Раскол: падение гордых. Архимандрит Рафаил (Карелин)

    Книга священномученика Киприана Карфагенского "О единстве Церкви" как обличение современных расколов

    История повторяется. Вот почему для того, чтобы лучше понять настоящее, следует обратиться к прошлому.

    Исторические события повторяются, но не точь-в-точь, а в различных комбинациях; как одни и те же философские идеи, уже высказанные и как будто исчерпанные в античности, возвращаются — в новых вариантах —и образуют новые системы, за которыми, однако, мы находим те же самые — повторяющиеся — концепции. В этом отношении история похожа на раскручивающуюся пружину: каждый последующий виток обладает большей площадью круга.

     Вся история человечества как бы сжата и спроектирована в Священном Писании. Там мы можем найти ответы на вопросы, касающиеся главных идей мироздания, причем именно в силу грандиозности своего объема и энергетической напряженности (которую можно сравнить с плотностью алмаза) эти — основополагающие — идеи имеют общий характер. У святых Отцов свет Библии несколько разряжен, как бы преломлен через призму, но в то же время и более конкретизирован; поэтому Православная Церковь не отделяет друг от друга библейское и святоотеческое богословия — она читает Библию глазами святых Отцов.

     Только от десяти учеников Христа (всего их было 84: 12 первоапостолов и 72 апостола) сохранились письменные тексты, а проповеди остальных вошли в устное предание Церкви, остались в ее литургике, отразились в книгах апостольских мужей и древнехристианских писателей. Поэтому древнехристианская патристика имеет для нас исключительное значение. Книги того периода были написаны киноварью из мученической крови, озарены пламенем гонений, напоены духом и благодатью раннехристианских общин. Листы этих книг, как дивные цветы, дышат благоуханием святыни. В них мы ощущаем непоколебимую веру, радость надежды и глубокий мир души, которых не смогли отнять ни темницы, ни пытки, ни звери Колизея, ни сам ад, вступивший в борьбу с Церковью.

    Особое место в христианской литературе первых трех столетий занимают творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского, одинаково почитавшегося и на Востоке и на Западе. Он был примером и образцом христианского пастыря — строгого и милосердного, мудрого и бесстрашного, который всю жизнь вел борьбу с врагом более опасным, чем языческие гонения: с внутренним коварным врагом — ересями и расколами. Его книги цитировались на Соборах как древнее христианское предание, как чистое учение Церкви. Среди его драгоценного наследия самым известным произведением является “Книга о единстве Церкви”. Ее отличает ясность и законченность мысли, глубина духовного познания Библии, спокойствие и особая величественность речи, бесстрашное обличение внутренних врагов Церкви, в котором звучит пророческое вдохновение и в то же время любовь к грешникам. В этом труде были поставлены и решены основные вопросы экклесиологии. Он пользовался в древней Церкви таким же авторитетом, как впоследствии христологические произведения святителя Афанасия Великого и экзегетические — святителя Иоанна Златоуста. Через “Книгу о единстве Церкви” говорит с нами священномученик Киприан Карфагенский, а через его уста — Дух Святой, Дух Истины.

      Священномученик Киприан жил в первой половине III века и принял венец мученика при императоре Валериане в 252 г. Мученическим подвигом была вся его жизнь. Он страдал за тех, кто во время гонений подвергался истязаниям и казням, он молился, чтобы Господь укрепил их и не дал отпасть от веры. Его любовь к пастве превращалась в незримую миру боль и пытку, его сердце разрывалось при виде того, как еретики и раскольники, прокрадываясь, как волки ночью, в Церковь, расхищали Христово стадо и выносили свою добычу за ограду. Раскол оказался многоликим. Он боролся с Церковью слева и справа, как во время сражения, когда вражеские отряды хотят окружить войско со всех сторон. Один раскол возглавлял Фелицисим — клирик, отрекшийся от Христа во время гонений; он требовал, чтобы его и всех отступивших Церковь приняла без покаяния в том же сане. Другие раскольники — последователи Новациана, — напротив, считали, что под пытками отрекшиеся от Христа недостойны снисхождения и должны быть навсегда отлучены от Церкви. Эти раскольники сравнивали отступивших с нечистыми животными, запрещенными в пищу по Закону Моисея, а также с трупами, к которым запрещено было прикасаться священному роду. Третий раскол произвел некто Максим, объявивший себя епископом Карфагена и попытавшийся привлечь на свою сторону ряд епископов, и в том числе епископа Рима.

       Церковь похожа на осажденную крепость, а гонения — на штурмы крепости, следующие один за другим. Раскол же — это заговор и мятеж внутри крепости, разделение в рядах ее защитников: те, кто вчера вместе сражались с одним противником, сегодня оказались врагами друг другу. Гонения — это стрелы, летящие в грудь и лицо, от которых еще можно как-то защититься. Раскол — это неожиданный и коварный удар кинжалом в спину. Нужна мудрость и твердость военачальника, чтобы отразить врагов, нападающих с двух сторон, и не дать захватить крепость. Дошедшие до нас творения святителя Киприана в большинстве своем представляют собой увещания христианам во время гонений быть мужественными исповедниками Христа перед лицом смерти, а также — обличения раскольников, разрывавших единство Церкви подобно тем, кто пытается поджечь корабль во время бури.

***

       Свою книгу священномученик Киприан начинает словами Христа, обращенными к ученикам: Вы — соль земли. Как соль не подвержена гниению, так христиане в этом растленном и богоборческом мире являются носителями духа нетления, чистоты, неведомой для язычников, и благодати — Божественной силы, просвещающей мир.

       Священномученик Киприан убеждает свою паству в необходимости с простотой и незлобием “соединять мудрость” (Священномученик Киприан Карфагенский. Книга о единстве Церкви. С. 176) и умение предусматривать хитрости демона, который, как паук — паутину, вяет для христиан сети, стремясь опутать весь мир. Святой говорит, что тайных врагов следует бояться больше, нежели явных, раскола — больше, чем гонений. Во дни гонений “легче уберечься”, так как очевиднее “опасность” и враг “объявляет о себе”, а через раскол демон “тайно подкрадывается” скрытыми подходами, “неприметно подпалзывает”, отчего, кстати, и получил название “ползуна” или змия (Там же). Таким образом, гонения и преследования христиан во времена Неронов и Диоклетианов (или — совсем недавно — кровавая инквизиция атеистов) не так страшны и опасны для Церкви, как ее внутренние враги: раны от зубов хищных зверей могут зажить и зарубцеваться, а укус притаившейся змеи почти всегда несет смерть. Поэтому грех раскола по своим последствиям более пагубен, чем злодеяния Тамерлана, который возводил холмы из отрубленных голов христиан и пировал на помостах, под которыми лежали раздавленные младенцы. Гонители убивают тело, но бессильны причинить вред душе. Раскольники убивают душу. Сатана может явиться в образе Ангела света, демон может говорить о мире и истине, но это — обольщение: оружие князя тьмы — “ласкательно-лживые слова”, его змеиная “песнь” вводит в заблуждение “неосторожных и легковерных” (Там же. С. 176–177). Диавол — спорщик и диалектик. Его ум — после падения — превратился в неиссякаемый источник коварства и хитрости. Переговорить демона трудно, однако он не имеет сердца, он пуст внутри. Священномученик Киприан учит, что главным средством, позволяющим распознавать сатанинскую сущность под видом “доброго Ангела”, вечный мрак, скрываемый внутри искусственного света, является для христианина правильная духовная жизнь, исполнение заповедей, которые служат непоколебимой основой для опытного богопознания. Это Православие не только ума, но еще и сердца. Православие ума — это вера в то, что учит Церковь. Православие сердца — это возможность ощущать духовный мир, отличать темные и светлые силы, добро и зло, ложь и правду. Православное сердце сразу же почувствует во всех ересях и расколах, как бы ни были они замаскированы, чужой смертоносный дух, подобный смрадному запаху тления, исходящему от трупа (как бы тот ни был умащен духами). Человеку, имеющему эту духовную интуицию, тяжело быть среди еретиков и раскольников, его сердце глухо ноет, как будто сдавленное камнем, оно чувствует то, что скрыто за словами, — богоборческий дух (который в оккультной литературе часто — конспиративно назван “духом Прометея”). Священномученик Киприан пишет, что тот, кто не имеет правильного руководства в духовной жизни, поневоле “будет колебаться”, увлекаясь “духом заблуждения”, что тот, кто не держится истинного спасительного пути, “не достигнет спасения” (Там же. С. 177). Единственно спасительный путь — это сама Церковь. Достигнуть спасения — значит достигнуть Вечной Жизни, соединения души человека с Духом Святым. Ложный путь уводит человека от цели, и чем усерднее идет человек по ложному пути, тем дальше и быстрее удаляется от нее. Поэтому “подвижничество” раскольников — это усердное бегство от Бога.

       Св. Киприан пишет, что после Пришествия Христа на землю демон “увидел идолов оставленными, жилища свои и капища… опустевшими” и прибегнул к более тонкому лукавству и хитрости, к новому обману — “самым именем христианина обольщать неосторожных” (Там же. С. 178). Древняя ложь — это языческое многобожие, когда падшие ангелы под видом богов принимали служение и поклонение обольщенных ими людей. “Новый обман” — это ереси и расколы, когда диавол привлекает к себе людей игрой в благочестие.

       Расколы основаны на тщеславии, на противопоставлении себя Церкви. В расколе Православие превращается в театральные постановки, а исповедание христианства — в рекламные афиши, приглашающие в раскольничью молельню, в которых раскольники обещают самое чистое, самое духовное “Православие, сохраненное только у них”. Некоторые люди вводятся в заблуждение тем, что раскольники и еретики совершают продолжительные службы, содержат строгие посты, оказывают помощь нуждающимся и т. д. В книге “Луг духовный” Иоанна Мосха рассказано о монахе-подвижнике, последователе еретика Севера, проводившем дни в безмолвии и молитве. Это соблазняло некоего православного, так как он не видел подобного подвижничества среди своих. Он обратился с мольбой к Богу открыть ему, что это значит, и увидел над мнимым подвижником черного голубя, как будто испачканного сажей, — образ того духа, которой принимал молитвы еретика (см.: Иоанн Мосх. Луг духовный. Сергиев Посад, 1915). В книге святителя Григория Великого “Собеседования” есть рассказ о том, как демон под видом странника пришел к одному италийскому епископу и попросился на ночлег. Епископ Духом Святым узнал, что пред ним не человек, а диавол, и отогнал его прочь. Тогда демон стал ходить по улицам города, громко жалуясь прохожим на жестокость епископа. Один из жителей пригласил демона к себе, приготовил трапезу и усадил у камина, чтобы гость обогрелся. Вдруг мнимый странник схватил ребенка — сына хозяина дома, бросил его в пылающую печь и исчез. Диакон Петр, собеседник святителя Григория, услышав это повествование, с удивлением спросил: “Владыка, как допустил Господь, чтобы человек за свое гостеприимство был так страшно наказан, ведь за такое добро надо было бы ожидать не проклятия, а милости Божией?” Святитель ответил, что италиец приютил странника, считая себя более милостивым и богобоязненным, чем епископ; он пригласил странника в свой дом как раз потому, что странник хулил архиерея, своим поступком хотел показать людям, что архиерей не исполняет заповеди Божии. Италиец принял странника-демона не из любви к Богу, а из неприязни к архиерею и поэтому получил по заслугам (см.: Святитель Григорий Великий. Собеседования о жизни италийских отцов и о бессмертии души. М. 1996. С. 54–55).

      Так и в расколе: и молитва, и милостыня питаются гордыней — это не добродетели, а противостояние Церкви. Их, раскольников, показное добро — лишь средство оторвать людей от Церкви. Поэтому в расколе и ереси почти нет тайной милостыни, там милостыня сопровождается очернением Церкви, там молитва и добрые дела сопровождаются “барабанным боем”. В житии преподобного Амвросия Оптинского рассказывается, как девушку, которая вставала по ночам на молитву без благословения духовного отца и самовольно клала множество поклонов, будил демон в виде Ангела и поощрял к такой молитве. Злой дух не только не мешает, но наоборот, радуется “подвижничеству” раскольников и еретиков, так как он и сам “подвижник” — в борьбе против Бога. Ему не страшна молитва гордого сердцем, ибо в Священном Писании сказано: Молитва его да будет в грех (Пс. 108, 7). Диаволу смешны их, раскольников, бдения и посты, так как он сам не спит и не ест, но от этого не становится святым.

       Святитель Киприан пишет: “Он <демон> изобрел ереси и расколы, чтобы ниспровергнуть веру, извратить истину, расторгнуть единство” (Священномученик Киприан Карфагенский. Книга о единстве Церкви. С. 178) — здесь сатана назван изобретателем и источником ереси и раскола и духовным отцом всех отступников от Церкви. Из его чрева текут мертвые воды раскола, они, начинаясь в аду, растекаются по всей земле и снова собираются в преисподней. По словам Апокалипсиса, сатана — древний змей, сорвал с небес своим хвостом треть звезд (см.: Откр. 12, 4). Глава этого дракона — гордыня, хвост его — ложь, треть звезд — Ангелы, которых он оторвал от Бога и увел за собой. Раскол в Небесной Церкви — это первая мировая трагедия, это катастрофа, которая потрясла мир. Если бы не было греха раскола, то первоангел не превратился бы в сатану, спрута, который своими кольцами охватил всю землю, присосался к ней и пьет ее кровь. Ангелы не превратились бы в демонов — чудовищ ада, наши праотцы не были бы введены Люцифером в грех богоборчества, и жизнь человека на земле была бы блаженной, как на Небесах — у светлых духов, созерцающих Бога. Поэтому раскол в Небесной Церкви — начало всех грехов. Человеческие преступления и злодеяния на протяжении всей истории — как бы эхо греха первоангела, а все грехи многочисленных расколов на земле — лишь подобие восстания сатаны против Бога в Небесной Церкви.

      Святитель Киприан Карфагенский говорит, что сатана через раскол “восхищает людей из самой Церкви и, когда они видимо приближались уже к свету и избавлялись от ночи века сего, снова распростирает над ними, не ведомо им, новый мрак” (Там же). И раскольники “называют однако же себя христианами и, блуждая во тьме, думают, будто ходят во свете” (Там же). Так заблудившийся путник болотные огоньки принимает за огни родного дома, спешит навстречу им и увязает в трясине. Так неопытные подвижники мертвый фосфорический свет падших духов принимают за свет явившихся к ним небожителей.

       Господь назвал диавола лжецом и человекоубийцей (см.: Ин. 8, 44): демон лжет, чтобы погубить, и действительно губит тех, кто поверили в его ложь. Сатана — дух лжи, поэтому, даже прямая истина, высказанная им, на деле оказывается обольщением через правдоподобие.

Мы читаем в книге “Деяния апостолов”, как бесноватая служанка кричала вслед Павлу и апостолам: Сии человеки — рабы Бога Всевышнего (Деян. 16, 17), однако святой апостол Павел, как сказано, вознегодовав (Деян. 16, 18), возмутился тем, что сатана захотел показать себя свидетелем истины, (которую на деле ненавидит), чтобы вызвать одобрение апостолов, — возмутился и запретил демону, говорящему устами служанки, и бес прорицания оставил ее (см.: Деян. 16, 18).

Демон, отпавший от Небесной Церкви, не может говорить истину. Как змея, собирающая нектар с цветов, превращает нектар в яд, так и раскольники, покинувшие Церковь,— столп и утверждение истины (1 Тим. 3, 15) — уже навеки потеряли истину, их устами говорит тот, кто первый восстал против истины.

Характерно, что священномученик Киприан ставит ересь и раскол рядом — как один грех богоотступничества, который имеет неизбежный конец — вечную гибель.

Священномученик Киприан рассматривает веру, истину и единство в неразрывной взаимосвязи. Раскол ниспровергает веру, извращает истину и расторгает единство. Восточные патриархи в Окружном послании 1848 года пишут, что чистота веры хранится в единстве любви, что вне единства не может быть чистоты вероисповедания; форма единства — соборность, которая является свидетельством жизненности Церкви и гарантом истины. Это Послание имеет каноническое значение. Разрушение единства Церкви может происходить через узурпаторство власти (как провокацию против соборности), что мы видим в лице римского первосвященника, и через расколы, которые похищают и присваивают себе имя и достоинство Церкви. Поэтому церковный монархизм и раскол — это грех против единства и любви. В первом случае истина становится не свойством благодати — Духа Истины, действующего в Церкви, а принадлежностью присвоенного человеку титула, как бы имуществом римской кафедры. Во втором — каждый ересиарх и раскольник, восставая против Церкви в сущности, претендует на ту же безошибочность своих мнений, что и римский папа.

Святые отцы пишут, что еретики и раскольники обречены на гибель до Страшного Суда. В первом псалме сказано: Не устоят нечестивые на суде (Пс. 1, 5). Суд предполагает оправдание или осуждение, но нечестие — это грех против веры и нечестивые — уже с клеймом приговора, как с печатью Каина на челе. Для грешников есть еще надежда, эта надежда — молитвы Церкви. Для раскольников нет Церкви, поэтому их смерть — вечное богооставление. Пока рыба находится в воде, она не понимает, что такое вода. Лишь когда ее поймают в сети, бросят на берег и она начнет задыхаться, узнает она, что вода — это жизнь. Только после смерти человека душа понимает до конца, что такое Церковь и что значит навеки лишиться ее молитв.

Господь назвал демона лжецом и отцом всякой лжи (см.: Ин. 8, 44). Святой Киприан пишет, что демон не может не лгать, так как он — древняя ложь. Во время искушения Господа в пустыне сатана приступил к Нему со словами, заимствованными из Священного Писания: сатана, словно теолог, цитировал Библию (см.: Мф. 4, 6). Эти слова, которые псалмопевец Давид называл светом на пути земной жизни (см.: Пс. 118, 105), в устах демона превращаются в гибельную сеть. Господь отразил обольщение сатаны, указав на истинный смысл библейских заповедей, но последним словом Господа было заклятие: Отойди от Меня, сатана (Мф. 4, 10). Люди, которые цитаты из Библии и святых Отцов пытаются использовать как доводы в своей борьбе против Церкви, похожи на воинов, которые получили оружие против врага, но этим оружием смертельно ранят самих себя и тех, кто рядом с ними. Раскольники делают то же самое, что и сатана: ссылаясь на церковные правила и святых Отцов, они искажают и извращают дух и смысл их учения; поэтому православный христианин во время подобного духовного искушения должен ответить врагам словами Христа: “Отойди от меня, сатана”.

Демон являлся подвижникам в виде Ангела света, он будил их на молитву, рассуждал о Священном Писании, прорицал — через них —будущее так, что люди считали этих подвижников прозорливыми и даже пророками; демон предупреждал об опасности, посылал вещие сны и т. д. Он приступал даже к таким великим подвижникам, как преподобные Симеон Столпник и Петр Афонский, и только благодать Божия и чистота сердца открывали им истинное лицо этого “доброго друга” и “пришельца с неба”: под мнимым светом они видели непроницаемый мрак, под ангельской красотой — безобразное адское чудовище… Но сколько неопытных людей поверило внушениям сатаны, поверило видениям демонов и поклонялось им, как Ангелам и даже как Самому Христу! Демон искушает слева, показывая грехи в самом обольстительном виде; он искушает и справа — через ложные добродетели, в основе которых лежат гордость и самомнение.

Святитель Киприан пишет: “Таковы льстивые козни врага, который, по слову апостола, принимает вид Ангела света (2 Кор. 11, 14) и своим служителям дает вид служителям правды <они, как артисты, гримируются под Афанасия Великого, Марка Эфесского — защитников веры, или — под Макариев и Антониев — отцов монашества; раскол — это не жизнь по заветам Православию в смирении и удалении от мира, а — театральная и крикливая демонстрация Православия со скандированием лозунгов>, между тем как они <раскольники> возвещают ночь вместо дня <ложь вместо правды>, погибель вместо спасения <обещают привести к вершине Синая и толкают в пропасть>, отчаяние под покровом надежды <ложная надежда, как всякая утопия, кончается отчаянием: уже при жизни душа раскольника чувствует необъяснимую тоску и тяжесть, а в час смерти открывается перед еретиком сущность раскола, как бездонной черной ямы, в которой гаснут навсегда вера, любовь и надежда>, вероломство под предлогом веры <раскол всегда сопряжен с обманом, который раскольники называют тактикой; а свои преступления они оправдывают “заботой” о Православии, как будто Бог нуждается в защите грешника>, антихриста под именем Христа <в лжецеркви должен быть лжехристос, демон под видом Божества; здесь имеется еще и другой смысл: всякий раскол, борясь с Церковью, расширяет царство ада и пролагает путь грядущему антихристу>, и, прикрывая ложь правдоподобием <правдоподобие — самый опасный и поэтому самый худший вид лжи: чтобы поймать птицу, под сетью насыпают зерна, чтобы травить крыс, в приманку подкладывают незаметно яд>, … уничтожают истину <истину заменяют правдоподобной ложью, как алмаз в перстне — поддельным камне>” (Там же).

Характерно, что раскольники считают все остальные расколы, кроме своего, гибельными и ложными, возникшими под действием страстей и гордыни, видят в них нелепости и противоречия, а свой собственный раскол, мало чем отличающийся от прочих, принимают как единственное счастливое исключение во всей истории Церкви. Более того, раскольник утверждает, что это Церковь отпала от него, а не он — от Церкви: так пьяному кажется, что он шагает твердо, а дома и деревья сами качаются, земля сама колеблется; когда же он упадет где-нибудь под забором, то думает, что мостовая неожиданно поднялась вверх (как вздымается волна на море) и ударила его по лбу.

Святитель Киприан говорит, что раскольники “не обращаются к началу истины” (Там же. С. 179), то есть к Священному Писанию, иначе им было бы “легко удостовериться… кратким изложением истины” (Там же).

Он приводит слова Спасителя из Евангелия от Матфея о том, что врата ада не одолеют Церкви (ср.: Мф. 16, 18). Для христианина достаточно одних этих слов, чтобы поверить в то, что Церковь останется непоколебимой перед злыми силами — демонами и людьми, адом и богоборческим миром, как утес среди бушующего моря: волны несутся друг за другом к береговым скалам, как отряды воинов — на штурм крепости, и, ударяясь о гранитную стену, как остатки побежденного войска — откатываются назад.

Раскольникам кажется, что волны разобьют утес и море поглотит его, — как чудовище, своей огромной пастью. Они забывают слова Спасителя, Который сказал, что Он построит Церковь на камне веры; таким образом раскол — это неверие в слово Божие и малодушие перед силами ада, который побежден Христом.

Мы живем не знаниями слабого малого разума, а верой — как Откровением Абсолютного Божественного Ума. Раскол — это противопоставление евангельской Истине человеческого представления об истине, противопоставление Божественному Логосу паутины своих, человеческих, рассуждений. Вера — это подвиг духа, который преодолевает все сомнения и испытания. Раскольникам не во что верить, вернее, им остается верить только в самих себя.

Священномученик Киприан обращается к Ветхому Завету и приводит слова из “Песни песней”: Едина… моя, совершенная моя (Песн. 6, 8; церковнославянский перевод). Эти слова он относит к Церкви, как и другие экзегеты — толкователи Священного Писания (Григорий Нисский, Феодорит Кирский). Она едина (единственная), значит, не может быть другой Церкви, Она совершенная, поэтому не может быть новой Церкви (совершенство не нуждается в перемене). Библия написана Духом Святым, поэтому в ней не может быть противоречий и двусмысленности. Экзегеты Библии единодушно утверждают, что Церковь останется благодатной и спасительной, переживет гонения антихриста и встретит Господа в Его Втором пришествии на землю.

Первый раскольник сказал: “Бог — это я”. Новые раскольники — его дети — повторяют: “Церковь — это мы”.

Святитель Киприан Карфагенский считает, что если бы раскольники действительно верили Библии, то нечего было бы доказывать, так как истина была бы очевидна.

Православная Церковь заповедала нам изучать Священное Писание, но при этом руководствоваться разъяснениями святых Отцов, а не собственными мнениями — плодом нашего нечистого и страстного сердца.

Раскольники же, ссылаясь на библейские тексты, игнорируют святоотеческое толкование, поэтому искажают их смысл и символику, поэтому каждый раскольник претендует на роль оригинального экзегета Библии.

В теории относительности, которая такие категории, как пространство и движение, рассматривает абстрактно, существует известный парадокс: с точки зрения математического анализа невозможно доказать: ребенок, прыгая, оторвался от земли или земля — от ребенка; (ребенок сделал прыжок вверх от поверхности земли, которая при этом осталась неподвижной, или же земля двинулась вниз — при этом ребенок рассматривается как неподвижный объект), ребенок оторвал подошвы от земли или земля оторвалась от подошв ребенка. Но что бы ни утверждала теория относительности, мы видим здесь очевидный (аксиоматический) и логический абсурд. Раскольники повторяют такую же логическую нелепость, когда утверждают, что они стоят непоколебимо на месте, а вся Вселенская Церковь оторвалась от их ног и ушла вниз — в пропасть ереси и космическую пустоту.

Раскольники утверждают, что они не отошли от Церкви, что они сами — Церковь, что у них есть свой епископат и свое священство и что они сохраняют чистоту веры. Отвечая на эти гордые притязания, святой Киприан пишет: “Можно ли думать тому, кто не придерживается… единства Церкви, что он хранит веру? Можно ли надеяться тому, кто противится и поступает наперекор Церкви, что он находится в Церкви, когда блаженный апостол Павел… показывая таинство единства, говорит: Один Господь, одна вера, одно крещение (Еф. 4, 5)? Сие-то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуем в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и неразделимо. Пусть никто не обманывает братства ложью! Пусть никто не подрывает истины веры вероломною изменою! Епископство одно и каждый из епископов целостно в нем участвует” (Там же. С. 180). Здесь у святого Отца несколько важных мыслей, а именно: вне Церкви нельзя сохранить веру, так как хранительницей истины является соборная полнота Церкви; православная вера включает в себя веру в Церковь как богоданный, непоколебимый “столп истины”; раскол — это не только отпадение от Церкви, это борьба с Церковью, это сопротивление Церкви, подобно тому как раскол в Небесной Церкви — не только отпадение от Бога, но и бессильная борьба падших ангелов с Богом, сопротивление сатаны Богу, отчего он и получил свое имя — “противник”.

Священномученик Киприан призывает всех христиан в любых обстоятельствах поддерживать и отстаивать единство, особенно это касается епископов. Святитель, как и все отцы Церкви, свидетельствует, что епископство одно и неразделимо. Тот, кто учит иному, — лжец. Кто примыкает к отпадшим от Церкви епископам, тот поступает как вероломный изменник. Епископ вне Церкви — это лжеепископ. Как не может быть Ангела вне Небесной иерархии, так не может быть епископа вне иерархии церковной. По словам святого апостола Иуды, Ангелы, не сохранившие свое достоинство (ангельского чина) и покинувшие свое жилище (Небесную Церковь) (см.: Иуд. 1, 6), превратились в демонов, закованных в узы мрака. Чем с большей высоты пали ангелы, тем глубже и страшнее их падение. Апостол Иоанн, а вернее Дух Святой через апостола, называет епископов Ангелами Церкви (см.: Откр. 1, 20). Епископ-раскольник — епископ-самозванец; епископ, противопоставивший себя Церкви — подобие падшего ангела, который последовал призыву сатаны.

Раскольники говорят: “Наш нынешний епископ или тот, кто рукополагал наших единомышленников во епископы в начале раскола, получил хиротонию в Церкви”. Люцифер тоже получил достоинство и имя первоангела в Небесной Церкви, но помогло ли ему это? Напротив, дары Божии, которыми он пренебрег, любовь Божия, которой он изменил, красота и сияние, которыми он был наделен более всех Ангелов, послужили Люциферу вечным осуждением, той будущей мукой, которую Иоанн Богослов сравнивал с огненным озером (см.: Откр. 20, 10). Епископ, оставивший Церковь, которая духовно родила его и дала ему высший сан на земле, а также тот человек, который вне законной хиротонии ворует достоинство епископа, становятся служителями сатаны и епископами Люцифера. Такими-то “духовными отцами” хвалится раскол. Тех, кто залезает в чужие дома и расхищает имущество — называют ворами и грабителями, подлежащими суду; а раскольников-епископов, которые вторгаются в чужие епархии, как воры ночью через подкоп, и расхищают не имущество, а чужие души, — как их назвать? Воры и грабители — это звучит слишком мягко, ибо они — эти “епископы” — святотатцы (воры священного) и убийцы, для них не существует закона; для них, самозванцев-узурпаторов, закон — их собственная воля и одержимость властолюбием.

Раскольники, проливая крокодиловы слезы по поводу “нарушения” канонов Церкви, на самом деле давным-давно бросили себе под ноги и попрали все каноны, потому что подлинные каноны основаны на вере в единство и вечность Церкви. Каноны даны Церкви, вне Церкви они недействительны и бессмысленны — так не могут существовать законы государства без самого государства.

Апостольский муж священномученик Игнатий Богоносец, ученик апостолов Петра и Иоанна, свидетельствует, что раскол — это прежде всего отпадение от законного архиерея и разрушение богоустановленной иерархии. В “Послании к филадельфийцам” святитель Игнатий пишет: “Дух <Святой> возвестил мне, говоря так: “Без епископа ничего не делайте, блюдите плоть свою как храм Божий, любите единение, бегайте разделений (Священномученик Игнатий Богоносец. Послание к филадельфийцам // Писания мужей апостольских. Рига, 1992. С. 337 [нижняя пагинация]). И в другом месте этого же послания предостерегает: “…чада света и истины, бегайте разделения и злых учений, но где пастырь <епископ>, туда и вы, как овцы, идите. Ибо многие волки, по-видимому, достойные доверия… пленяют идущих путем Божиим; но при единении вашем они не будут иметь места (Там же. С. 335 [нижняя пагинация]). В “Послании к смирнянам” Игнатий Богоносец заповедует им: “Все последуйте епископу, как Иисус Христос — Отцу... Без епископа никто не делает ничего, относящегося до Церкви. Только та Евхаристия должна почитаться истинною, которая совершается епископом или тем, кому он сам предоставит это. Где будет епископ, там должен быть и народ, так же как, где Иисус Христос, там Кафолическая <Вселенская> Церковь. Не позволительно без епископа ни крестить, ни совершать вечери любви” (Священномученик Игнатий Богоносец. Послание к смирнянам // Писания мужей апостольских. С. 343 [нижняя пагинацияя]). “Прекрасное дело — знать Бога и епископа. Почитающий епископа почтен Богом, делающий что-нибудь без ведома епископа служит диаволу” (Там же). Это — учение древней Церкви, оно передано Игнатию Богоносцу апостолами Петром и Иоанном; это учение — Откровения Духа Святого лично Игнатию Богоносцу, о чем сам святой свидетельствует в “Послании к филадельфийцам”. По его словам, обманывать епископа — то же, что обманывать Бога, непослушание епископу и утаение от него всего относящегося к церковным делам — служение диаволу. Какими же словами тогда назвать отвержение своего архиерея и отступничество от Церкви? Это, наверное, не только служба диаволу, но и подражание самому сатане. Священномученик Игнатий утверждает, что “где разделение… там Бог не обитает” (Священномученик Игнатий Богоносец. Послание к филадельфийцам. С. 337 [нижняя пагинация]). А если “Бог не обитает”, то какой же дух живет и действует там?

Другой ученик апостолов Петра, Павла и Иоанна — священномученик Климент, епископ Римский,— пишет коринфским раскольникам: “Ваше разделение многих развратило, многих повергло в уныние, многих — в сомнение и всех нас — в печаль, а смятение ваше все еще продолжается” (Священномученик Климент Римский. Первое послание к Коринфянам // Писания мужей апостольских. С. 141 [нижняя пагинация]). Святитель Климент напоминает раскольникам, насколько тяжел грех раскола: “Вспомните слова Иисуса Господа нашего. Он сказал: Горе тому человеку; хорошо было бы ему не родиться, нежели соблазнить одного из избранных моих; было бы лучше для него, если бы он повесил <себе> камень жерновный и ввергнулся в море, нежели соблазнить одного из малых Моих (Ср.: Мф. 18, 6; 26, 24; Мк. 9, 42; Лк. 17, 2). Значит, нераскаянный грех раскола еще страшнее греха самоубийства (самоубийца губит только себя, а раскольник — себя и других, поэтому его вечная участь тяжелее, чем у самоубийцы).

Священномученик Киприан приводит яркие сравнения и подобия единства Церкви. Он пишет, что Церковь — одна (едина), хотя, распространяясь по всему миру, она расширяется и дробится: “Ведь и у солнца много лучей, но свет один; много ветвей на дереве, но ствол один, крепко держащийся на корне; много ручьев истекает из одного источника… однако при самом источнике все же сохраняется единство” (Священномученик Киприан Карфагенский. Книга о единстве Церкви. С. 180). Единство это — онтологическое, вечное, неизменное свойство Церкви. Церковь создана по образу Святой Троицы. Господь перед Своими страданиями молился Небесному Отцу об учениках: Да будут <они> едино, как мы едино (Ин. 17, 22),— это воля Божия, это основание двух главных заповедей — о любви к Богу и друг ко другу. Иисус Христос открыл апостолам: сатана просил Бога, чтобы сеять вас как пшеницу (Лк. 22, 31), то есть разделить друг от друга, разбросать во все стороны, как на гумне рассеивают солому, которую уносит ветер.

Кто пребывает в Церкви, тот — в любви Христовой, тот вошел в молитву Христа да будут <они> едино, как мы едино, на том исполнилось благословение и обетование Божие, то ему открыт путь ко спасению. А кто покинул Церковь Божию, на том исполнилась молитва сатаны, тот оказался пустой соломой, которую унес за собой порыв ветра. Каждый получает по сердцу своему: в глубине сердца суммируется вся жизнь человека, в глубине сердца созидается духовный лик человека; в глубине сердца решается роковой вопрос: с Христом человек или с Велиаром. Поэтому в раскол человек попадает не случайно: он скрытыми или явными страстями омрачает свой ум, открывает душу для внушения демона и сам, собственными руками, выкапывает себе яму.

Только через Церковь действует благодать Божия, следовательно, спастись без Церкви невозможно. Священномученик Киприан пишет: Отдели солнечный луч от его начала — единство не допустит существовать отдельному свету <луч погаснет>; отломи ветвь от дерева — отломленная потеряет способность расти <ветвь засохнет, листья на ней увянут и превратятся в прах>, разобщи ручей с его источником — разобщенный иссякнет <от него останется каменистое русло или грязная гниющая лужа>. Равным образом Церковь, озаренная светом Господним, по всему миру распространяет лучи свои, но свет, разливающийся повсюду, один, и единство тела остается неразделенным… От нее рождаемся мы <в Вечную Жизнь>, питаемся ее млеком <Таинствами>, одушевляемся ее духом <благодатью>” (Там же).

Священномученик Киприан, как Соломон в “Песни песней”, сравнивает Церковь с невестой Христовой. Он пишет, что Церковь не может быть обезображена, что она чиста и нетленна: “Она <Церковь> блюдет нас для Бога, уготовляет для Царства <Божиего> рожденных ею” (Там же. С. 180–181). Церковь чиста и нетленна, но она чиста и нетленна благодатью Божией, обитающей в ней, а не человеческой правдой и святостью. Церковь напояет мир потоками благодати, однако в самой Церкви есть нераскаянные грешники, как бы предназначенные для погибели, но при этом грешник с ожесточенной волей, грешник, отдавшийся в рабство страстям, только внешне находится в Церкви, а на самом деле чужд ее. Луга, орошаемые водой, покрываются ковром из цветов и зелени, а камни, лежащие у самого источника и орошаемые той же водой, остаются мертвыми и безжизненными камнями. Но разве источник виноват в этом? Церковь в своей метафизической сущности свята и неизменна.

Священномученик Киприан пишет: “Всяк, отделяющийся от Церкви, присоединяется к жене-прелюбодейце” (Там же. С. 181), то есть, по его мысли, всякий раскол подобен скверному и мерзкому греху блуда. Уже у библейских пророков измена вере символически называлась блудом (это — духовный блуд). Поэтому идольские капища, где израильтяне изменяли Иегове, еретические сборища, упоминаемые в Откровении Иоанна Богослова (см.: Откр. 2, 9), и молельни раскольников представляют собой притоны духовного разврата, и во всех них одинаково растлевается человеческий дух.

Священномученик Киприан утверждает, что раскольник для Церкви “чужд, непотребен, враг ее” (Там же). А по словам Спасителя, враг Церкви, борющийся с ней — это ад: Врата ада не одолеют ее (Мф. 16, 18). Значит, тот, кто борется с Церковью, не только принял в подданство ада, но и вступил в его, ада, войско. Но ведь жених гораздо строже, чем своего собственного врага, накажет врага своей невесты — того, кто клевещет на нее и бесчестит ее. В связи с этим нельзя забывать, что Церковь — это Невеста Христа и Любовь Христа.

Затем Киприан произносит слова, которые могут быть названы квинтэссенцием содержания его книги: “Тот не может… иметь Отцом Бога, кто не имеет Матерью Церковь” (Там же). Это изречение восходит, по преданию, к святым апостолам. Оно стало крылатым афоризмом, (правда, в несколько иной форме: “Кому Церковь не Мать, тому Бог не Отец”) имеющим достоинство догмата во все периоды церковной истории. Только в Церкви, искупленной Кровью Христа Спасителя, мы можем называть Бога и Творца вселенной своим Отцом. В Ветхом Завете Бог открывался людям под именем Эллохим (Могучий), Эль (Крепкий), Иегова (Сущий), Саваоф (Вождь Небесного воинства), Шадай (сияние и присутствие Божества). По мысли святителя Василия Великого, имя “Отец” выше других имен, так как оно открывает тайну Святой Троицы и отношение между Богом-Отцом и Богом-Сыном. Бог есть Любовь, а в имени “Отец” заключается глубина Божественной любви к человеку. Бог — в раю — присутствует как Отец любовью Своею, милосердием и близостью к святым; Бог — в аду — присутствует как Судия и вечно карающая Правда. Падшие ангелы потеряли свое сыновство, Бог остался Господином для Своих мятежных рабов, но уже не Отцом. Кому Церковь не Мать, для того Бог не Отец, а вечно карающее Правосудие. Так огонь для одних может быть светом и теплом, а для других — пыткой и гибелью.

Раскольники говорят: “Мы считаем свою церковь своей матерью”, но их церковь — лжецерковь, поэтому их отец — лжебог, тот, кто еще до творения видимого мира выдавал себя за Бога. Воровство имени принято в магии и оккультизме. Адепты одной демонической изуверской секты называют себя “Ангелами”, а сторонники другой, не менее мерзкой — “Адамитами” — сынами Адама. Некоторые оккультные секты производят свои названия от таких имен, как “Сион”, “Крест и розы” и т. д. Перед нами — издевательское употребление эмблем и имен, за которыми скрыт демонический конспиративный смысл: чем большей святостью обладает имя, тем больше кощунства от его святотатственного присвоения. Но наши раскольники превзошли и оккультные секты, назвав себя “Православной Вселенской Церковью”, — на такую наглость не дерзнули ни розенкрейцеры, ни “Приоры Сиона”.

Священномученик Киприан пишет: “Находящийся вне Церкви мог бы спастись только в том случае, если бы спасся кто-либо из находящихся вне ковчега Ноева” (Там же).

По древнему преданию, Ной строил ковчег в течение ста лет. В это время он призывал своих соплеменников покаяться и тем самым отвратить гнев Божий, но над его пророчествами только смеялись. По слову Библии, люди стали плотью (ср.: Быт. 6, 3; Иов. 10, 11), плотью, которая как бы целиком поглотила их дух, люди уподобились земле, из которой были сотворены тела первозданных человеков (Быт. 6, 7), но земле, не оживотворенной дыханием Божиим. Только при свете видна тень, во мраке тени исчезают; только при свете совести человек чувствует свою греховность и нужду в покаянии. Когда умолкает и засыпает совесть, то человек перестает видеть свои ошибки, он теряет способность отличать плохое от хорошего. По словам святителя Феофана, допотопные люди отвечали Ною: “Что ты хочешь от нас, мы живем так, как живут все!”, как будто бы грешника оправдывает то, что грешит не только он, а — все.

Ной строил свой ковчег не на берегу моря, а в горах, и это забавляло людей, которые считали праотца безумцем. Но время, данное для покаяния, прошло. Пророчество исполнилось. В течение сорока дней лил невиданный еще в истории мира ливень, такой, как будто небо, чашой полной воды, опрокинулось на землю. Открылись источники подземных вод и потоки их хлынули на землю… поднебесная и подземная бездны словно соединились друг с другом, чтобы уничтожить все живущее на земле. Люди искали убежище от водной стихии, от океана, поглощавшего землю. Одни запирались в своих домах, надеясь на крепость каменных стен, другие искали спасения на ветвях вековых деревьев, иные ползли по скалам, думая избежать гибели на вершинах, но волны потопа преследовали везде и настигали их, как зверь — свою добычу. Ноев ковчег оставался единственным спасительным местом, на которое указал людям Господь, но люди не послушали голоса пророка, а добровольно избрали себе смерть. Звери и скоты послушали праотца и вошли в ковчег, а гордые люди проявили и свое неверие, и презрение к словам Ноя. Однако ни в дебрях лесов, ни в глубоких пропастях, ни на высоте орлиных гнезд, ни в расселинах скал, ни на вершинах гор никто не нашел себе спасения.

Ковчег — образ Церкви, и вне ее спасения нет. Должно быть, допотопные люди имели корабли, плоты и лодки, но потоп разметал их, как щепки, и поглотил в своей пучине. Когда начался потоп, люди бросились к ковчегу, но он оказался уже закрытым. Так Церковь призывает людей к покаянию до Страшного Суда, но когда Господь придет на землю судить живых и мертвых, то врата Церкви закроются, как вход в ковчег.

Всякий раскол — это попытка обойтись без ковчега, попытка спастись своими силами, сделав из нескольких бревен свой маленький челнок. Звери спасаются в ковчеге, а люди погибают — это тоже символ: кающиеся грешники получают Царство Небесное, а гордецы, которые не захотели спасаться вместе со зверями и скотами, оказались на дне моря. Как похожи раскольники, порицающие Церковь, на тех, кто на призыв Ноя отвечал: “Как я могу находиться рядом со зверями и скотом!” Но нам неведомо, кого изберет Бог: явным грешникам легче принести покаяние, чем гордым и самовлюбленным фарисеям.

Характерно, кстати, что новозаветных раскольников — новациан и донатистов, современных святителю Киприану, называли “кафарами”, то есть “чистыми”,— так же, по сути, как и ветхозаветных фарисеев. Однако Евангелие показывает нам, что фарисейская чистота — это маска, под которой таится самая гнусная страсть — гордыня; о ней сказано: Мерзок перед Господом всякий надменный сердцем (Притч. 16, 5).

Итак, второго ковчега не оказалось и океан, покрывший поверхность земли, превратил все убежища в одну могилу. Ныне существую десятки расколов — это целая флотилия игрушечных лодочек, каждая из которых стремится заменить собой Ноев ковчег. Но их объединяет одно: они хотят спастись не верой в обетование Божие, данное Церкви, а человеческими домыслами и силами — поэтому все они обречены, всех ожидает одна участь.

Священномученик Киприан объясняет, что слова Христа: Кто не собирает со Мной, тот расточает (Мф. 12, 30),— означают, что поле и виноградник Христа — это Церковь, только там можно собрать плоды; вне Церкви, сколько бы ни трудился жнец, итогом его усилий и наградой за его труд будут лишь плевелы и тернии, ибо “собирающий в другом месте, а не в Церкви, расточает Церковь Христову” (Там же). Незаконно собирающий и присваивающий себе чужое богатство обманывает и грабит законного владельца, поэтому те, кто завлекает людей, кто переманивает людей в ереси и расколы, отнимает у Церкви единственное ее достояние и сокровище Божие — живые человеческие души. По отношению к живым душам такой хищник поступает как обольститель, по отношению к Богу — как вор, по отношению к Церкви — как грабитель.

Далее священномученик Киприан снова возвращается к своей главной идее: Церковь едина и неделима. Высший принципы единства Церкви — это единство Лиц Святой Троицы: Я и Отец — одно (Ин. 10, 30), Сии три суть едино (1 Ин. 5, 7). Святитель пишет: “Кто же подумает, что это единство, основывающееся на неприменяемости Божественной и соединено с Небесными Таинствами, может быть нарушено в Церкви и раздроблено разногласием противоборствующих желаний?” (Там же). Здесь священномученик Киприан выражает мысль, что Церковь неизменяема, как неизменяемо Само Божество, что силами, скрепляющими и сохраняющими это единство, является Небесное Таинство, то есть благодать Божия, живущая и действующая в Церкви. Земная Церковь не может быть разделена, раздроблена или изменена уже потому, что она едина с Церковью Небесной. Святитель Григорий Богослов пишет: “Бог не может лгать, иначе Он перестал бы быть Богом”. Господь дал Церкви Свои обетования, они не могут быть нарушены или изменены, иначе должен был бы измениться Тот, Кто их произнес.

Раскольники говорят: “Мы хотим сохранить чистоту веры”. Священномученик Киприан отвечает им: “…не хранящий такового единства не соблюдает закона Божия, не хранит веры в Отца и Сына, не держится истинного пути к спасению” (Там же), он не соблюдает закона Божиего, так как единство Церкви — это закон Божий, данный на Синае и в Сионе. Принципом и центром этого единства в Ветхом Завете был Иерусалимский храм, единственный в мире храм Истинного Бога, а в Новозаветной Церкви основой единства является единство иерархии, особенно полно и глубоко проявляющееся в литургическом общении.

Раскольник не хранит веры в Отца и Сына, так как раскольник не верит в обетование Бога Отца, открывшего Себя в Ветхом Завете, явившего Моисею в Откровении на Синае образ единой Скинии, как символ единства Церкви; он не верит в Бога Сына, сказавшего в Новом Завете, что ад не победит Церковь (см.: Мф. 16, 18); он не верит и в Духа Святого, основавшего Церковь и обитающего в ней. Не веря или сомневаясь в обетованиях Божиих, данных Церкви, раскольник отвергает веру в Святую Троицу: если “врата ада” одолели Церковь, значит они превозмогли обетование Божие, значит они победили Того, Кто обещал хранить Свою Церковь.

Раскол не держится истинного пути. Там, где среди гор и пропастей пролегает только одна дорога и один неверный шаг влечет за собой падение в обрыв и гибель, там, где над бурной рекой проведен один узкий мост и нужен опытный проводник, раскольники пренебрегают всем, считая, что им лучше известен “истинный” путь.

Раскольники говорят: “Мы — церковь”,— значит, огненные языки, образовавшие Церковь, погасли. Раскольники говорят: “Мы остались с церковью, а вы отпали от нас”,— что это значит? Капля дождя кричит облаку: “Ты отделилось от меня”, брызги волны, упавшие на берег, считают, что не они выброшены из пучины моря, а океан отделился от них, пылинка, уносимая ветром, уверяет, что земля уносится от нее, волосок, выпавший из гривы льва, сетует: “Бедный лев, он висел на мне, что теперь будет с ним без меня?”, камушек, скатившийся с горы, сказал: “Смотрите, скала оторвалась от меня!” — то же самое утверждают раскольники, когда уверяют, что не они отпали от Церкви, а Церковь отпала от них. Впрочем, между камушком и горой, каплей воды и океаном намного меньше различий, чем между группой самозванцев-авантюристов и Вселенской Церковью. Из огромного количества камушков может образоваться подобие горы, из бесчисленных капель — море, а из раскольников, хотя бы они по численности превзошли всех людей, живущих и живших на Земле, никогда не образуется Церковь. Разве только расширится чрево ада и потолстеет сатана!

Начало Церкви — превечный Свет Божественной Троицы, начало раскола — ложный, мертвый, фосфорический свет Люцифера. Он кажется сиянием и блеском для неопытных и погруженных в страсти, а подвижники видели этот свет в виде дымного, кровавого пламени.

Начало Церкви — Логос — Премудрость и Сила Божия. Начало раскола — хаос. Внешне он проявляется как ломка церковной структуры, как отвержение иерархии; внутренний хаос раскола — это разномыслие, противостояние не только Церкви, но и друг другу, это усиливающееся противостояние мнений. Хаос раскола — это не библейский первозданный хаос как еще не оформившееся вещество, первоматерия, а хаос как деструктивная сила, как центробежное движение от центра в пустоту периферии, как духовная, нравственная и интеллектуальная энтропия. Сила, вызвавшая к жизни Церковь, — это любовь Бога к Своему творению. Сила, вызвавшая раскол, — это гордость и властолюбие Ангелов и людей. Основа Церкви — Крест и Жертва, Распятие и Воскресение Христа, мистически продолжающиеся в Евхаристии. Основа раскола — восстание Ангелов, которое началось на Небе и продолжается на земле. Эхо этого восстания звучит как призыв к мятежу в человеческом сердце. Основа раскола — распад, разделение и дробление. Надежда Церкви — обетование, данное Богом. Надежда раскола — надежда на собственную праведность, замена Божественного Откровения, слова Божия человеческими мнениями.

Дух Церкви — это дух смирения. Образ смирения — Сам Христос, несущий на Голгофу Крест. Дух раскола — сатанинская гордыня, которая не терпит, чтобы кто-нибудь был выше ее. Образ этой гордыни на земле — строительство Вавилонской башни, которая должна была, по замыслу богоборца Нимврода, достигнуть небес, но рухнула под собственной тяжестью.

Господь просил Небесного Отца, чтобы Его ученики были едины, эта молитва исполнилась в единстве Церкви. Видимым принципом единства является церковная иерархия, поэтому священномученик Игнатий Богоносец говорит: “… которые суть Божии и Иисус-Христовы, те с епископом” (Священномученик Игнатий Богоносец. Послание к филадельфийцам. С. 335 [нижняя пагинация]). Сатана просил разрешения рассеять учеников Господа, то есть Церковь, во все стороны, как пшеницу, но Господь само зло обратил к добру: бури гонений, ересей и расколов рассеяли во все стороны пустую шелуху, тех, кто, по словам апостола Иоанна, были с нами, но не были наши (1 Ин. 2, 19), а полные зерна остались в житнице — Церкви Христовой. Поэтому молитву сатаны о погибели Церкви Бог превратил в очищение ее от всего чуждого. Сатана взял из Церкви то, что давно принадлежало ему.

Священномученик Киприан в пример единства Церкви ставит хитон Господа, который не был “разделен и разодран, но достался целостно одному, кому выпал по жребию… был Хитон же не сшитый, а весь тканый сверху (Ин. 19, 23) (Священномученик Киприан Карфагкнский. Книга о единстве Церкви. С. 181). Святитель под словами тканый сверху видит единство Церкви, происходящее с Неба от Бога Отца; посему хитон не мог быть разорван людьми и “раз навсегда удержал крепкую и неразделимую связь свою” (Там же. С. 182). Здесь священномученик Киприан утверждает, что единство и непеременяемость Церкви даны Богом раз и навсегда. Это дар свыше, дар от Бога Церкви Своей. Святой отец говорит о раскольниках: “Не может обладать одеждою Христовою <благодатью>, кто раздирает Церковь Христову” (Там же). Далее святитель пересказывает библейское повествование о том, как по смерти Соломона было изречено пророчество о разделении царства и народа: “…пророк Ахия, встретившись на поле с Иеровоамом, разодрал одежду свою на двенадцать частей и сказал: Возьми себе десять частей, ибо так говорит Господь Бог Израилев: вот Я исторгаю царство из руки Соломоновой и даю тебе десять колен, а одно колено остается за ним (3 Цар. 11, 31–32). Итак, когда двенадцать колен израильских должны были разделиться, то пророк Ахия раздирает свою одежду. И как народ Христов разделяться не должен, то и хитон Христов… нераздельной крепости своей связи… указывает на неразделимое согласие всех нас, которые облеклись во Христа… таинственным знамением своей одежды Господь предизобразил единство Церкви” (Там же).

Христианин не может быть раскольником, а раскольник — христианином: “Кто… столь нечестив и вероломен, кто настолько заражен страстию к раздорам, что почитает возможным или дерзает раздирать единство Божие — одежду Господню — Церковь Христову?” (Там же).

Священномученик Киприан приводит слова Господа из Евангелия от Иоанна: И будет одно стадо и один Пастырь (Ин. 10, 16), это единое стадо — Церковь, единый Пастырь — Христос. Земной образ Христа представляет собой епископ, который находится в неразрывном союзе с другими епископами, по подобию единства Лиц Святой Троицы. Карфагенский епископ говорит: “Кто же подумает, что в одном месте могут быть или многие пастыри, или многие стада?” (Там же). Если епископ — живой символ Христа, то лжеепископ — вор этого имени, образ демона, который пал сам и увлек за собой Ангелов с Небес. Сатана здесь, на земле, продолжает свое дело — расхищает чужие стада: если не может быть нескольких пастырей в одном стаде, то отделившихся от стада ведет за собой волк к своему логову. Ту же мысль выражает святитель Иоанн Златоуст: “Пока ты в ограде Церкви, ты во дворе овчем, там ты безопасен, а если выйдешь из ограды, тебя похитит зверь”.

Священномученик Киприан пишет, что пасхальный Агнец в Ветхом Завете прообразовывал Христа. Этот Агнец должен был съедаться одним домом, одной семьей, отдельно от посторонних, даже кости его не разрешалось выносить вон. Священномученик Киприан говорит, что Плоть Христова — святыня Господня — не может быть вынесена из дома, а для христианина “нет другого дома, кроме единой Церкви” (Там же. С. 183). Значит, вне Церкви нет и не может быть Таинств. Имитация Таинств, совершаемая раскольниками,— это оскорбление Божества, это противоборство Духу Святому, обитающему в Церкви. Святитель Киприан приводит завет апостола Павла: Умоляю вас… чтобы не было между вами разделений (1 Кор. 1, 10), <старайтесь> сохранять единство духа в союзе мира (Еф. 4, 3). Он спрашивает раскольника: “А ты думаешь, что можно стоять и жить в удалении от Церкви, устрояя себе другие различные жилища?” (Там же) “Стоять” — значит пребывать в истине. Человек — единственное существо на земле, которое может стоять прямо, человек положением своего тела как бы указывает на устремление духа к Небу — все остальные существа склонены и обращены к земле. “Жить” — значит находиться в благодати, дышать ею в молитве, насыщаться ею в Таинствах. Вне Церкви человек не может стоять, дух его, не имея крыльев благодати, влачится по земле. Без Церкви человек не может жить: дух, разобщенный с Богом, уже здесь, на земле, обречен на вечную смерть, по словам древних богословов, — на инобытие, на чуждое природе духа существование. Жилища, которые строит себе человек вместо Церкви, превращаются в темницы духа и преддверия ада.

Священномученик Киприан пишет, что в Церкви должны царить простосердечие и любовь, “братство должно в любви подражать голубям, а в кротости и тихости сравняться с агнцами и овцами” (Там же. С. 184). Он пишет, что в сердцах некоторых христиан — “зверство волков, бешенство псов, смертоносный яд змиев и вообще кровожадная лютость зверей” (Там же). Это — не искорененные страсти, которые губят христиан, как сребролюбие погубило Иуду, и потому “надобно радоваться, когда люди, подобные им, отделяются от Церкви, чтобы своею свирепою и ядовитою заразою не погубили голубей и овец Христовых. Не могут быть соединяемы и смешиваемы горечь со сладостью, мрак со светом… война с миром… буря с тишиною” (Там же). Гонения, ереси, расколы — это порождения демона, но сам демон, не желая того, своим злом содействует победе добра. Гонения внешние и внутренние очищают Церковь, поэтому святитель Иоанн Златоуст в Толковании на “Деяния святых апостолов” сказал: “Самое опасное для Церкви — когда нет гонений”. Но это не оправдывает гонителей, а лишь посрамляет их. Священномученик Киприан говорит, что буря ломает только слабые деревья, но не может вырвать из земли тех, у которых глубокие корни и твердая почва.

Гонения, ереси и расколы очищают Церковь, как огонь — серебро. Во время испытаний и искушений обнаруживается то, что таилось в глубине человеческих сердец, — так глубокую ночь озаряет внезапная вспышка света. В испытаниях проверяется вера человека, подобно тому, как мастер проверяет крепость клинка, ударяя им о камень. После грозы воздух особенно чист.

Священномученик Киприан утверждает: “Пусть никто не думает, будто добрые могут отделиться от Церкви” (Там же). Христианин долго пребывать в расколе не может, даже если случайно попадает в раскол, как внезапно попадают в волчью яму: он будет чувствовать мертвящий, люциферианский дух раскола, от которого сердце человека сжимается как бы в предчувствии погибели, а в глубине души возникает чувство тоски — как боль от скрытой раны. Пусть христианин — по своей простоте или незнанию — не сможет ответить на доводы раскольников, похожие на сеть, которой ловят птицу, — само сердце ему подскажет, что в расколе — дух лжи. Почему добрый человек не может пребывать в расколе? Потому что истинная доброта — это победа над эгоизмом и гордыней, а раскол — поле страстей.

Священномученик Киприан приводит слова апостола Иоанна Богослова: Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши (1Ин. 2, 19). Раскол — это испытание веры. Падение Ангелов произошло мгновенно. Ангел подобен чистому и яркому пламени, но когда это пламя гаснет, то не может уже загореться вновь. У Ангела нет той сложной двойственной природы, которую имеет человек. В нем не могут уживаться грех и благодать, добро и зло: он или целиком принадлежит добру, или так же целиком и нераздельно служит злу. Ангел может быть только светом, или только тьмой. Господь говорит в Евангелии: Я видел сатану, спадшего с небес, как молнию (Лк. 10, 17). Святые Отцы говорят, что образ молнии указывает на прежнее сияние и красоту Люцифера, а также на быстроту его падения.

Грех раскола, как мы сказали, повторяет грех Люцифера, но искушение происходит по-другому. Человеческая душа подобна не пламени, а углям: угли могут быть покрыты золой, казаться угасшими, но от порыва ветра или струи горючего вещества вспыхнуть и загореться снова. И в то же время трудно сказать, что под пеплом: дышащие жаром угли или же только холодная зола. Апостол Иоанн Богослов пишет, что есть невидимая граница, перейдя которую люди становятся уже неспособными к нравственному возрождению; он называет это состояние грехом к смерти (ср.: 1 Ин. 5, 16). В сердце, повторимся, суммируется вся человеческая жизнь. “Лик” сердца, невидимый для мира, а может быть и для самого человека, определяет его поступки, в данном случае — выбор между Церковью и расколом. Некоторым удается выйти из раскола — так, как выпрыгивают из огня: с опаленной одеждой, но живыми; другие сгорают и погибают в расколе. Священномученик Киприан утверждает, что послания Иоанна Богослова проклинают и поражают раскол. Апостол Иоанн Богослов в своем послании пишет: Вы имеете помазание от Святаго и знаете всё (1 Ин. 2, 20). Помазание — благодать; благодать в сердце человека дает ему возможность почувствовать, что в расколе присутствует отец лжи. Так, если человек зайдет с улицы в закрытый, затхлый погреб, то он сразу же почувствует нестерпимый смрад, а тот, кто живет в таком погребе, перестает ощущать гниль и зловоние. Чтобы отпасть от Церкви, человек предварительно должен потерять благодать, —формально еще находясь в Церкви. Священномученик Киприан пишет: “…строптивый ум не имеет в себе мира и посевающее раздор вероломство не держится единства” (Там же). Любовь и смирение ищут единства. Гордость противоставит себя другим; гордость обособляет человека, сужает его жизнь, замыкает его в круг собственного “эго”. Среди гордых — соперничество, а не единство. Если они объединяются, то лишь для борьбы с кем-либо, а затем вчерашние союзники начинают враждовать между собой. “Строптивый ум” не имеет мира, он всегда недоволен, всегда ропщет; он высказывает чужие неправды, ищет чужих грехов и питается ими, как могильные черви — гниющим трупом. Он не благодарит Бога, так как весь мир представляется ему выставкой уродов, послушание для него смешно, смирение непонятно, поэтому он не имеет покоя и мира той земли, на которой произрастают цветы благодати. Святитель Григорий Богослов пишет, что грешник хочет, чтобы его грехи казались чем-то Божественным, а “строптивый ум” хочет, чтобы его беспрерывный ропот и осуждение казались борьбой за истину.

На недоумения некоторых людей, почему Всемогущий Бог допускает ереси и расколы, карфагенский святитель отвечает: “Господь, сохраняя свободный наш произвол, допускает быть сему, чтобы, чрез искушение сердец и мыслей наших состязанием об истине, в ясном свете представилась чистая вера” (Там же).

Однако раскол не перестает быть злом, несмотря на то что последствия его могут стать полезными для Церкви. Самое большое благодеяние для человечества — Голгофская Жертва, но мы не можем хвалить и благодарить Иуду за то, что он своим предательством способствовал ей. Сребролюбивая душа и злая воля Иуды толкнули его на преступление, но Крест Господень оказался мечом, который поразил сатану.

Происшедшее печальное событие заставило нас еще глубже задуматься над тем, какое значение имеет Церковь в жизни христианина, как мы должны беречь Православие, что нужно для спасения человека. Оно побудило нас обратиться к творениям святых Отцов за ответом. Оно заставило нас более ответственно относиться к своим ошибкам, быть более осторожными в словах, которые могут кого-либо соблазнить. Оно всколыхнуло круг людей, индифферентных к религии, как бы пробудило их ото сна, напомнило “номинальным” христианам, что для спасения необходима не только внешняя принадлежность к Церкви, но и церковная жизнь. Священномученик Киприан пишет: “Так испытываются верные и открываются вероломные; так, еще прежде Дня Судного, отлучаются души праведных от неправедных и отделяются плевелы от пшеницы! Отделяются те, кои без Божественного распоряжения самовольно принимают начальство над безрассудными скопищами — без законного посвящения поставляют себя вождями — присвоивают себе имя епископа, тогда как никто не дает им епископства” (Там же. С. 184–185). Здесь святитель особенно отмечает тех, кто стал во главе раскола, кто незаконно, вопреки Божественным канонам, наперекор Церкви, присвоил себе имя епископа. Лжеепископ — это вор, переодевшийся в царя. Священномученик Киприан пишет, что такой человек сам произнес над собой суд до Страшного Суда: еще будучи живыми, вожди раскола и лжеепископы уже находятся в аду, они не только жертвы ада, они ловцы ада, которые заманивают туда других. Святитель говорит о них: “Дух Святый в псалмах называет их сидящими на седалищах губителей (ср.: Пс. 1, 1; церковнославянский перевод), язвою и заразою для веры, людьми, обольщающими посредством змеиных уст, искусными в извращении истины, пагубным языком, изрыгающим смертоносный яд, людьми, которых слово… как рак распространяется (ср.: 2 Тим. 2, 17), и беседа вливает смертную заразу в сердце каждого” (Там же. С. 185).