СИЛЬНАЯ РУКА И КРОТОСТЬ СЕРДЦА. Андрей Рогозянский

Сотрудничество Церкви с Вооружёнными силами, присутствие священников в армии, чины освящения оружия и боевой техники нередко встречают нарекания за якобы несоответствие мирному, ненасильственному характеру Евангельского учения о мире и кротости сердца. Имеют ли под собой почву утверждения о «воинственности» Православия и о том, что церковная проповедь исторически оправдывала войны и пролитие крови?

Попробуем подробнее рассмотреть тему об отношении Церкви к войне и о том, чему учат примеры прославленных в лике святых воинов.

Святые воины — кто они?

За века и тысячелетия в Православии не развилось учения, возводящего использование силы в систему и правило. Западному христианству известны доктрины «святой войны» и «священной инквизиции». Воинам, которые шли освобождать земли от неверных, обещалось полное прощение грехов. В средние века учреждались особые военно-монашеские ордена, есть католические святые, канонизированные за заслуги в крестовых походах и преследовании еретиков. Многие учителя Реформации были настроены не менее сурово. В сравнении с этим восточному христианству оставались чужды романтизация оружия и идея об исправлении силой заблудших.

Когда в Византии Х в., на фоне растущей военной напряжённости, император Никифор Фока предложил Церкви провозгласить всех погибших воинов христианскими мучениками, Церковь отвергла эту идею. Наименование «святых воинов» в православной традиции означает профессиональную принадлежность. Его присваивают тем, кто в мирской своей жизни имел отношение к ратному делу, впоследствии же явил качества нравственного совершенства в монашеском делании, в подвиге мученичества за Христа и прочих, не имеющих связи с войной, чинах святости.

Особую категорию образуют святые благоверные князья. Все они воевали, и с долей условности их можно признать выразителями образа сильной руки. Однако же титулование их «благоверными» отсылает опять-таки не к воинской славе, а к заслугам в сохранении и укреплении веры. На историческом пути христианских народов одни сыграли роль просветителей и крестителей новых земель, за что именуются «равноапостольными», другие же, «благоверные правители», на сложных переломах эпох обеспечили преемственность данного выбора. Святых Александра Невского, Даниила Московского, Димитрия Донского и др. мы чтим именно за это, в то время как иные, может быть, более удачливые и храбрые военачальники, вожди и монархи, внесшие вклад в политическое или дипломатическое возвышение государства, не были удостоены почестей прославления.

Молитвой и копьём

Эпизод с благословением от Сергия Радонежского русским полкам и отправкой Осляби и Пересвета на Куликово поле образует словно бы некое исключение или отклонение от правила. Напомним, что в общем мнении, зафиксированном в летописных источниках, по меньшей мере, с конца XV в., в битве с ратью Мамая русское войско князя Димитрия Московского (Донского) состояло под непосредственным духовным водительством Троицкого игумена. Преподобный Сергий также послал двух учеников, сведущих в ратном деле и сильных физически, дабы они крепостью своего духа вдохновили на победу братьев по оружию.

С именем Александра Пересвета связана замечательная, в традициях рыцарства, история, согласно которой перед сражением татаро-монголами была предложена одиночная дуэль. Противник не сомневался в преимуществе своего богатыря Челубея, показавшего исключительное умение и не проигравшего ни единой схватки. Одолев русского перед лицом двух противостоящих ратей, Челубей обеспечил бы войску Мамая моральное превосходство. Но Пересвет ценой жизни сумел свести поединок к ничьей. При том, что Челубей от удара копьём пал на землю, русский, будучи также поражённым насмерть, остался в седле, поэтому преимущество осталось, скорее, на стороне русского. Этот результат символически повторился в ходе битвы. «Побоище» при реке Непрядве не выявило победителя, стороны понесли ужасающие потери. Татаро-монгольское иго на Руси оставалось на протяжении ещё ста лет. Тем не менее сила сопротивления русских произвела впечатление и означала фактически конец безраздельного хозяйничанья Орды.

Об Ослябе, которого в Святом Крещении звали то ли Андреем, то ли Родионом, летописи говорят как о телохранителе великого князя, который до конца выполнил свой долг. В гуще сражения предводительские регалии передавали кому-то из свиты — дабы ввести в заблуждение врага, усиливавшегося поразить первое лицо и центр управления. Ослябя согласился надеть доспехи князя и был изрублен в сече.

Возможно ли, чтобы монахи участвовали в убийстве и становились при этом святыми?

Здесь нередко возникают вопросы. Предание называет обоих чернецами, Сергиевыми постриженниками, даже схимонахами (чин в православном монашестве, связанный с отдалением от мира и постоянной молитвой). Оба стали сперва местночтимыми святыми, в чине преподобных (наличествуют в святцах с XVII в.), с 1981 г. же почитаются общецерковно. И оба окончили жизнь на поле брани, с оружием в руках, поражающими противника! Возможно ли, чтобы монахи участвовали в убийстве и становились при этом святыми? На первый взгляд, повествование выглядит странным и выбивается из привычной житийной дидактики.

По правилам или вне правил?

Критики трактуют неясность достаточно просто: по их мнению, повествование о Пересвете и Ослябе является вымыслом, мифом, использованным историками для поднятия патриотических чувств. Никаких монахов, посланных из Троице-Сергиева монастыря, не было, а если кто и сражался под именами Пересвета и Осляби на Куликовом поле, то миряне, бояре с Брянщины, члены княжеской дружины. Говорят также о неисторичности сведений о визите великого князя Димитрия на Маковец и беседе его с преподобным Сергием. Сюжет, стало быть, вымышлен, и тему святых героев Куликовой битвы можно закрыть.

Первоначальное Сергиево житие, написанное Епифанием, действительно не упоминает о каком-либо участии преподобного в подготовке к походу, как и нет в нём имён Пересвета и Осляби. Существует ряд других спорных моментов, затрудняющих реконструкцию событий, отстоящих от нас на дистанцию почти семи веков. Но если для приверженцев критической историографии более-менее очевидным является тезис о случайности либо произвольности почитания двух героев, для нас очевидными являются слабость и произвольность метода «демифологизации», трактующего прошлое в рационалистических рамках, множащего сомнения в существовании почитаемых святых и отметающего большинство чудес и житийных подробностей, вплоть до сомнения в «историчности образа Христа».

Несомненно, что такие явления, как память и любовь к куликовским героям Пересвету и Ослябе, относятся к числу незаурядных и знаковых. Должны быть какие-то основания к включению их в общий массив образцов православного смысложизненного мировоззрения. Любой сюжет, претендующий на вероучительную ценность, просеивается в течение длительного срока сквозь мелкое сито сомнений и контраргументов. Он как минимум не должен противоречить принятой ранее дидактике или опровергать таковую.

Обстоятельства, влекущие церковное прославление, невозможно признать за случайные. Евангелие и феноменология святости есть органичное целое. Так же, как Слово Божие даёт указание пути для подвижника, так его опыт, переживаемые обстоятельства и предпринимаемые усилия служат дальнейшему уточнению и раскрытию содержания новозаветного откровения.

Важнейшим поэтому является вопрос о том, является ли почитание Пересвета и Осляби казусом èxtra jus, вне правил, и в каком соотношении с традицией таковое находится?

Исключение, подтверждающее правило

Небольшая подробность позволяет пролить свет на тайну. Перед битвой Пересвет молится в часовне святого великомученика Димитрия Солунского. Впоследствии на данном месте, в 7 км от Скопина, будет основан мужской Димитриевский Ряжский монастырь, одной из реликвий которого станет яблоневый посох, оставленный Пересветом. Сейчас посох хранится в краеведческом музее Рязани.

Кто же такой Димитрий Солунский? Небесный покровитель московского князя Димитрия Донского, святой, почитание которого было весьма велико в Греции и скоро разошлось по Руси. Незадолго до Куликовской битвы состоялось торжественное перенесение из Владимира в Москву иконы Солунского великомученика, написанной на доске гроба святого. Для неё в главном Успенском соборе Московского Кремля великим князем был построен особый придел. По возвращении с Куликова поля в Москву великий князь установил в субботу перед днем памяти Димитрия Солунского (26 октября/ 8 ноября) особое молитвенное поминовение павших христианских воинов — Димитриевскую родительскую субботу. Следовательно, памятью Димитрия Солунского овеяны основные вехи в истории похода. Образ святого постоянно находился перед духовным взором русских на Куликовом поле.

Великомученик жил в конце III — начале IV в. Во времена императора Галерия Максимиана он являлся проконсулом Фессалоник. За открытое исповедание себя христианином Димитрия заточили в тюрьму и казнили. Житие святого, помимо прочего, включает в себя интереснейший фрагмент о состязании юноши Нестора с богатырём-язычником Лием. Лий — любимец императора, и из всех способов мучить христиан Максимиану более всего нравилось отправлять их на арену цирка, в лапы сурового и жестокого германца. Варвар истязал и сбрасывал каждого с помоста, на специально установленные копья, понося Бога христиан. Тогда христианин Нестор в чистоте сердца, будучи не в силах снести публичное поругание Христа, стал просить у Димитрия позволения сразиться с Лием. Димитрий поддержал юношу. Поединок завершился победой Нестора. Германец был сброшен на копья, юношу же по приказанию разгневанного императора предали смерти. Святой Нестор почитается как мученик за Христа, память его совершается 27 октября/9 ноября, на следующий день после памяти св. Димитрия Солунского.

Нельзя не заметить близкого сходства описанного с примерами Пересвета и Осляби. В преддверии Куликовской битвы многие колебались — предыдущий опыт военных выступлений против Орды был горько-отрицательным. В один из моментов, как говорят летописи, полки были готовы броситься в бегство, и только чудом людей удалось сдержать. Когда же встал вопрос, кому из русских выйти против Челубея, осознание страшной ответственности парализовало волю и члены. Проиграть в поединке означало предрешить поражение. Но не ответить на вызов — являлось тем более плохим исходом. И вот против монгольского Голиафа выходит тот, кто не надеется победить при помощи силы мускулов и азарта воинственности, но исключительно укреплением свыше.

При определённых, крайних обстоятельствах церковная традиция не укоряет взявшего меч

Пересвет не делает «отсебятины», он лишь повторяет поступок, о котором наслышан из церковного предания. Едва ли инок мог знать заранее, какая миссия ему предстоит. Но Челубей, хвалящийся перед монгольским строем и хулящий христианского Бога как бессильного (Орда к этому времени уже успела принять ислам), — это один образ с Лием. И потребность в преодолении страха, по-видимому, была та же, что у фессалоникийских христиан, застигнутых гонением. А потому, невзирая на слабость исторических подтверждений, так называемых объективных данных, сущностно поступок Пересвета и Осляби достоверен. При определённых, крайних обстоятельствах церковная традиция не укоряет взявшего меч. Это не повод оправдывать и возводить в систему насилие. Христиане не были бы христианами, если бы взялись доказывать свою правоту в смертельных поединках. Однако же рамка пацифизма узка, и христианство в конечном итоге не является пленником отдельно взятого принципа, даже такого важного, как запрет на лишение жизни.

http://www.pravoslavie.ru/98436.html