Рецепт от Гамлета

Нет ли у верующих страха перед вакцинацией? Не потеряла ли Церковь в пандемию свое место в актуальной повестке дня? Как исповедовать людей по разные стороны баррикад? Может ли Церковь остаться в стороне от политических стычек? Обязана ли она занимать политическую позицию? Чем помочь Среднеуральскому монастырю и о. Андрею Кураеву? На самые острые вопросы «Российской газеты» ответил председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ В.Р. Легойда.

Исповедь по другую сторону баррикад

— Часто пеняют, что у Церкви есть привычка сливаться с государством. Недавно вышла биография Николая Лескова Майи Кучерской, и снова возникла привычная для интеллигенции тема не любить официальную Церковь за то, что она сливается с государством. Конечно, Церковь как взрослый и ответственный институт вряд ли станет поддерживать безудержный анархизм. Но она не может не чувствовать людских настроений, расположения душ.

— Ну, слияние Церкви с государством все-таки наблюдалось в Синодальный период — это время от Петра I до 1917 года. По сути это было подчинение церкви власти. Хотя и в Синодальный период были замечательные примеры святости. А святые — это единственный безусловный итог истории человечества, как заметил один умный современный агиограф.

Поместный Собор 1917-1918 годов был попыткой начать новую страницу церковной жизни. Но советская власть остановила эту свободу и принесла невероятное — до крови и смерти — давление на Церковь атеистического государства. И сквозь это опять потрясающие примеры святости — мученичества и исповедничества.

Что же касается сегодняшнего дня, то я бы повторил вслед за Святейшим Патриархом, что за всю свою историю Церковь никогда не была так свободна от государства. Такой степени невмешательства не было никогда. Внутренняя жизнь церкви сейчас регулируется только ей самой. А отношения Церкви и государства последние 30 лет в самом деле лучше всего описывает удачно найденное слово «соработничество».

— Но часто раздаются призывы к Церкви выступить с критикой государства.

— Он отчасти понятен: мы же не живем в абсолютно справедливом мире. И Церковь, конечно, должна возвышать свой голос для защиты людей.

Но те, кто призывает Церковь к критике и борьбе, в подавляющем большинстве случаев предлагают ей при этом занять некую политическую позицию, заняться политикой. А вот этого Церковь сделать не может. Потому что этим она приравняет христианский взгляд на мир к политической позиции. Именно этого от Церкви обычно и требуют, когда говорят «Вы не можете не выступить!». Непременно против власти. Но политическое «против» и политическое «за» — не церковный догмат. Это путь, каким бы замечательным он кому-то ни казался, опасный и неверный. Вместе с тем, конечно, Церковь работала и будет работать с разной властью. При этом если власть потребует отказа от веры, то здесь Церковь, верующие люди, не должны молчать — об этом четко сказано в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви.

Недавно встречался в Zoom с семинаристами-магистрантами Московской духовной академии, и они мне, конечно, задали вопросы о текущем моменте. В том числе прозвучало: так какую позицию нам занять? Я сказал, что, надев на себя вот эти черные одежды, вы лишились права занимать публичную политическую позицию. Конечно, священник как гражданин имеет право делать политический выбор и реализует это право, к примеру, на выборах разного уровня. Но речь сейчас о другом. Потому что завтра к вам на исповедь придет человек иных политических взглядов. И вы не можете его выгнать, сказав: «Уйди, у меня другая позиция».

Церковь должна сверять свою жизнь не с политическими платформами, а с Евангелием и Христом, а призыв Христа однозначен: быть миротворцем.

Образец церковного поведения в критической политической ситуации, когда уже все искрит, мы находим, в частности, в октябре 1993 года. Когда Русская Церковь — Патриарх Алексий II при непосредственном участии митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла — попыталась посадить противоборствующие стороны за стол переговоров. Попытка, к сожалению, не увенчалась успехом. Но Церковь сделала, что могла.

Против толпы, к сожалению, только нагайки

— Наше общество недавно прошло сквозь турбулентную зону новостей о несанкционированных митингах, в которые было вовлечено много подростков и детей, чуть ли не из 5 класса. Как Церковь определяет свое отношение к таким событиям?

— Церковь не делала никаких специальных заявлений по этому поводу. Но готов солидаризоваться с протоиереем Максимом Козловым, сказавшим в интервью на телеканале «Спас», что такие заявления сейчас вряд ли нужны. И вряд ли могут что-то изменить.

Мы живем во времена упрощений. И очень любим все расценивать в категориях политической борьбы. Но в таких случаях перестает работать сложная оптика, хотя нам надо научиться пользоваться именно ею.

Если мы хотим увидеть вещи такими, какие они есть, нужен более глубокий взгляд. И не подтасовка фактов под свои убеждения, а ясное понимание: вот эти факты подтверждают то, что я думаю, а вот эти показывают, что мысли у меня все-таки плоские, если не примитивные.

Но сложной оптики в оценке текущей ситуации сейчас вообще, по-моему, почти не наблюдается. Со стороны протестующих, так уж совсем. Они бросаются оценками вне контекста, вне истории, вне происходящего в мире. Но и когда, с другой стороны, объявляют единственной причиной происходящего провал молодежной политики, это тоже очень плоско. Конечно, молодежную политику надо совершенствовать. Но и этот, казалось бы, очевидный тезис может (должен) быть разложен на множество составляющих.

Молодежи свойственно протестовать. Давайте вспомним себя в студенческие годы, и сколь многое нам не нравилось — от преподавателей до происходящего в стране. Потом, вырастая, молодые люди часто меняют свои взгляды — это естественный процесс. И это тоже требует сложной оптики. Именно она поможет.

— В чем?

— Избежать самого страшного и неправильного. Например, попадания в толпу. Я недавно читал лучшие речи адвоката Плевако. Защищая участвующих в стачке (а говоря современным языком — несанкционированном митинге) рабочих, Плевако в своей речи разделяет тех, кто «завел» толпу, и тех, кто, оказавшись в ней случайно, просто подвергся ее воздействию. Он считал, что последние не так уж виноваты и защищал их. Но при этом Плевако говорит — цитирую: «Толпа — стихия, ничего общего не имеющая с отдельными лицами… Как ни тяжело, но с толпой мыслимо одно правосудие — воздействие силой, пока она не рассеется. С толпой говорят залпами и любезничают штыком и нагайкой: против стихии нет другого средства».

Это адвокат Плевако говорит.

А еще я недавно перечитывал «Крушение кумиров» Семена Людвиговича Франка, где он вспоминает состояние интеллигенции накануне 1917 года. И говорит примерно следующее: мы выступали против царя, жандармерии, сложившейся политики, и были уверены, что зло сконцентрировано в этом, и если с этим разобраться, то исчезнет и зло. Когда мы поняли, что это не так, было уже поздно. Франк стал одной из первых жертв все снесшего молоха революции — вынужден был покинуть страну. Я понимаю, что история никогда не повторяется буквально, но я не могу отделаться от мысли, что это — очень важное свидетельство человека, пережившего похожее на то, что переживаем мы сегодня.

Я очень много говорил — переписываясь — со студентами в дни несанкционированных митингов. Это был сложный диалог. В котором важнее всего — как в любом диалоге — умение слышать друг друга. И нам нельзя просто отмахиваться: «малолетние несмышленыши, вокруг все хорошо, а вами просто манипулируют». Но и позиция молодых «Все ужасно, вы старики ничего не понимаете, нами невозможно манипулировать, мы за все хорошее и против всего плохого» тоже контрпродуктивная. Нужно разговаривать, нужно стремиться к пониманию друг друга.

Болезни и уколы

— Пока не видно конца ковидного сюжета.

— Да, пандемия не закончилась. К сожалению, мы переживаем потери, и архиереи умирают, и священники… Ушли отец Димитрий Смирнов, отец Александр Агейкин…Всего умерли 150 священников: 112 — в епархиях по России, 14 — Москве и 24 клирика из ставропигиальных монастырей.

Из-за давности этого сюжета мы к нему в каком-то смысле привыкли, но легче не становится. Все молятся, чтобы это закончилось. И заболевания, и ограничительные меры при проведении богослужений.

— Для чего это испытание дано нам?

— Мне кажется, что весь этот опыт должен подвести нас к тому, о чем говорит Королева в «Гамлете» — повернуть глаза зрачками в душу. Главное — не увидеть там, как она узрела, «сплошные пятна черноты». Или наоборот — увидеть и ужаснуться. Христианин должен воспринимать это как время для переосмысления себя и своей жизни. 

Для церковного сознания, мне кажется, сейчас важно вспомнить то, о чем мне недавно говорил в программе «Парсуна» митрополит Дионисий: на Страшном суде нам будет задан по большому счету один вопрос: «Как вы относились к другим людям?» Именно на этом сейчас должно быть сконцентрировано наше сознание. Покрою ли я своей любовью и терпением страхи ближнего? Пойду ли работать волонтером? Да можно и с семьи своей начать. Недавно в той же «Парсуне» замечательная Ирина Мешкова, занимающаяся в Церкви помощью бездомным, на вопрос: «С чего начать человеку, который хочет заняться благотворительностью, не финансовой, а что-то делая сам?» ответила: со своей семьи.

— Говорят, среди верующих довольно высок необоснованный страх перед вакцинацией?

— По большому счету вакцинация сегодня — единственный действенный способ остановить пандемию. И Церковь никогда не выступала против вакцинации. Уже многие священники привились и архиереи.

Как справедливо заметил епископ Зеленоградский Савва, вакцинация как таковая — вопрос, не имеющий религиозного измерения. Только медицинское.

Конечно, человек должен самостоятельно и свободно принимать решение, вакцинироваться ему или нет. Оно зависит от множества факторов — состояния здоровья, сопутствующих болезней. Но религиозного измерения здесь точно нет.

Важно также, чтобы человек, по каким-либо причинам отказавшийся от вакцинации, не был поражен в правах. Задача государства обеспечить ему это «непоражение» — вот это очень важно.

Новости с поводом и без

— Ковидное время разреженное. Мы живем и работаем на «дистанционке», уменьшается количество светских новостей. Церковных тоже? Присутствие в актуальной повестке дня, которым вы, по-хорошему, гордились, не ослабло?

— Ну, если опираться не на ощущения, а на цифры, то нет. Мы постоянно мониторим медиаполе, и результаты показывают, что никакого падения информационного пространства Русской Церкви нет. Было маленькое (где-то примерно на четверть) в третьем квартале прошлого года, и все. 

Хотя новостных поводов, правда, становится меньше, поскольку действуют эпидемические ограничения на общественные мероприятия, уменьшается количество богослужений и публичных встреч. Но глобального падения новостного поля нет. Мы остаемся в центре внимания, все время идут связанные с Церковью дискуссии.

Нет, Церковь уже навсегда вплетена в информационную повестку, вписана в информационную картину… Недавно, кстати, у нас была открыта очередная горячая линия — общероссийская телефонная — по которой любой человек может, позвонив, побеседовать со священником или получить помощь — продуктами, например. Такая новость не попадет в топ Яндекса. Но наши — простите за канцеляризм — темпы социального служения и объемы помощи людям только растут.

Лжедуховность и фейковые страсти

— В Церкви произошли будоражащие даже нецерковных людей события — штурм Среднеуральского монастыря и арест бывшего схиигумена Сергия, суд над о. Андреем Кураевым и запрет служения о. Иоанникия в Чихачево. Что происходит? Переживает кризис явление старчества? Налицо излишний замах на власть священников над поведением человека? Или в церкви наводится умственный и духовный порядок?

— Может, это прозвучит как трюизм, но такие истории, как екатеринбургская, фактически ровесницы Церкви. Ситуации, когда фигура священника начинает заслонять Христа, были еще в апостольские времена. Иначе бы апостол Павел не спрашивал в Первом Послании к коринфянам: разве Павел распялся за вас?

Причины же, которые вы назвали, — и необоснованное стремление к абсолютному руководству, и стремление слепо подчиняться, тоже понятны. При слепом подчинении, тебе не нужно делать сложных нравственных выборов, все решают за тебя. Но это ситуация, конечно, лжедуховная. Послушание — это особая практика жизни в монастыре, кстати, тоже не попирающая свободу человека. Но в историях, о которых мы говорим, речь о другом.

В случае с бывшим екатеринбургским схимником видны очевидные признаки секты. И самый болезненный вопрос: как ситуация оказалась столь запущенной, ведь такое не появляется в одночасье. Митрополит Викентий уже публично выразил сожаление и раскаяние в том, что совершил рукоположение монаха Сергия. Конечно, нельзя не учитывать всегдашнее стремление Церкви к тому, чтобы дать возможность человеку прийти в себя. А не рубить сплеча. И такую возможность митрополия предоставляла. Но, к сожалению, со стороны Романова не было даже полшага навстречу. Что очень печально. В Церкви нет и не может быть радости по поводу отпадения от нее людей — только слезы сожаления. Священник должен приводить людей ко Христу, он не может и не должен заслонять собой Христа.

Замечательный старец Авель (Македонов), воспитавший многих священнослужителей, однажды, когда его приехали поздравить с именинами дети и взрослые, и плясали, и пели, и дарили подарки, сказал им в ответ: я вам очень признателен, что вы меня вспомнили, приехали и подарили мне свою любовь, но я бы хотел, чтобы всю эту любовь вы обратили ко Христу. Это квинтэссенция пастырского отношения к своей пастве.

Когда это есть, то маловероятны нелепости вроде романовских крестных забегов трусцой, монахинь, поющих «За Родину, за Сталина» и кувыркающихся при этом.

Что же касается Кураева, то я в какой-то момент дал себе обещание, что буду молиться за него, но максимально воздерживаться от публичных оценок его поведения. Поэтому могу лишь сказать, что мне очень печально и горестно, что история подошла к такому концу.

Я очень переживаю за всю эту ситуацию. Но боюсь, что вероятность положительного ее разрешения уже не слишком высока. Но все зависит целиком от самого отца Андрея.

Кстати

Студия для серьезных разговоров

— Вы вернули свои «Парсуны» из онлайна в студию?

— Да, мы записали 9 выпусков по скайпу, чтобы не прекращать встречи во время пандемии, но при первой возможности вернулись в студию.

Что касается гостей, то я по-прежнему приглашаю тех, кто мне интересен и готов к серьезным разговорам. Мне дороги все разговоры. Например, с Андреем Кнышевым, бывшим в 90-х олицетворением юмора на ТВ, очень глубоким человеком, как раз со сложной оптикой. Неожиданным был разговор с Гавриилом Гордеевым — Гавром из Камеди-клаба. Он, кстати, убедил меня, что я не прав в своих обидах на комментаторов в соцсетях. Очень дорогой была для меня беседа с Никитой Владимировичем Высоцким, его ведь раньше почти всегда спрашивали только о его великом отце, а тут мы поговорили о нем самом — мне было очень интересно. Рад, что записал Ольгу Михайловну Остроумову. Доволен разговором с Оксаной Дмитриевой, директором московской Шуваловской школы — это исполнение настойчивых просьб приглашать немедийных людей. Наш бывший посол в Турции и Иерусалиме Петр Владимирович Стегний, доктор наук, настоящий ученый, митрополит Воскресенский Дионисий — замечательный архиерей, протоиерей Александр Абрамов, Зельфира Трегулова, Марина Брусникина, Владимир Потанин, Леонид Якубович, Петр Мамонов… За три года вышло более 140 программ с очень разными героями. И каждая для меня — открытие. И собеседника, и себя самого…

P.S.

Патриарх и локдаун

— Мне кажется, что локдаун не повлиял на присутствие Патриарха в публичном пространстве и в самой нашей жизни.

Святейший совершал богослужения, произносил проповеди. Он не скрывал свои переживания и все, что было в сердце патриаршем.

Выступая в конце прошлого года на Епархиальном собрании г. Москвы (по сложившейся традиции Святейший Патриарх является епископом столицы), он снова говорил о том, как тяжело ему дались слова с призывом к людям временно воздержаться от посещения храмов. Он постоянно живет в напряжении мысли и молитвы. Максимально внимателен к состоянию здоровья людей. Митрополит Дионисий вспоминал, что когда он лежал в больнице с ковидом, Патриарх ему звонил каждый день. С единственной целью, узнать, как тот себя чувствует.

Нам всем стоит помнить слова Патриарха о том, что для верующего человека происходящее сейчас с нами — серьезный повод задуматься о себе, о происходящем в твоей душе, о том, что будет с нами, и для чего нам послано постигшее нас испытание.

Беседовала Елена Яковлева

«Российская газета»/Патриархия.ru