. До некоторой степени им создан сам стиль русского православного богослужения конца XX века. Те последования, которые создавались отцом Матфеем и исполнялись в Лавре, — праздничные, великопостные, Пасхальные — потом расходились по всем храмам и монастырям Русской Православной Церкви.

Расскажу одну историю, которую пока никому не рассказывал. Когда мы поступили в семинарию, отец Матфей проводил прослушивание. У меня всё прошло хорошо: я спел, ему понравилось, и мы довольно живо разговорились о церковной музыке. Но мне захотелось показать свою осведомленность в церковно-певческих делах — глупая, но простительная вещь для молодого человека. И я не нашел ничего лучшего, как заговорить с ним про хор Н. В. Матвеева, о том, как я его часто слушал, в каком был восторге. Отец Матфей, до этого говоривший со мной очень дружелюбно, замолчал, свернул разговор, попрощался — и не вписал в число своих певчих. «Что ты наделал?! Кто тебя за язык тянул!» — сказали мне потом знающие люди. Как оказалось, отношения у отца Матфея и Николая Васильевича тоже были непростыми. Так что, к сожалению, в его хор я не попал, пел в другом хоре, но на службе мы часто пели вместе, на два клироса. Впоследствии, когда я уже был настоятелем лаврского Подворья, у нас с ним установились очень теплые отношения.

— В годы становления хора Подворья его регент часто обращался к отцу Матфею за советом. Широко разошлись замечательные фото, где отец Матфей регентует на подворской службе…

— Святейший Патриарх Алексий II несколько раз служил у нас, обычно на Похвалу Пресвятой Богородицы, и приглашал отца Матфея. Конечно, это был удивительный человек, я всегда преклонялся и преклоняюсь перед ним, потому что, повторю, это был человек-вселенная. Мало кто был способен воспринимать богослужение так же глубоко, как отец Матфей, столько в нем увидеть и услышать и поделиться этим с людьми.

При этом я старался, чтобы наш регент узнал и воспринял что-то у него. Владимир Александрович Горбик окончил дирижерский факультет Московской консерватории по хоровой и оперно-симфонической кафедрам и чуть было не стал оперным дирижером. Но, по милости Божией, нашел в себе силы и решимость посвятить свою жизнь церковно-певческому искусству. Как и у многих профессиональных музыкантов, первая встреча с творчеством отца Матфея у него вызвала недоумение. Например, временами его смущали музыкальный строй и интонация отдельных певцов. На аудиозаписях это всё подчищено, а на службах, бывало, хор мог сделать что-то не так. Ведь это мальчишки пели, а не профессиональные певцы. В семинарию в основном приходили люди, которые, как и большинство современной молодежи, до этого не пели никогда. Лишь со временем Владимир Александрович осознал всю глубину и многогранность творчества отца Матфея.

Конечно, отец Матфей — это эпоха, главный продолжатель не просто церковно-певческой, а русской музыкальной традиции в целом. И если нашу культуру не задавит вконец тот поток бескультурья, который в наше время заливает всё и вся, то имя отца Матфея будет первым из тех, кому мы обязаны сохранением русской музыкальной культуры.

— Вы уже приводили его слова: «Слово — это господин. Звук — это слуга, который идет на несколько порядков за ним и несет шлейф господина». К сожалению, в большинстве храмов во время пения стихир и других праздничных текстов разобрать слова бывает довольно трудно. Это прискорбно, ведь в словах изменяемых песнопений — весь смысл службы. Можно ли с этим справиться?

— К сожалению, это так. Но справляться с этим необходимо. Для этого нужно прежде всего, чтобы на клиросе трудились люди церковные, верующие, понимающие церковнославянский язык. Регенту нужно помогать певчим разобраться, чтобы они полностью понимали смысл, да и просто побольше репетировать. Одна из моих проблем как архиерея, который немного интересуется музыкой и пытается как-то влиять на состояние церковно-певческого дела в нашей епархии, — я всё время убеждаю наших регентов в том, что стихиры необходимо разучивать на репетициях. Еще некоторое время назад это вызывало совершенно чудовищное сопротивление, воспринималось как страшная обида: они же музыканты-профессионалы, что им тут учить?! В результате и получается так, что стихиры или опускаются, или так поются, что лучше бы их не пели.

Справиться с этим можно при условии, что настоятель храма, помимо богослужебной, проповеднической, миссионерской, катехизаторской деятельности, будет заниматься еще и пением в храме, наблюдением за хором. Только тогда можно будет чего-то добиться.

— Бывает так, что служба в алтаре идет сама по себе, а хор — сам по себе. Это распространенная «болезнь»?

— Если служба сама по себе, а хор сам по себе, это говорит о том, что священник уделяет недостаточно внимания богослужебной деятельности, а это его первая обязанность. Это распространенная в наше время «болезнь», и с ней постоянно приходится сталкиваться. А чем она вызвана? Возможно, я несколько усложняю, но я вот сконструировал себе такую ситуационную модель. Во времена моей молодости на клиросах пели и читали люди, которые знали устав до тонкостей, — уставщики, регенты, псаломщицы старой формации. На службе они обходились своими силами, без батюшек и даже без богослужебных указаний, которых тогда не было. Настоящий обвал произошел в 1990‑е годы: батюшку быстренько рукоположили, а он и семинарии еще не закончил. Он служит, как умеет, а ему псаломщица, какая-нибудь баба Маня, подсказывает: «Батюшка, сейчас возглас говори, теперь бери кадило…». И целое поколение священнослужителей, войдя в Церковь, привыкло, что там, на клиросе, «они сами всё знают». Но вот старые кадры потихонечку ушли, приходят новые. Сегодня в городских храмах регенты в основном с консерваторским образованием, но служба для них пока — темный лес. А у батюшки своя жизнь, требы, прочие интересные дела… И вот за последние два-три десятка лет в процессе взрывного увеличения количества храмов и духовенства серьезно разбалансировалась эта связь между клиросом и алтарем. Кроме того, с прискорбием приходится отмечать то, что для значительной части молодого духовенства служба является не главным делом жизни, а скучной обязанностью, от которой они стремятся как можно быстрее избавиться. И тут уж не до пения и прочих красот пресловутого «синтеза искусств».

— Как же в идеале должны строиться отношения настоятеля и регента?

— Настоятель и регент должны обсуждать каждую службу, ее устав, количество пропеваемых стихир, какие это стихиры, потому что есть разные варианты соединения служб, разные варианты сокращения службы. Ведь мы всё равно сокращаем службу, мы не совершаем ее полностью даже в большинстве наших монастырей. Но всё это должно быть определено совместно. Хорошо, если батюшка с регентом обсуждают репертуар. Регент должен понимать, что есть вещи, несовместимые в рамках одной службы. Нельзя петь, например, Кастальского, тут же Веделя, потом Чеснокова, а потом знаменный распев или еще что-нибудь в этом роде. То есть каждая служба, помимо всего прочего, в музыкальном отношении должна быть стилистически если не единой, то хотя бы не пестрой. Священник это тоже должен знать и понимать.

— В Саратове сильная школа хоровой музыки. В чем разница между академическим хором и хором церковным? Между регентом и дирижером?

— Разница между академическим и церковным хором, прежде всего, в объеме изучаемого материала. Академический хор поет на концертах, у него есть время долго учить какие-то вещи, оттачивать их. У церковного хора большая часть его репертуара обновляется на каждой службе, причем эти обновляемые произведения, как правило, поются только раз в году. Поэтому церковный хор должен быть более мобильным, гибким. Певцы должны быть более выносливыми, потому что одно дело — спеть концерт в достаточно комфортных условиях, а другое дело — несколько богослужений подряд, причем долгих и музыкально насыщенных. Образцом такого мобильного и высокопрофессионального церковного хора является Архиерейский мужской хор Саратовской митрополии под управлением замечательного регента Александра Германовича Занорина, который, будучи профессиональным музыкантом, успешно продолжает и развивает традиции, заложенные архимандритом Матфеем (Мормылем) и другими выдающимися регентами ХХ века.

Есть разница и между регентом и дирижером. Прежде всего в том, что регент — это человек, который участвует в богослужении. И если это настоящий регент, профессионал с большой буквы, он создает это богослужение, в какой-то мере руководит им, наряду с возглавляющим его священником или архиереем. Отец Матфей, конечно же, руководил богослужением в Лавре: он создавал не только музыкальную, но и литургическую сторону богослужения. Так что у регента гораздо больше обязанностей, чем у дирижера, поле его деятельности обширнее.

— В Саратове во время праздничных богослужений несколько раз пел Губернский театр хоровой музыки. В храме исполнялось  всенощное бдение Рахманинова — по сути, концертное произведение светского композитора. Чем полезно такое сотрудничество?

— Я не согласен с тем, что «Всенощная» Рахманинова — концертное произведение. Оно создавалось для Синодального хора, который пел в Успенском соборе Московского Кремля. Первое концертное исполнение было апробацией этого произведения. Это потом уже советское музыковедение, которое не могло пройти мимо этого мирового шедевра, не потеряв окончательно лица, а всякое сочувствие «поповщине» было немыслимым, сделало «открытие», что это произведение нецерковное, что в нем «главенствует гуманистическое начало». Точно так же авторские духовные произведения XIX века исполнялись под названием «древнерусская хоровая музыка»… Давно пора избавляться от этих советских штампов, унизительных прежде всего для тех, кто ими пользуется.

«Всенощная» даже и сегодня исполняется в храмах довольно редко, так как немного есть церковных коллективов, которым это произведение под силу. В первый раз в Саратове мы исполняли его за богослужением сводным хором саратовских храмов. Во второй раз пригласили Губернский театр хоровой музыки. Его руководитель, Людмила Алексеевна Лицова, очень тонкий музыкант, глубоко чувствующий музыку, в том числе и церковную. Она не регент, но при этом очень хорошо исполняет духовную музыку, понимает ее. Рахманиновская «Всенощная» — это вершина русской хоровой музыки. Поэтому я уверен, что она должна исполняться в Церкви. Это достояние Церкви, ее наследие, и оно должно ею использоваться. Именно поэтому в наших храмах поют и П. И. Чайковского, и С. В. Рахманинова, и А. Т. Гречанинова, и других великих русских композиторов, писавших богослужебную музыку.

— Надо ли стремиться к тому, чтобы в каждом храме был профессиональный хор? Или, наоборот, там, где хоры профессиональные, создавать приходские, любительские?

— Я считаю, что надо, если у храма есть такая возможность, потому что профессиональный хор — это все-таки недешевое удовольствие, его содержание требует средств. При этом создание приходских, любительских хоров — это то, к чему я призываю наше духовенство все годы своего пребывания на кафедре. Это очень важное и нужное дело. Я бы сказал, мой идеал — приходской любительский профессиональный церковный хор. Именно так: когда хор состоит из прихожан, которые понимают и любят то, что поют, но при этом делают это профессионально. Эту идею более десяти лет очень активно и успешно реализует регент Московского Подворья Троице-Сергиевой Лавры Владимир Горбик. Примечательно, что этим заинтересовались и в Америке, где он обучает русской традиции церковного пения людей без музыкального образования.

Еще в относительно недавние времена тот же Александр Васильевич Свешников, знаменитый ректор Московской консерватории, руководитель всемирно известного Русского хора Союза ССР, ездил в экспедиции, так же как в свое время директора Петербургской придворной капеллы. Вот он приезжает, слушает самодеятельные коллективы. Услышит, например, голос — бас профундо, такой, какого и в столице не найдешь, — он этого человека берет в Москву и учит. Это нормально, когда коллектив пополняется таким образом. А для церковного хора это нормально вдвойне — не просто брать в хор выпускников музыкальных учебных заведений, а, наоборот, учить способных прихожан. Кстати, так и было до революции. Посмотрите: Шаляпин, Русланова пели в церковном хоре. То есть церковный хор был тем местом, где человек получал первоначальное музыкальное образование. Да и во всем мире так делается, даже и сегодня.

— Можно ли на клиросе избежать привыкания?

— А можно ли избежать привыкания в алтаре? Сложный вопрос. Возможно, если осознавать это как опасность для себя и с этим бороться. Для этого нужна мотивация, а она может быть только у верующего человека. К сожалению, многие наши певчие, хоть они и крещены, но не являются по-настоящему верующими людьми, членами христианской общины. В ряде случаев они приходят в храм просто для того, чтобы заработать. Конечно, это сказывается на богослужении самым отрицательным образом. Когда же хор состоит из людей верующих, для которых их пребывание на клиросе — это служение, когда они молятся на службе, тогда, конечно же, и привыкания не бывает, и само богослужение совершенно по-другому воспринимается и служащим духовенством, и прихожанами.

— Наверное, многих прихожан волнует вопрос: как развить в себе умение понимать музыкальную сторону богослужения?

— Надо знакомиться с лучшими образцами. Надо слушать духовную музыку и читать о ней. Думаю, что это единственный путь.

Вообще, церковная музыка — это уникальное явление, это живое востребованное искусство. Это богатейшая сокровищница, из которой мы используем лишь малую часть — столько прекрасных произведений написано для Церкви. Верующему человеку очень важно понимать его, потому что, как мы уже говорили, и слово, и музыкальная сторона церковных песнопений несут в себе глубочайший смысл и неисчерпаемую пищу для души.

[1] Правило 15 Лаодикийского Собора (367 год) гласит: «Кроме певцев, состоящих в клире, на амвон входящих и по книге поющих, не должно иным некоторым пети в церкви». Значит, к этому времени на клиросе стали служить только профессионально подготовленные люди.

[2] Матвеев Н. В. (1909–1992). В молодости пел в церквях г. Загорска (Сергиев Посад). Управлял различными хорами с 1927 года. Окончил Московский архитектурный институт и институт имени Гнесиных. В храме в честь иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» на Большой Ордынке служил главным регентом с 1948 года и до конца жизни. Хор Н. В. Матвеева стал широко известным благодаря ежегодному исполнению «Всенощной» С. В. Рахманинова, «Литургии Иоанна Златоуста» П. И. Чайковского, записям пластинок с песнопениями русских духовных композиторов. Н. В. Матвеев принимал участие в организации регентского класса при Московской Духовной Академии (1969 год). Автор ряда духовных сочинений и переложений.

[3] Комаров В. С. (1893–1974). Воспитывался в благочестивой семье, с шести лет пел в церковном хоре. Не имел специального музыкального образования. Начал регентскую деятельность в 1912 году в Знаменском храме на Зацепе, регентовал в разных московских храмах. В 1943 году возглавил праздничный хор Богоявленского Патриаршего собора в Елохове. В репертуаре хора использовались как древние напевы и обиход, так и интерпретации сочинений крупнейших церковных композиторов: П. Г. Чеснокова, А. Д. Кастальского, А. А. Архангельского, Д. С. Бортнянского, А. Л. Веделя. В обиходе использовал в основном киевский распев, гласы пелись немного иначе, чем обычно в Москве. Хор участвовал в трех Патриарших интронизациях: Святейших Патриархов Сергия (Страгородского), Алексия I (Симанского) и Пимена (Извекова). Хор подготовил и провел ряд важных духовных концертов: посвященных интронизации Патриарха Алексия I (Симанского) (1945), 500‑летию автокефалии Русской Православной Церкви (1948), 40‑летию восстановления Патриаршества (1957), интронизации Патриарха Пимена (Извекова) (1971).

[4] Архимандрит Матфей (Мормыль; 1938–2009). Родился в станице Архонская бывшей Терской области в семье казаков. В 1959 году окончил Ставропольскую духовную семинарию. С 1959 по 1963 год обучался в МДА. Пострижен в монашество в декабре 1962 года, рукоположен во иеродиакона 30 марта 1963 года, во иеромонаха 29 марта 1964 года. С 1963 по 1974 год — преподаватель МДАиС (церковный устав, Священное Писание Ветхого и Нового Завета, литургика). Удостоен сана игумена в 1968 году; сана архимандрита в 1971 году. В 1988 году утвержден в звании профессора (с 2004 года заслуженный профессор МДА). С 1961 года — уставщик и старший регент хора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, руководитель объединенного хора Свято-Троицкой Сергиевой Лавры и Московской духовной академии и семинарии. Особой заслугой архимандрита Матфея является создание и распространение особой культуры пения больших мужских церковных хоров. Как церковный композитор создал ряд новых литургических песнопений, в том числе приуроченных к знаменательным датам истории Русской Православной Церкви: установлению празднования всем святым, в земле Российской просиявшим (1963), 50‑летию восстановления Патриаршества в Русской Православной Церкви (1967), 1000‑летию Крещения Руси (1988), 2000‑летию христианства (2000). Как литургист и канонист участвовал в подготовке Поместных Соборов Русской Православной Церкви и составлении служб (богослужебных текстов) новопрославленным святым.

Беседовала Наталья Горенок

Использованы фото из архива М.П. Рахмановой

Журнал «Православие и современность» № 35 (51)

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/slovo-zdes-gospodin-zvuk-sluga