Самомнение. Священномученик Иоанн Восторгов

Страница для печатиОтправить по почтеPDF версия
Священномученик Иоанн Восторгов

Несмь якоже прочии человеци (Лк. 18, 11)

...Сегодня в лице фарисея дано нам предостережение об одном страшном враге нравственного развития и всей духовной жизни человека; этот враг — самомнение. Чем оно, так сказать, искреннее, то есть чем больше человек сам верит в свои достоинства и заслуги, тем оно опаснее и гибельнее. Молодым людям нашего времени, страдающим именно самомнением и самовозвеличением, почитающим себя солью земли, цветом интеллигентности, обновителями и руководителями жизни, по самомнению нетерпимым ко всем с ними несогласным, особенно полезно вдуматься в эту страшную болезнь духа. Ведь и в теле самая опасная болезнь та, которую человек не сознает и не замечает, и поэтому не предпринимает против нее никаких мер...

Притча о мытаре и фарисее рисует пред нами самомнение в живом и наглядном образе. Послушайте, как выхваляет себя фарисей пред Богом. Несмъ, якоже прочии человеци! Он лжет? Притворяется? Едва ли. Ибо нельзя же, в самом деле, думать, что можно обмануть Бога. Нет, он, по-видимому, искренно уверен и убежден в своей безгрешности и безупречности.

С самоуслаждением он перечисляет свои добродетели. Пощуся..., десятину даю... И в этом, думается, он опять не лжет; вполне возможно и вполне вероятно, что он и постился дважды в неделю, и десятую часть из приобретаемого отдавал.

И, однако, он пошел домой после молитв осужденным. За что же такой приговор? За что осуждение? Что худого сделал фарисей?

Он не сделал, конечно, нарушения закона, но ведь нравственное есть область, прежде всего — духовная, не перечень и список дел, а, прежде всего, и более всего духовная область настроений, чувств и мыслей, от которых исходят желания и проистекают дела. Одно и то же дело при этом получает различную окраску, имеет различную цену. Хлеб и вино в литургии, во святой чаше, на святом престоле — величайшее таинство; хлеб и вино дома за столом — простая пища и обычное угощение. Кровавая и мучительная операция врача над больным вызывает похвалу и благодарность; кровавое дело разбойника, хотя бы он был вооружен тем же ножом и наносил раны в те же места тела, остается преступлением, вызывает проклятие. И дела благочестия имеют значение, признаются или не признаются таковыми в зависимости от того духовного состояния, от того духовного настроения, из которого они проистекают. Фарисей же пришел к тому нравственному состоянию, страшному и ужасному, которое положило конец его духовной жизни и обозначило его духовную смерть. Он и впредь будет творить те же дела видимого благочестия, но и впредь они, опираясь на гордыню и самомнение, будут лишены нравственной цены.

Представьте себе человека не только сытого, но пресыщенного: захочет ли он есть? Представьте себе человека, вдоволь напившегося воды: захочет ли он пить? Самая мысль о пище противна пресыщенному, противен лишний глоток воды тому, кто не чувствует никакой жажды. Примените сказанное к духовной области. Вот человек, который любуется собой, который убежден, что он безупречен, что в нем нет никакого недостатка, что он все на него возложенное, как долг, выполнил, и еще сверх того много прибавил: нужно было фарисею поститься раз в год, а он делал это два раза в неделю; нужно было давать десятину только с поля, а он давал ее со всего приобретенного, даже с ничтожных злаков — с мяты, тмина и аниса... Может ли у такого человека быть желание дальнейшего усовершенствования, стремления к высшему званию? Разумеется, быть не может такого желания. Больше нужно сказать: одна мысль о том, что ему нужно сделаться лучшим, уже является для него оскорблением.

Пред нами знакомый образ лукавого и ленивого раба, который, получив от господина своего талант серебра, тщательно его скрыл, зарыл в землю, сохранил, не растратил, сберег до прихода господина, и в тупом самодовольстве был уверен, что исполнил долг и заслужил награду. Однако сурово он был осужден: возьмите у него талант, — сказано о нем, — и отдайте имущему десять талантов... А негодного раба бросьте в тьму кромешную, где будет плач и скрежет зубовный... Таков приговор подобному бездушному, злобному и горделивому исполнению долга.

Ибо христианство есть религия духа, а не плоти, область внутреннего, а не внешнего делания, — внешнее само непременно придет при наличии внутреннего надлежащего настроения; ибо христианство есть бесконечное нравственное совершенствование, а не застой, так что кто остановился на пути нравственного восхождения, тот неизбежно пошел назад, ибо христианство есть религия жизни, а не смерти. Христианство истинное и живое есть непрестающая жажда все большего и большего совершенства... Ибо блаженны алчущие и жаждущие правды: они насытятся; ибо нет такого хорошего дела, которое не могло бы быть лучше; ибо нет такого высокого нравственного состояния, которое не могло бы быть еще выше... Ибо образ (идеал) совершенства, указанный христианину, — образ вечный, безграничный, всегда недостижимый: будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный.

И с этой точки зрения, при такой оценке поведения человека, разве возможна, разве допустима и уместна какая-либо гордыня и самомнительность? Напротив, чувство глубокого смирения, самое скромное мнение о себе, о своих качествах, достоинствах и силах, о своих делах и заслугах, постоянное сознание своего недостоинства и малых успехов в нравственной жизни, — вот что естественно является в человеке, вот что характеризует истинного христианина и показывает в нем истинный духовный вкус и широту понимания нравственного совершенства. Он смотрит не на то, сколько прошел, а, сколько впереди остается идти. А впереди — гора Господня, гора духовного восхождения до самого неба, впереди — образ совершенства Самого Бога, Которому христианин должен уподобиться. При виде этого бесконечно высокого образа разве не чувствуешь, что ты бесконечно мал? Но ты сравниваешь себя с другими, тебе подобными людьми... Песчинка и огромная скала, по сравнению с земным шаром, разве так уже разнятся в значении? Разве ты уместишь их даже на картине земли?

Но у тебя есть дарование и достоинство... И ты готов любоваться ими? Верный знак, что таких достоинств у тебя и в тебе на самом деле нет. Достоинства — что духи', замечает епископ Феофан Затворник: кто надушен, тот не замечает аромата. Даже в жизни тела мы найдем нечто подобное. Я сейчас говорю, вы слушаете. А ведь в это время в каждом из вас беспрерывно совершаются самые важные процессы в теле: кровь обращается, работают мозг, нервы, мускулы, совершается восприятие света и звука, совершается таинственное усвоение организмом пищи и превращение ее в кровь, жир, в ткани и мускулы, воздух поступает в легкие и отдает им кислород, кровь окрашивается то в один цвет, то в другой... Все эти процессы для тела — самые важные; прекратись они хоть на миг, и телу грозит смерть. А между тем, вы их не замечаете. Так и самые высокие духовные совершенства в человеке. Кто их имеет, тот их не замечает.

Но у тебя есть настоящее достоинство ума, памяти, мысли, воображения? Не могу же я, — говоришь ты, — не замечать их в себе. Что же, замечай и сознавай, но подумай: что же ты имеешь? И чем же тебе в таком случае хвалиться? Ведь сам ты не можешь изменить себе ни роста, ни пола, ни возраста. И хвалишься ты чужим, а не своим. Не все ли это равно, если бы кто требовал себе славы и награды за то, что он исправно работает легкими и непрерывно дышит воздухом? Даже если ты весь твой долг исполнил, что в сущности невозможно, и тогда тебе говорит Господь: Когда исполните все вам заповеданное, говорите, что вы — рабы никуда негодные, ибо исполнили только то, что должны были исполнить (Лк. 17, 10). Одно то, что ты видишь конец долга и не представляешь себе его бесконечности, уже свидетельствует о твоей грубости духовной. А если предаешься самомнению, ты — полное нравственное ничтожество.

Один гениальный писатель делает такое меткое замечание: достоинства и дарования у человека — это его числитель, а самолюбие и самомнение — это его знаменатель. Сами вы, знаете, что чем больше знаменатель, тем самое число мельче и ничтожнее...

Доселе говорили мы о самомнении в области нравственной, в отношениях человека к себе самому. Но оно проходит в жизнь бесчисленными и разнообразными путями и видами и всюду приносит плод по роду своему, — всюду несет вред и гибель. Учащиеся высокомерно осуждают учителей и, считая себя умными, готовы давать своим учителям наставления; молодые люди с удивительной легкостью, развязностью и самомнением судят о всех вопросах религиозных, государственных, общественных, властно предлагают планы и решения, властно раздают всем приговоры, хвалы и осуждения, легко разрешают всякие недоумения; писатели и общественные деятели преисполнены уверенности, что в них именно, в их взглядах и суждениях, в их советах и мнениях — полнота истины, непогрешимость и совершенство, а прочие человеци — глупцы и никуда негодные, достойные изгнания и кары за то, что они с ними не согласны; «люди общества» живут в самовлюбленном самопоклонении и воображают, что лучше и умнее их нет ничего на свете, что они только составляют общественное мнение, что напрасно с ними не посоветовались, когда было творение мира. Все это — проявление фарисейского духа самомнения.

Берегитесь закваски фарисейской, — предупреждал Спаситель. Известно, что закваска, и в малом количестве положенная в муку, проходит во все тесто, заквашивает и поднимает его все. Так и самомнение, гордыня и лицемерие, эта закваска фарисейская, проникая и в небольшом количестве в нашу душу, действуют с силой, распространяются далеко, губят всю душу, проходя во все ее движения, отравляя мысли, чувства и намерения, и отсюда отражаясь в действиях.

Смолоду нужно беречься этой закваски. Смолоду надобно возрастать в сознании обязанностей, а не прав, и всю жизнь, вместо прирожденного нам самолюбия и гордыни, нужно развивать в себе смиренное, столь свойственное православному русскому воцерковлённому человеку сознание греховности, недостоинства, и молиться устами и духом чудною и спасающею молитвою мытарева сокрушения: «Боже, милостив буди мне грешному!»


Полное собрание сочинений, т. 3.