Пустите детей приходить ко Мне… Часть вторая: от 7 до 17 лет (исповедь и причащение). Протоиерей Георгий Крылов

Большинство родительских вопросов к священнику – это вопросы о том, как научить ребенка исповедоваться, молиться, как часто его водить на богослужение и причастие, как готовить к причастию. И на все эти вопросы нельзя ответить односложно. По мнению автора статьи, в процессе решения проблем религиозного воспитания детей ключевую роль играет современная реальность внутрисемейных отношений. Пониманию этой реальности способствует приводимая протоиереем Георгием Крыловым типология православных семей.

Первый вопрос, который неизбежно возникает при упоминании темы статьи и возраста детей, – это вопрос детской исповеди. И количество вопросов, которые задают родители  священнику на эту тему, превосходит количество вопросов на другие темы. Мне хорошо – я иду по протоптанной только что тропе. Замечательная статья прот. Максима Козлова[1] позволяет мне не повторять сказанное в ней, а лишь немного дополнить сказанное собственным священническим опытом.

Вначале нужно сказать, что и практика исповеди взрослых ставит перед нами множество проблем. Существует несколько позиций и подходов к исповеди, одни опровергают другие, но главной во всех случаях является та же проблема формализации и привыкания, что у детей. Так что учить детей исповеди мы можем с очень и очень большими оговорками. Не взирая на привыкание детей к исповеди и ее формализацию, часто дети дают нам, взрослым, пример того, как нужно исповедоваться. Нередко священник, слушая детскую исповедь, вздыхает в глубине сердца: «Вот как нужно! А мы-то…» Некоторые дети и их исповеди на всю жизнь запечатлеваются в памяти священника. «Исповедник» уже вырос, превратился в юношу, а затем в мужчину, а я до сих пор гляжу на него и вспоминаю искренность и полноту его детских исповедей. И, надо сказать, что, как правило, если человек ребенком так исповедовался, то он наверняка вырастет неподдельным христианином. И смотришь на него с ожиданием: подобный старт предполагает неординарный путь… И, что особенно интересно, подобные маленькие исповедники почти всегда происходят из семей с «традиционными» воспитательскими ошибками и начинают с заученных с маминых слов грехов… Как это не парадоксально.

С чего все начинается? Дети играют в исповедь, подражая родителям (не все, но большая часть). Я не вижу особой нужды запрещать им эту игру. Но, конечно, при восприятии исповеди священником и общении с ребенком в этом возрасте необходимо учитывать специфику возраста. Нельзя священнику относиться к исповеди ребенка в таком возрасте так же, как к исповеди взрослого. Главное, чтобы ребенок не «заигрывался». Еще важнее, чтобы не заигрывался взрослый, общаясь с ребенком на тему исповеди.

Священник и ребенок на исповеди… Каким нужно быть, как не навредить, не отпугнуть, не убить? Главная проблема – нехватка времени. Как, не торопясь, прислушаться к крохотному созданию, когда за ним очередь из громадных теток и дядек, смотрящих друг другу в затылок? Может быть, действительно нужен отдельный детский священник? В детской комнате при храме? Но только действительно отдельно, за ширмой, чтобы толкающиеся сверстники не помешали, не подслушали, не посмеялись… Ведь встречаются пастыри, как бы специально «заточенные» под детскую паству – обычно их и дети любят, тянутся к ним (и далеко не всегда эту любовь разделяют родители)[2]. Разные священники – разные подходы, мне приходилось слышать советы вообще ничего не говорить – только слушать ребенка. Но я все-таки думаю, что батюшка должен разговаривать с маленьким исповедником. Это однозначно может «оттянуть» формализацию, хотя доверительные отношения и у детей быстро перерастают в чересчур человеческие и мешают порой открытости и искренности пред аналоем. В особенности, добрые слова священника могут помочь тем детям, которые в исповедь с младенчества не играли и боятся первых исповедей.

Необходимо, чтобы игра в исповедь, если она у ребенка была, плавно превратилась в умение исповедоваться. Чтобы возникло главное на исповеди – сознание всеведения Божия и происходящая из этого сознания искренность. Чтобы исповедь стала потребностью души. К сожалению, затормозить у женщины, предрасположенной к игре (особенно у бабушек – а именно они чаще всего находятся с детьми в храме), постоянную привычку к «сюсюканью» с далеко уже не младенцем практически невозможно, и дети продолжают «играть» в исповедь уже в довольно взрослом возрасте, внешне имитируя то, что от них жаждут получить взрослые.

Громадное большинство родительских вопросов к священнику – это вопросы о том, как научить ребенка исповедоваться, как научить молиться, как часто его водить на богослужение и причастие, как готовить к причастию. И на все эти вопросы нельзя ответить односложно. Нельзя и многосложно – потому что это очень непросто. И, в конечном счете, нельзя создать виртуальный справочник советов, из которого в каждом конкретном случае, вбивая набор обстоятельств, можно получать алгоритм родительских действий. Потому что это жизнь, и она неимоверно сложна. Дело не только во внутреннем и искреннем, неподдельном христианстве родителей. Воспитание – творчество. Родительское творчество и сотворчество Богу. Мы растим живой росток, и всякое идеологическое «выстраивание», «вбивание» рано или поздно обернется убийством этой жизни – ребенку всегда проще дается внешняя имитация, к которой – как он быстро схватывает – вынуждают его родители. В каждом случае, при каждой проблеме надо дерзать и получать ответ от Бога, через священника или как-то еще…

Воспитывая ребенка, мы воспитываем самих себя, недаром воспитание – способ спасения. Поэтому в основе воспитания всегда лежит жертва, но жертва разумная (если возможна, конечно, разумная жертва). Нет никакой такой земной цели и ценности, которая не должна была бы отступить перед ценностями духа, перед главной целью – взращиванием духовного ростка, пробивающегося в сердце чада. Поэтому можно смело посоветовать не ограждать детей от внешней некомфортности и внешних скорбей. И от соблазнов тоже нет смысла ограждать непробиваемой внешней стеной – соблазны проберутся все равно. С соблазнами нужно учить бороться, пусть через какие-то падения; и причастие должно стать главным орудием в этой борьбе. А ограждать, разумно ограждать, имеет смысл лишь от сверхсоблазнов. В общем, можно согласиться с С. Куломзиной, которая писала, что воспитание детей – это борьба родителей со страстями, которые начинают расти в детях и с которыми дети сами не могут пока бороться[3]. Можно смело сказать о необходимости превалирования целей воспитания над целями образования (образование, в конечном счете, – лишь средство к воспитанию).

Характер воспитания ребенка, конечно, зависит от характера самого чада, а также от типа взаимоотношений в семье, от типа устроения семьи (если так можно выразиться). И еще от места ребенка в социуме: от того, где и как он учится, с кем и как общается во внеучебное время и проч. И поэтому, говоря о воспитании детей, никак нельзя обойти вопрос о типах православных семей, о современной реальности внутрисемейных отношений. Причем, увольте, я воздержусь от начертания идеалов в этой сфере – это недостижимые воздушные замки, которые способны только дезориентировать. От этого пострадает практический и прагматический принцип изложения материала в этой статье, которого я стараюсь придерживаться.

Первый тип семьи, с которым в период моего юношеского устроения мне удалось познакомиться, – это семья «средневекового» типа, или, как назвали бы ее современные либералы, «тоталитарная» или «авторитарная» семья. Этот тип имеется в виду в тех местах Священного писания, где говорится о семейной жизни (например, в самом одиозном месте из венчального Апостола – …а жена да убоится своего мужа).

Подобные семьи – редкость в современной жизни, потому что общество сейчас растит людей, неспособных таким образом устраивать семью, вступать в подобные взаимоотношения. И все же мне довелось наблюдать эти «правильные» порядки в некоторых священнических семьях, которые по определению своему должны претендовать на консервативность. В этих семьях возможно продолжение богатых традиций «клерикального» консервативного воспитания, которое в былые времена давало обильные плоды и было образцом для мирян.

О семьях вообще очень немного писано святыми отцами, потому что в свое время подобные семейные отношения были данностью, а данность, как известно, современниками обычно не описывается (обычно пишется о перспективе, но не о данности). Взаимоотношения в средневековой семье выстраивались так же, как в монастыре, в средневековом цеховом обществе и во многих других средневековых замкнутых социумах. Семья представляла собой иерархию, копирующую иерархический образ устроения окружающего мира («малое государство»). Во главе – муж, отец (несущий максимальную меру ответственности). Жена находилась по отношению к мужу в отношении послушания (почти как в монастыре) – по святоотеческому учению, именно через это послушание она и спасалась. Надо сказать, что «средневековый» тип семьи предполагает наличие детей, причем немалого их количества (не одного или двух). Это необходимо для создания замкнутого социума, способного к более или менее автономному бытию (речь идет о духовной автономности, какая и предполагалось для семьи в указанный период). Взаимоотношения детей и родителей также определялись термином «послушание», хотя в основу данной иерархии была поставлена любовь и уважение (в некотором смысле здесь можно употребить термин «авторитет», с учетом многочисленных смыслов, которые в него принято вкладывать). Отметим, что описанная схема пригодна только для религиозного сознания и основана на главной «вертикали» – любви к Богу (подробнее здесь не опишешь).

В любом случае, если подобная семья встречается, можно говорить об ее «инаковости» по отношению к современному миру. Соответственно, семья чаще всего либо ограждена от мира, не полностью «инкорпорирована» в современность (что влияет и на круг общения ребенка, и на многое другое). В такой семье воспитание детей, и в особенности их религиозное воспитание, обычно совершается по иным законам. И многое из того, что в тексте статьи рекомендуется не делать по отношению к воспитуемым, в подобной семье, наоборот, органично ложится в ткань семейного бытия и приводит к результатам, противоположным тем, которые бывают обычно. Так насилие, в том числе религиозное насилие, ребенком, растущим в подобных условиях, воспринимается совершенно иначе и является не просто возможным, а подчас необходимым фактором воспитания. К этой семье можно смело прилагать те воспитательские советы, которые оставлены нам святыми отцами, в том числе и о детском говении (и вообще о детском посте) и о подготовке детей к причастию наравне со взрослыми, о наказании детей и проч. В этой семье «конвеерность» в подготовке к исповеди (младшие вслед за старшими) не формализует само отношение к исповеди – это естественный и здоровый процесс, который определяется аутентичностью традиции. К сожалению, дети, воспитанные в подобных семьях, с большим трудом социально адаптируются в современном мире, и чаще всего боятся нехристианской среды и предпочитают оставаться в церковном социуме.

Однако я бы не рекомендовал молодоженам, готовящимся создать семью, особенно мечтать о «средневековой» семье. Создать подобную семью сейчас очень непросто, практически невозможно, особенно на пустом месте. Но очень легко профанировать создание «средневековой» семьи, что в большинстве случаев и происходит. Результаты всегда плачевны. «Игра в семью» – это как игра в «войнушку», только с настоящим оружием – почти наверняка кто-то поранится, а то возможен и «летальный» исход. К сожалению, очень часто средневековые правила детского воспитания «тупо» применяются в семьях с совсем иным порядком устроения и внутренних взаимоотношений. Приводит это автоматически к искажению и уродству в религиозной сфере воспитания (а подчас и в других сферах), что оборачивается чаще всего утерей веры, когда ребенок дорастает до юношеского возраста, а иногда и ранее. Я не говорю о том, что игра в «средневековье» очень часто вообще приводит к развалу семьи.

Теперь поговорим об устроении семей, чаще всего встречающемся в современности. Духовно трезвый взгляд обнажает несопоставимость святой старины с современностью. Систематизируя основные типы православной семьи (в данной статье мы этого делать не будем – скажем лишь общие слова), приходится соглашаться, что это – систематика ущербности. Если охватить весь диапазон внутрисемейных отношений, то это раскладка различной степени либеральности и/или демократичности (как и в современном обществе). Приходится мириться с собственным несовершенством, с оскудением духовности и с порочной, но неизбежной связью нашего бытия с суетой мира и лукавостью времени. Семья невольно копирует принципы устроения секулярного общества, и нам приходится лишь надеяться на возможность христианской рецепции и сублимации этих принципов.

Итак, семья на основе равенства ее членов (т. н. «неиерархическая» семья) предполагает большую меру независимости ребенка, которая определяется мерой независимости супругов и, в конечном счете, заимствуется из окружающего секулярного мира. Воспитание ребенка в условиях его независимости всегда предполагает большую тонкость, необходимость опосредованности большинства действий воспитателя, в особенности в религиозной сфере. Насилие в этой области вообще невозможно, так как всякое насилие в современном сознании однозначно маркируется как негатив (и именно так его и начинает воспринимать ребенок). В качестве положительного в рассматриваемой ситуации можно указать на «встроенность» подобной семьи в современное общество. Если воспитание в таких условиях удается, то ребенку очень нетрудно затем социально адаптироваться. При христианском воспитании в этом случае неизбежно взращивается в ребенке исповеднический посыл (я бы назвал его еще «апологетическим»), о котором ниже.

«Кульминацией» рассматриваемого периода жизни ребенка является «переходный» возраст, который начинается у мальчиков лет этак в четырнадцать, а у девочек еще раньше – и длится все последующее время. Главной характеристикой этого периода является осознание чадом собственной независимости, ощущение самостоятельности и индивидуальности самого себя. Но это на внутреннем уровне. А на внешнем это «исход» ребенка из семьи (в большей или меньшей степени), ориентировка на внешние авторитеты и поиск этих авторитетов.

Сложности с воспитанием начинаются обычно с «учебного» времени. Ребенок идет в школу… Принципиально меняется круг общения, появляются совсем иные обязанности, ответственность и проч. Ребенок «вкушает» свободы, начинает бороться за нее, «отрывается» от семьи, для него становится важным мнение коллектива, то место, которое он займет в социуме. Начинается борьба за это место. Ребенок пленяется социумом, порою слепо воспроизводит в себе мировоззренческую систему ценностей общества, где он вращается. Поэтому очень важно, чтобы окружение, в которое попадает ребенок, хотя бы поначалу было «своим». И по этой причине я всегда поддерживаю желание родителей к обучению детей в православно ориентированных учебных заведениях (не взирая на то, что образовательный уровень там часто весьма занижен). Но это само по себе ничего не гарантирует, нельзя бросить воспитание ребенка на «авось». Потому что, во-первых, и в православных школах окружение не является идеальным. А во-вторых, столкновение ребенка с нехристианским миром, миром соблазнов все равно произойдет – оно лишь на время оттягивается. И к этому столкновению, или к столкновениям, нужно его готовить. «Учить свободе». Учить «ходить», ходить самостоятельно.

Как научить ребенка сохранять свое христианство в нехристианском обществе (он рано или поздно неизбежно в нем окажется)? Обычно советуют пытаться воспитать из ребенка индивидуалиста – в позитивном смысле. То есть человека, который умеет сопротивляться влиянию коллектива, иногда даже противопоставить себя коллективу. В любом случае, не быть рабом социума, не «прогибаться» (простите за вульгаризм) под него. То есть, говоря нашим языком, мы должны стремиться воспитать исповедника, хотя бы в некоторых вопросах. Иначе – прощай чадо! Но учтите, что школой подобного исповедничества, обкаточным его полигоном неизбежно должна стать семья. И поэтому все мысли о «мирном» воспитательном процессе в семье нужно оставить. Необходимо превратить жизнь семьи в ролевую игру (не напрямую, конечно, неявно для чада), в которой ребенок будет учиться поведению в обществе, учиться бороться, отстаивать свое. Поэтому ребенка порою нужно вызвать на состязание, где-то обидеть, где-то самому проиграть, а где-то победить. Напомним красивый тезис П. Коэльо о том, что мудрый учитель всегда обучает чадо борьбе на примере борьбы с собою, дает возможность ученику побороться с учителем[4].

Если говорить о первом типе семьи, то в самом непростом периоде воспитания – воспитании сыновей в переломный возраст – вполне возможен способ «управляемого конфликта». Это когда отец (обычно отец, а не мать) сознательно затевает конфликт с чадом и затем управляет этим конфликтом, чтобы чадо получило в результате плод, урок, которого не добиться другими, «невоинскими» способами. Тут важно родительское дерзновение, бесстрашие. Обычно дети в этот период имеют стремление конфликтовать с родителями – это признак их роста и независимости. И родители, охраняя собственную комфортность (они совершенно неправильно именуют ее «миром»), боятся этих ссор. Но если конфликт инициируется родителем – не бойтесь, сын, как правило, стремится занять противоположную позицию, так что пожар разногласий не перейдет рамок целесообразности. Родительский авторитет в семьях подобного типа обычно сохраняется, но я рекомендую сохранять его именно методом «от противного» – т. е. сознательным отдалением родителя от чада. Авторитет всегда актуализируется при «неполной доступности» автоританта. Однако этот способ я не могу с уверенностью рекомендовать в семьях иных типов.

Воспитательный процесс в любом случае отчасти превращается в «борьбу за авторитеты» для ребенка. И хорошо, если авторитеты чадо найдет среди православного мира, среди «своих». Еще лучше, если авторитетом станет духовник, священник либо кто-нибудь из православного окружения – тренер, учитель, молодежный работник. Упомянутый индивидуализм (умение самостоятельно «стоять») удается воспитать лишь у единиц, большая часть воспитуемых нуждается в «подпорках». Поэтому лишь обретение правильного авторитета способно предостеречь ребенка от «дурного коллективизма», т.е. порабощения себя негативным социумом, со всеми вытекающими…

И, сделав обширное отступление, теперь вернемся к исповеди и причастию детей. Конечно, на этом этапе участие в этих Таинствах должно стать для ребенка актом его собственного выбора, результатом его свободы. Это очень важно, потому что если этого не будет, то насилие рано или поздно обернется и всегда оборачивается отторжением и нежеланием ребенка участвовать в этих Таинствах. Надо не объяснить (объяснения на этом этапе не воспринимаются), а именно продемонстрировать, что это орудия борьбы, орудия свободы. Что именно благодаря им свобода и обретается. И демонстрация этого должна быть опосредованной, ненавязчивой. Ребенок сам для себя должен сделать этот вывод, приобрести собственный не навязанный опыт – готовых решений на этом этапе взрослеющий человек не примет.

Что же касается консервативных семей, то бывает, что именно насилие в этом вопросе увлекает ребенка. В любом случае вопросы об исповеди и причастии (частота, подготовка и проч.), как, впрочем, и о молитвенной практике (домашней и храмовой) в этих семьях для детей обычно не стоят. Это все воспринимается «в струе» быта, обихода – как бы в «конвейерном» плане. Но это не значит, что восприятие притуплено и чисто обрядово – внутренняя новизна каждого Таинства тоже «поставлена на конвейер», внутреннее не противопоставляется внешнему (обычный алгоритм современного либерального сознания), а состоит с ним в органичной спайке, в изначальном целомудренном единстве. Духовное возрастание каждого члена определено общей духовной динамикой семьи как «малой вселенной», как самостоятельной духовной целостности – структурной копии Церкви. Впрочем, подобное устроение – это феномен, и встречается он нечасто.

Во всех иных случаях слепое насилие «смерти подобно». К сожалению, мамы боятся, что ребенок отойдет от Церкви. Поэтому некоей внешней «гарантией» связи они считают регулярное причащение и настаивают на нем, не обращая внимания на волю собственного чада. Но все это чувствуется ребенком и провоцирует его на сопротивление, на неприятие. Подобное насилие неизбежно приводит к протесту и расцерковлению подрастающего чада. Вот почему всякий священник говорит о необходимости компонента мужественности при воспитании ребенка и указывает на обязательную роль отца, способного в данной сфере на творчество и риск.

И в завершение можно и нужно сказать о главном факторе воспитания. Ребенок чаще всего в сокровенных своих глубинах неизбежно делается слепком с внутреннего устроения своих родителей. Поэтому главным фактором успешного воспитания является духовное благополучие, нелицемерное внутреннее христианство отца и матери, их религиозный поиск и дерзновение, их христианская любовь и единство. Фундамент души закладывается не внешними воспитательными мероприятиями (которые тоже, конечно, важны), но мистически, непостижимо через сокровенное внутреннее общение с людьми, связанными с ним узами ближайшего родства. И вот если говорить об этом глубинном духовном уровне, то именно здесь принципиально важно невидимое порой внешне благодатное действие Таинств Исповеди и Причастия[5]. И именно участие в этих Таинствах внутренне единит родителей с детьми и делается залогом их внутреннего и сокровенного общения, залогом христианской преемственности.

[1] http://www.bogoslov.ru/text/2482884.html

[2] O tempora! O mores! Любую предрасположенность и «детскость» священника «чуткие» родители сразу принимают за признак нетрадиционной ориентации. И дальше – вопросы, письма, жалобы… Священнику отказывают в праве любить детей в погоне за призраком врага, призраком искусственным, привнесенным. Ну что же… Жатва неизбежно будет соответствовать посеянному.

[3] Куломзина С. Наша Церковь и наши дети. М., 1993.

[4] Пауло Коэльо. Пятая гора. М. 2001.

[5] В свое время, в юности, работая вожатым в детском лагере (пионерском), я был поражен различием между детьми, которые были крещены и получили хотя бы начальное церковное приобщение, и детьми, этого не имевшими. Невзирая на отсутствие «правильного» церковного воспитания, благодать «прорастает» в душах детей, если изначально «посеяна» там.

Источник: Портал Богослов. Ру