Прошу дать мне возможность работы здесь. Ростислав Просветов

Конфликт митрополита Вениамина (Федченкова) с уполномоченным Совета по делам Русской Православной Церкви в 1948 году

Митрополит Вениамин (Федченков) прибыл из Америки на место своего нового служения в Латвию в феврале 1948 года. Ознакомившись с положением дел в Рижской епархии, с ее историей, клиром и мирянами, владыка сразу же наметил меры по благоустроению епархиальной жизни. Однако реализации его планов помешало противодействие в лице уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви по Латвийской ССР Никиты Павловича Смирнова. При этом все вопросы митрополит должен был решать не напрямую с уполномоченным, а через благочинного Рижско-Градского округа, члена Епархиального совета, протоиерея Николая Смирнова, ставшего связующим звеном между ними. Сложилась нездоровая ситуация, которая неизбежно переросла в конфликт и нуждалась в скорейшем разрешении. За помощью митрополит Вениамин обратился в Москву к Патриарху и в Совет по делам Русской Православной Церкви. Подробнее о ходе конфликта и его разрешении и будет рассказано в данной публикации.

Деятельность уполномоченного Совета по делам Русской Православной Церкви, являвшегося своеобразным посредником между епархиальным епископом и местной гражданской властью, регламентировалась подробными должностными инструкциями. Все необходимые пункты этих инструкций были перечислены в разосланном из Москвы в начале 1947 года «Плане расположения материала (вопросов) в информационных отчетах уполномоченных Совета». В частности, специальный раздел 6 — «О взаимоотношениях уполномоченного с епископом» — гласил: «Для того чтобы иметь правильные взаимоотношения с епископом, уполномоченный не должен обещать епископу того, чего он не знает или не может сделать. А раз обещал, надо исполнить». И далее, «чтобы не портить взаимоотношений с епископом, уполномоченному следует в тех случаях, когда у него нет полной уверенности в возможности удовлетворения ходатайства епископа, или сказать ему, что ответ будет дан в следующий раз после консультации с соответствующими инстанциями, или же прямо ответить, что удовлетворить просьбу нет возможности» [1]. Прописанное инструкцией поведение, по всей видимости, не устраивало Рижского уполномоченного Никиту Павловича Смирнова, поскольку он старался и вовсе избегать прямых встреч с митрополитом Вениамином, чтобы ничего ему не обещать. Все свои отказы на те или иные просьбы управляющего епархией уполномоченный передавал митрополиту через секретаря епархии, протоиерея Николая Смирнова. Именно так владыка Вениамин получил отказ в открытии богословско-псаломщицких курсов, в издании епархиального бюллетеня [2] и в организации мужского скита.

Не вникая в форму подачи этих отказов, а соглашаясь лишь с их формулировками, в Москве Рижского уполномоченного полностью поддерживали. Так, член Совета по делам Русской Православной Церкви И. И. Иванов сообщал уполномоченному Н. П. Смирнову 14 сентября 1948 года: «Ваш ответ митрополиту Вениамину в отношении издания при митрополии информационного бюллетеня Совет считает правильным. Что же касается организации курсов по переподготовке духовенства зарегистрированных приходов, Вам следует разрешить этот вопрос в положительном смысле, однако при условии, чтобы деятельность курсов распространялась исключительно на духовенство зарегистрированных церквей Рижско­Латвийской епархии» [3]. Относительно организации мужского скита митрополит Вениамин писал в докладе Патриарху Алексию (Симанскому): «По вопросу о ските в Совете дано мне было понять, чтобы я этого дела и не начинал по полной безнадежности его. <…> А на мои просьбы о 2[-х] монашествующих лицах я после, через того же секретаря, получил от Уполномоченного отказ. И уже через несколько месяцев лично ходатайствовал пред Председателем Совета по делам Русской Православной Церкви о вызове хотя бы одного монашествующего лица для служения в единоверческой группе приходов (архимандрита Варсонофия из Африки), на что получил обещание содействия» [4].

Реагируя на эту просьбу митрополита, 7 марта 1948 года председатель Совета Г. Г. Карпов писал уполномоченному Смирнову: «Рижский и Латвийский митрополит Вениамин обратился к Патриарху Алексию с просьбой о вызове в СССР на постоянное жительство для работы в Рижской епархии игумена Авраамия — из Франции и архимандрита Варсонофия — из Французского Марокко. Совет просит поставить устно в известность митрополита Вениамина, что удовлетворить его просьбу не представляется возможным» [5]. Видимо, уполномоченным и этого не было исполнено. Не было им дано разрешения и на «создание дополнительных приходских центров» (открытие новых приходов). Запрещено было приглашать новых трудниц в женский Рижский монастырь. Также владыке не было позволено пригласить нескольких мирян (старост городских храмов) на съезд благочинных 4 августа 1948 года. В конце концов, даже нового епархиального шофера без разрешения уполномоченного митрополит не мог принять на работу. Об этом его также известил секретарь епархии протоиерей Николай Смирнов [6].

В итоге владыка запросил уполномоченного Смирнова о личной с ним встрече, на что также получил отказ. Формулировка отказа гласила, что в этом «нет нужды» и следует всё передавать через епархиального секретаря, то есть благочинного Рижско­Градского округа протоиерея Николая Смирнова. «С тех пор более полугода я не посещал его, не желая нарушать данного указания, — сообщал владыка в своем докладе Г. Г. Карпову с копией Патриарху Алексию от 9 ноября 1948 года. — И только недавно я был вызван Уполномоченным по особому делу, где необходимо было мое личное присутствие. И теперь я снова не позволяю себе посещать его согласно прежнему распоряжению» [7].

Вызов по особому делу, о котором упоминает митрополит Вениамин, последовал 7 сентября 1948 года исключительно для того, чтобы, по указанию Совета по делам Русской Православной Церкви, поручить митрополиту написать специальную статью для заграничной прессы и соответствующий текст выступления по радио. После некоторой «вводной» уполномоченного владыка дал свое согласие, попросив только помочь ему в подборке материала (фактов) [8]. Через десять дней он представил готовый текст, выслушал замечания уполномоченного и внес в текст дополнительные правки [9].

В обращении звучал призыв к соотечественникам за границей возвращаться и приступать к мирной жизни на Родине: «Наша родина и прежде не желала войны, и сейчас ищет мира. А живя теперь среди чужих народов, спросите свою совесть и ум: не готовят ли вожди их новую беду для всех? Неужели вам хочется быть с ними? Таков ли русский дух?» [10]. Обращение было вызвано сложной внешнеполитической обстановкой, угрозой новой войны, в которой русские люди за границей были бы неизбежно поставлены перед выбором меж двумя воюющими сторонами. Однако владыка больше нигде не упоминает ни о выступлении на радио, ни о публикации своего обращения. Чем дольше он находился на Латвийской кафедре, тем яснее для него становилось положение Церкви в Советском Союзе.

Не имея возможности самостоятельно управлять епархией, митрополит Вениамин, наконец, пишет 6 октября 1948 года докладную записку на имя Г. Г. Карпова с копией патриарху Алексию и сопровождает ее следующим письмом, написанным тремя днями позже: «Обращаюсь с просьбой об урегулировании в нашей епархии гражданско-церковных отношений, — о чем я написал и прилагаю ниже особую докладную записку на основании фактического материала. А перед нею представляю Вам “Беглые заметки об общих вопросах церковно-общественной жизни” в Союзе и за границей, — как вводный принципиальный материал к докладной записке» [11].

В этих документах митрополит подводил итог своему восьмимесячному пребыванию в качестве управляющего Рижской епархии, делился теми наблюдениями, которые имел возможность сделать в Советском Союзе, и настаивал на сохранении добрых отношений между Церковью и государством. Владыка обращал внимание на то, что декларируемые как «вполне нормальные», «установившиеся взаимоотношения между Церковью и государством» в СССР на самом деле не имеют никаких «установленных и узаконенных норм». Иными словами, «совершенно неизвестно: где начинается область “внутрицерковной жизни” и где кончается “невмешательство государства во внутрицерковную деятельность”». «Что касается Православной Церкви в Латвии, то я удостоверяю, что такой грани совершенно не существует, — отмечал он. — Какой бы вопрос я или (и) Епархиальный Совет ни начинали обсуждать, а тем более проводить, мы почти во всех случаях прежде всего и больше всего становимся перед вопросом: “как отнесется [к этому] и позволит ли Уполномоченный по делам Православной Церкви в Латвии?”. И мы решительно не имеем никаких данных о дальнейшем направлении и конце наших предположений. А иногда, на основании опытов прошлых решений его, мы заранее вынуждены отказываться от проведения мер, кажущихся нам нужными для пользы Церкви. Кратко обобщая это положение, я вынужден формулировать его так: фактически главным направляющим деятелем церковной жизни является не Архиерей и не Епархиальный Совет, а Уполномоченный» [12].

Приведя несколько наглядных примеров, говорящих о сложных взаимоотношениях с уполномоченным, митрополит Вениамин подводил следующий итог: «Надеюсь, что Церковь Христова, вступивши на путь искренней лояльности к Советской власти, и доказавшая ее не только в мирное время, но еще больше в годину Отечественной войны, не сойдет с этого пути. И потому, проводя ту же самую линию лояльности и в Латвии, я надеюсь, что и тут буду еще более ответственным и лояльным, чем я был за границей, в течение 21 года, то есть с 1927 года, когда я письменно заявил о своей лояльности через Патриарха (тогда митрополита) Сергия и доказывал ее за границей всё время, а тем более во время Отечественной войны, о чем хорошо осведомлены были представители Советской власти и в Америке. И потому я желаю и прошу дать мне возможность такой же работы и здесь, на новом месте моего служения Церкви и Родине» [13]. А для этого, по его мнению, необходимо было создать «нормальные» отношения государства и Церкви, которых на практике в Латвийской республике не наблюдалось [14].

Докладную записку митрополит Вениамин передал лично Г. Г. Карпову 22 октября 1948 года, будучи у него на приеме, и «в крайне возбужденном тоне высказал свои претензии» к уполномоченному Совета Н. П. Смирнову [15].

В Совете незамедлительно отреагировали на данное обращение и потребовали от Латвийского уполномоченного объяснений, переправив ему документ. 16 октября 1948 года Н. П. Смирнов сообщал в Совет: «Я считаю, что Вениамин, очевидно, спровоцирован, или, может быть, тут что другое, но я не понимаю. Я удивлен и обеспокоен этим и поэтому прошу председателя Совета — тов[арища] Г. Г. Карпова выехать в Ригу и помочь мне разобраться в этом и урегулировать служебные отношения с архиереем. Я понимаю свою ошибку, заключающуюся в том, что с вопросами и отношениями (письменными или устными) ко мне Вениамина я принимал его посредников, в частности секретаря епарх[иального] совета протоиерея Смирнова, который, как видно, мои ответы и разъяснения Вениамину искажал и извращал — о чем мне сообщали в МГБ тт. Кузмин и Лихолет» [16]. В то же самое время о ситуации с назначением епархиального шофера Смирнов с раздражением замечал: «Это не только безобразие со стороны митрополита и секретаря епархиального совета, а бессовестная наглость, которую и могут позволить только попы любого ранга. Какое мое дело до того, кто будет шофером, и почему он же сам этого им принятого шофера уволил и принял нового, тоже по собственному выбору, а причем тут я. Видимо, здесь какая-то провокация со стороны секретаря епарх[иального] совета Смирнова, а может, есть что-либо другое, но мне об этом неизвестно» [17].

Раздраженный тон уполномоченного не оставлял сомнений: для восстановления диалога между ним и управляющим епархией необходим был посредник из Москвы.

25 октября 1948 года Г. Г. Карпов направил в Совет министров докладную записку на имя К. Е. Ворошилова, в которой предлагал «в связи с создавшейся обстановкой» командировать в Ригу своего заместителя С. К. Белышева [18]. Вскоре на документе появляется резолюция: «Т[оварищу] Белышеву. Выехать в Ригу 10–11/IX. Карпов. 5/IX» [19]. Сам Клим Ефремович оставил на документе следующую резолюцию: «Записка “преподобного” Вениамина “сдобрена” основательно современным американизмом, поэтому не только следует изучить деятельность уполномоченного Смирнова, но как следует изучить и политическую физиономию самого “святителя”. К. Ворошилов. 26/X‑48 г.» [20].

Помимо «специально-епархиальной жизни» в упомянутой записке митрополита были подняты «явления более широкого круга». А потому копия документа была также направлена председателю Совета министров Латвийской ССР В. Т. Лацису, чтобы ознакомить его с содержанием и «дать объяснение по всем затронутым в докладе вопросам в Совет к 10 ноября» [21]. Так, владыка Вениамин в своей докладной записке сообщал: «Известно, как почти общее явление, что лицам, состоящим на гражданской службе, грозит опасность лишиться ее, если таковые обнаруживают свои религиозные убеждения посещением богослужений» [22]. И далее приводил реальные примеры увольнений верующих с гражданской службы. Несомненно, поднятые вопросы требовали реакции на самом высоком республиканском уровне.

Возмущение митрополита Вениамина отношением к верующим в Латвии было вызвано еще одним важным обстоятельством. А именно — 10 октября 1948 года в центральной республиканской газете «Советская Латвия» под рубрикой «В помощь пропагандисту» была опубликована обширная антирелигиозная статья за авторством Ф. Олещука под заголовком «Коммунизм и религия». Автор статьи писал: «…иные говорят, что религиозные организации, дескать, в Советском Союзе занимают сейчас иную позицию по отношению к советской власти, чем раньше. Сейчас они-де не только лояльны, но настроены вполне советски. Другие говорят о том, что якобы и сама советская власть изменила свое принципиальное отношение к церкви и религии. Нечего и говорить, что все эти рассуждения ничего общего с действительностью не имеют» [23].

В статье Олещук открыто полемизировал с митрополитом Вениамином, говоря о том, что Церковь во время войны была просто вынуждена оказывать всестороннюю поддержку Советскому государству в его борьбе с фашизмом, чтобы не «скомпрометировать» себя окончательно в глазах народа. Но это, по мнению автора, не меняет сущности религии, которая остается враждебной марксизму-ленинизму. Статья завершалась откровенным выпадом: «Нельзя согласиться и с утверждениями о том, будто изменилось отношение Советского государства к церкви и религии. Советская власть с первых же дней своего существования провозгласила, что ее отношение к церкви и религии строится на основе отделения церкви от государства и школы от церкви, на основе последовательного проведения в жизнь принципа свободы совести. Советская власть вовсе не намеревалась ликвидировать церковь, преследовать священников, запрещать верующим отправление религиозных культов. Если Советскому государству пришлось в свое время вступить на путь репрессий в отношении отдельных церковнослужителей, то это произошло только потому, что сами церковники подняли борьбу против социалистической революции, против советской власти. Когда церковники от этой борьбы отказались, поняв, что она безнадежна, советская власть отменила ограничения в отношении церкви. Церковь получила возможность восстановить патриаршество, воссоздать синод, выпускать ряд органов печати, собирать свои соборы, съезды и т. д. Но всё это отнюдь не свидетельствует об изменении принципов, на которых строится отношение советской власти к церкви. Эти принципы были, есть и остаются неизменными» [24].

По поводу данной статьи в своих «Беглых заметках» владыка писал: «Я не буду сейчас разбирать, что в этой статье правда, а в чем — несомненная неправда (что мне довольно ясно). Одно лишь скажу: нам, церковникам, желательно дальнейшее улучшение взаимных отношений, а не борьба; и это — не только для религии, но нужно и для блага социалистического Отечества» [25]. И далее недоумевал: «…такие статьи, как Ф. Олещука, снова будут давать материал для заграничной пропаганды. А Церкви нужно иметь иной материал» [26].

Статья в республиканской газете появилась неслучайно. Как пишет С. В. Болотов: «Большинство российских исследователей единодушно отмечают 1948 год как год нового перелома в церковно-государственных отношениях. <…> Итоги внешнеполитической деятельности церкви в 1945–1948 гг. показали ограниченные возможности использования Патриархии на международной арене. Кроме того, у властей существовали серьезные опасения по поводу роста авторитета церкви в советском обществе» [27]. Поэтому нет ничего удивительного в том, что в 1945 году митрополит Вениамин видел совершенно другое отношение к Церкви в Советском Союзе [28]. А в 1948 году столкнулся с уже изменившейся политикой и совсем другим отношением власти к Церкви, которому и пытался противостоять.

Вслед за описанными событиями, 6 ноября 1948 года, владыка начинает свой второй «сорокоуст» — служение сорока Литургий. Этот молитвенный подвиг он сопровождал записью своих мыслей, чувств и сердечных движений. Он пишет: «Прошло времени 21 год после того, как я писал первый сорокоуст по однородному предмету: о родине, о лояльности. Теперь обстоятельства поставили этот (и другие) вопросы снова, но уже в реальной обстановке: я — на родине, т. е. там, о чем думалось в Югославии теоретически, а теперь это ставится практически. На душе стало беспокойно: сгустились недоумения и осложнения. И снова нужно молиться. Снова начинается сорокоуст» [29].

Спустя несколько дней он продолжает: «Само собой случилось, как вывод из 8‑месячной жизни здесь, что я поехал к Патриарху и председателю Совета по делам Православной Церкви. <…> И рассказал им откровенно, оставив доклады. Председатель удивился, что здесь идут в таком виде дела (как это есть в действительности). И обещал уладить, приехав сюда через недели две… Но здешний представитель власти весьма огорчился, узнав (о чем я не скрыл от него через посредника о[тца] С[мирнова]) о моей поездке и направлении дела. И вот, по-видимому, нужно ждать дальнейших последствий дела — со скорбями для меня. Такова вкратце история дела и сорокоуста» [30].

Вскоре после этого, 17 ноября 1948 года, в его дневнике появляется новая запись: «Произошло неожиданное разрешение мучивших вопросов… Представитель из Москвы, помощник председателя Совета по делам Православной Церкви Сергей Константинович Белышев прибыл ко мне около 2 ч[асов] дня. До этого он имел разговор и с уполномоченным, и вместе с о[тцом] прот[оиереем] С[мирновым]. И выяснилось, что виноват не уполномоченный, а о[тец] С[мирнов], действовавший, как “ему казалось”. Это было весьма неожиданно для меня… Я благодарил приехавшего “ревизора”. И теперь остается принимать мне уже административные меры… Они наметились уже» [31].

Действительно, в докладе по итогам инспекционной поездки в Латвию С. К. Белышев значительную часть вины за сложившееся положение и разлад в отношениях между митрополитом и местным уполномоченным возложил на епархиального секретаря протоиерея Николая Смирнова. Секретарь епархиального управления до приезда митрополита в Ригу был «полновластным хозяином» в делах Рижской епархии, так как прежний архиепископ Виленский и Литовский Корнилий, временно управлявший епархией, редко сюда приезжал. С прибытием митрополита Вениамина положение протоиерея Смирнова оказалось «второстепенным и зависимым». Видимо, немаловажным фактором явился и финансовый вопрос. Оказавшись посредником между уполномоченным и митрополитом, протоиерей Николай Смирнов стал блокировать инициативы своего правящего архиерея. Стоит отметить и то, что сложившаяся ситуация вполне удовлетворяла уполномоченного Совета, главной задачей которого было не допустить активизации церковной жизни в республике. Фигура протоиерея Николая Смирнова, который продолжал тихо «править епархией» и, по выражению митрополита Вениамина, «мучить людей своим характером» [32], уполномоченного вполне устраивала. Однако сам владыка больше не мог допускать такого положения дел.

О роли епархиального секретаря можно судить по эпизоду с приемом на работу епархиального шофера. После того как митрополит Вениамин уволил прежнего шофера и принял нового, протоиерей Николай Смирнов сделал замечание: дескать, на это нужно получить разрешение уполномоченного. На самом деле разрешения уполномоченного не требовалось. Просто отец протоиерей был лично заинтересован в работе старого шофера, так как зачастую сам пользовался епархиальным автомобилем. Кроме того, шофер служил «глазами и ушами» протоиерея Смирнова: от него он всегда узнавал, что делает и куда ездит митрополит [33]. «Таким образом, — подытоживал Белышев в своем докладе, — не желая сам портить отношения с духовенством, митрополит Вениамин встал на провокационный путь в подаче заведомо ложного заявления, оклеветал нашего Уполномоченного и добился того, что их внутрицерковные дрязги разбирал не он сам, а представитель Совета» [34].

Митрополит, в свою очередь, писал в дневнике: «…я все более убеждаюсь, что основное дело (моя поездка в Москву) есть благое дело по существу: она была и остается попечением архиерея о своей пастве, — что составляет непременный долг мой. А иных путей я уже не видел: получилась петля, из которой не видно было исхода и дальше…» [35]. В такой петле находился не один только управляющий Рижской епархией. Почти повсеместно там, где правящий архиерей заботился исключительно об интересах Церкви, давление на него оказывалось не только извне, со стороны уполномоченного, но и изнутри, со стороны сотрудничавших с уполномоченным священнослужителей, которые зачастую были настроены против своего архипастыря. Неслучайно, спустя почти десять лет, уже на Саратовской кафедре владыка Вениамин бросил одному священнику такую фразу: «Жаль, что власть безбожная, я бы с вами со всеми расправился» [36]. Пока еще мы мало знаем о роли духовенства в противостоянии своим архипастырям в советские годы. Но фактор этот также стоит учитывать.

Указывая на ошибки Рижского уполномоченного, представитель Совета С. К. Белышев ставил в вину ему то, что тот не только не пытался выяснить причины создавшегося положения и наладить с митрополитом деловые отношения, но стал его игнорировать и «принял позу обиженного человека» [37]. «Это положение подтверждает такой факт, — сообщал Белышев, — что Уполномоченный т[оварищ] Смирнов даже не знал номер телефона митрополита Вениамина». В этом месте доклада своего помощника Карпов карандашом помечает: «Тем хуже для Смирнова» [38]. По поводу поручения написать митрополиту Вениамину статью для заграничной прессы С. К. Белышев пишет: «Вызов к себе митрополита Вениамина, хотя и по служебному вопросу, при существовавших взаимоотношениях т[оварищу] Смирнову не следовало бы делать, а нужно было поехать к нему самому, тем более в вопросе, который должен быть поставлен перед ним, был заинтересован уполномоченный, а не митрополит Вениамин» [39].

Другой серьезной ошибкой Рижского уполномоченного в докладе Белышева было названо то, что он по просьбе «работника МГБ Сметанина» «устроил через Епархиальный совет в дом отдыха епархии одну женщину под видом своей родственницы». «Это мероприятие, — продолжал Белышев, — МГБ проводило по оперативным соображениям в связи с намерением митрополита Вениамина поехать на отдых в этот дом отдыха. Этим самым т[оварищ] Смирнов скомпрометировал себя в глазах церковников тем, что использовал свое служебное положение в личных целях путем устройства на работу своей родственницы в дом отдыха епархии, а само оперативное мероприятие МГБ оказалось шито белыми нитками» [40]. Белыми нитками оказалось шито и участие протоиерея Смирнова в епархиальной жизни, а потому также не могло не вызывать раздражение в Москве. Итогом стала резолюция Карпова на докладе Белышева, которая гласила: «Тов[арищ] Смирнов допускал ошибки, и он был должен озаботиться организацией взаимоотношений с архиереем, а прот[оиерей] Смирнов воспользовался случаем и применил жульничество в своих интересах. Что касается Вениамина, то он нас известил, и он, конечно, опаснее, чем тот же поп Смирнов. Копия записки дана т[оварищу] Дубровскому. Надо проследить за “деятельностью” Вениамина и работой т[оварища] Смирнова. Карпов. 1/XII» [41].

Считая, что виной всему случившемуся является лишь один протоиерей Николай Смирнов, митрополит Вениамин просил Белышева устроить ему встречу с Рижским уполномоченным, чтобы «принести ему свои извинения за сделанную ему неприятность в связи с подачей жалобы, которая не подтвердилась, и для установления впредь нормальных деловых взаимоотношений» [42]. Такая встреча была организована. На ней была достигнута договоренность о том, что по всем вопросам, касающимся управления епархией, впредь митрополит Вениамин будет держать с уполномоченным личную связь без посредников.

На следующий день в своем дневнике владыка записал: «Вспоминаю вчерашнюю встречу с “ревизором” и уполномоченным. Она была очень хороша: было радостно на душе моей… И всё выяснилось дружественно. Я благодарил ревизора за приезд и развязку трудностей. Он произвел очень хорошее впечатление. А у уполномоченного я просил даже прощения за то, что несправедливо написал о нем, но я так был информирован другими… Всё кончилось благотворно обеим сторонам. Во всех делах я теперь могу открыто и откровенно обращаться к уполномоченному. И теперь мне это очень легко, слава Богу. Во внутрицерковные дела уполномоченный не вмешивается. Но я, когда захочу, буду иметь с ним совещание или сам, или через нового секретаря. Прежний секретарь, как я заявил ревизору и уполномоченному в беседе вчера (и они сказали: это ваше дело), мною освобожден от должности. Заменен уже новым лицом… Я их вызвал вчера и объявил… Как они все рады были! Поднес [Епархиальному] совету икону “Воскресения Христова” в благословение; и о[тец] И[оанн] Я[нсон] сказал: “Знамение воскресения нашего совета…” Было очень мирно и радостно» [43].

Разрешив конфликт с уполномоченным, митрополит Вениамин нажил себе врага в лице протоиерея Николая Смирнова и его окружения. Помимо увольнения Смирнова с должности епархиального секретаря, митрополит был вынужден пересмотреть и весь состав Епархиального совета. Из него были выведены священник Гавриил Ходун, священник Сергей Виноградов (с назначением епархиальным секретарем), протоиерей Николай Смирнов и протоиерей Иоанн Дубакин. Впоследствии в документах уполномоченного Совета по этому поводу было сказано, что «протоиерей Смирнов Николай и Дубакин Иоанн митрополитом Вениамином выведены из состава Епархиального совета как лица не угодные ему и по той причине, что на заседаниях Епархиального совета они имели свое личное мнение и его отстаивали» [44].

В состав обновленного Епархиального совета вошли: протоиерей Иоанн Янсон, священник Владимир Янсон и священник Симеон Варфоломеев [45]. Вскоре митрополитом был сформирован и так называемый «Малый совет», куда кроме него вошли протоиерей Александр Лисман и священник Симеон Варфоломеев. В этом Совете указания митрополита Вениамина оформлялись протоколом, а затем протокол утверждался на заседании Епархиального совета почти без изменений [46]. Таким образом, владыка укрепил свое единоначалие в епархии. Было ясно, что в сложившейся ситуации соборно решать дела в епархии не было никакой возможности.

Наконец, 29 ноября 1948 года митрополит единолично нанес визит уполномоченному и на следующий день записал в дневнике: «Вчера мне пришлось иметь встречу с советским представителем. Было очень мирно и дружно; благодарение Богу! А перед этим я заранее обдумал вопросы и на всё получил хорошие ответы. Сговорились, что будем оба встречаться. Вот и получился мир… Так устроилось благополучно. Благодарение Богу» [47].

Конфликт с уполномоченным, по-видимому, был улажен. Однако его разрешение привело к противостоянию с частью латвийского духовенства, группировавшегося вокруг отстраненных от Епархиального совета рижских протоиереев Николая Смирнова и Иоанна Дубакина. Вскоре появились слухи о том, что владыку намерены переместить в Крым, а архиепископа Крымского Луку (Войно-Ясенецкого) — в Ригу [48]. Кто был источником данных слухов, нетрудно догадаться. И несмотря на то, что слухи были тут же развеяны в письме Святейшего Патриарха Алексия лично митрополиту Вениамину [49], в Совете из истории конфликта в Латвийской епархии сделали определенные выводы: «Независимо от такого “мирного” разрешения вопроса о взаимоотношениях между уполномоченным и митрополитом Вениамином, — писал Белышев Карпову, — я считаю, что оставлять его на Латвийской епархии [50] не следует и если не сейчас, то по истечении какого-то срока нужно обязательно перевести на другую епархию в одну из внутренних областей Союза. Это вызывается тем обстоятельством, что митрополит Вениамин окружил себя весьма политически подозрительными людьми и кроме того среди церковников в Латвии у него очень большая питательная среда его “американским” настроениям, так как среди этой категории имеется много лиц, имеющих кое-какие связи с заграницей, поддерживавших фашистов и т. д., и блокирование с ними митрополита Вениамина нежелательно. В епархии же в одной из внутренних областей Союза у него такой возможности не будет» [51]. Напротив этого сообщения Председатель Совета оставил пометку: «Вместе с Вами об этом высказали наше мнение патриарху. 29/XII. Карпов». Перевод митрополита Вениамина «в одну из внутренних областей Союза» был теперь вопросом времени. До следующего сколь-нибудь значимого конфликта, который, к слову сказать, не заставил себя ждать. Ситуация, хотя и в несколько иной форме, повторилась уже со следующим уполномоченным по Рижской епархии А. А. Сахаровым. Желание уполномоченного удалить с Рижской кафедры митрополита Вениамина совпало и с желанием республиканских властей, недовольных активностью архипастыря. В итоге в марте 1951 года владыка был переведен на Ростовскую кафедру. Однако за это время он смог выпустить несколько номеров епархиального «Бюллетеня», совершить несколько постригов, пополнив женский Рижский монастырь, укрепить кадры духовенства, организовать скит-дачу в Дубултах и многое другое.

* * *

Подводя итог рассмотренному в статье конфликту между уполномоченным Совета и управляющим епархией, можно сказать, что и для Н. П. Смирнова, и для С. К. Белышева, и для самого председателя Совета Г. Г. Карпова митрополит Вениамин оставался неудобным архипастырем, воспринимался в качестве угрозы проводимой ими политики по отношению к Церкви («опаснее, чем тот же поп Смирнов»). Для советской власти удобны были только две позиции духовенства: непризнание советской власти, автоматически ставящее священника вне закона, или полное подчинение, позволяющее предвидеть и при необходимости контролировать его действия. Позиция митрополита Вениамина, которая лучше всего характеризуется евангельскими словами «Кесарю — кесарево, а Богу — Божие», совершенно не вписывалась в эту схему.

Хорошо образованный, имеющий огромный опыт общения с церковными и светскими властями в различных государствах, митрополит Вениамин умел четко разделить для себя гражданское и духовное. Оказывая полное повиновение (лояльность) по отношению к советской власти, в духовном плане он видел своими начальниками лишь Христа и совесть. Простота и искренность — следствия его скромного происхождения — делали его мысли и чаяния легкодоступными для обширной паствы. Через проповеди и простое общение он зажигал окружающих огнем своей веры. Но при этом не давал советской власти ни одного формального повода для критики его отношения к советскому законодательству. В результате фигура митрополита Вениамина становилась неудобной во всех отношениях: как для власти, не нашедшей рычагов воздействия на архипастыря, так и для той части духовенства, которая прикрывала собственную духовную ущербность необходимостью подчиняться советской власти «не за страх, а за совесть». И только народом — паствой и верными Христу пастырями — владыка всегда был почитаем и любим, и остается таковым же сегодня.

[1] Цит. по: «Разработку Луки продолжаем…»: Святитель Лука (Войно-Ясенецкий) и Крымская епархия. 1946–1961. Сборник документов. М., 2011. С. 9.

[2] В журнале заседания Священного Синода № 12 от 1 июня 1948 г. было сказано: «Предложить Митрополиту Рижскому Вениамину, не задаваясь пока широкими планами епархиального издательства, выпускать, по соглашению с Уполномоченным, периодические бюллетени, на правах рукописи об официальных распоряжениях Епархии». ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 59. В своей докладной записке Г. Г. Карпову 6 октября 1948 года митрополит Вениамин пишет об издании бюллетеня: «Я отправил ходатайство в Патриархию; и оттуда пришло разрешение. Всё это было сообщено Уполномоченному, и представлен пробный экземпляр ему (здесь прилагаемый в копии). И опять последовал отказ через секретаря Епархиального Совета». ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 4. Д. 27. Л. 11 об.

[3] Латвийский национальный архив (далее — ЛНА). Ф. 1452. Оп. 1. Д. 53. Л. 63.

[4] Государственный архив Российской Федерации (далее — ГАРФ). Ф. Р‑6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 10 об.

[5] ЛНА. Ф. 1452. Оп. 1. Д. 53. Л. 49.

[6] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 10 об. — 11.

[7] Там же. Л. 10 об.

[8] Там же. Оп. 1. Д. 404. Л. 62; ЛГА. Ф. 1452. Оп. 1.
Д. 53. Л. 62.

[9] Там же. Л. 93.

[10] ЛНА. Ф. 1453. Оп. 1. Д. 53. Л. 60.

[11] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 18.

[12] Там же. Л. 10.

[13] Российский государственный архив социально-политической истории (далее — РГАСПИ). Ф. 17. Оп. 16. Д. 6. Л. 180.

[14] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 12 об.

[15] Письма патриарха Алексия I в Совет по делам Русской православной церкви при Совете народных комиссаров ― Совете министров СССР. 1945–1970 гг. М.: Росспэн, 2009–2010. Т. 1. С. 416.

[16] ЛНА. Ф. 1452. Оп. 1. Д. 53. Л. 69.

[17] Там же. Л. 68.

[18] «Письма…» С. 416–417.

[19] Там же. С. 417.

[20] Там же.

[21] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 63.

[22] Там же. Оп. 7. Д. 27. Л. 12.

[23] Олещук Ф. Коммунизм и религия // Советская Латвия. 10 октября 1948 г. № 241 (1224). С. 2.

[24] Там же.

[25] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 16. Д. 6. Л. 180.

[26] Там же. Л. 181.

[27] Болотов С. В. Русская Православная Церковь и международная политика СССР в 1930-е — 1950-е годы. М., 2011. С. 257.

[28] См.: Просветов Р. Ю. Участие митрополита Вениамина (Федченкова) в Поместном Соборе в Москве в 1945 году и его впечатления от поездки в СССР // II-е Вениаминовские чтения, 16 октября 2014 г.; Тамбовские епархиальные ведомости. 2015. № 1. С. 28–33; Вениаминовские чтения. Выпуск 1. Тамбов, 2016; Интернет-журнал Православие.ру. 15 сентября 2015 г. Режим доступа — http://www.pravoslavie.ru/put/82124.htm.

[29] Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 199.

[30] Там же. С. 200.

[31] Там же. С. 221.

[32] Там же. С. 225.

[33] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 69.

[34] Там же. Л. 69–70.

[35] Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 201.

[36] См.: «Я таков и теперь, каким был прежде». Изгнание митрополита Вениамина (Федченкова) с Саратовской кафедры // Православие и современность. № 35 (51). 2015. С. 89–97.

[37] ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 71.

[38] Там же. Л. 72

[39] Там же.

[40] Там же.

[41] «Письма…» С. 417.

[42] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 71.

[43] Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 223–224.

[44] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 100.

[45] Там же. Л. 96–97.

[46] Там же.

[47] Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 244.

[48] См.: Вениамин (Федченков), митр. Указ. соч. С. 208.

[49] Там же. С. 261.

[50] Так в документе.

[51] ГАРФ. Ф. Р-6991. Оп. 1. Д. 404. Л. 71.

Журнал «Православие и современность» № 40 (56)

https://eparhia-saratov.ru/Articles/proshu-dat-mne-vozmozhnost-raboty-zdes