ПРЕПОДОБНЫЙ ВАРСОНОФИЙ ОПТИНСКИЙ И КУЛЬТУРА

В XIX столетии в Российской империи религия считалась государственной обязанностью, где в подтверждение лояльности к правительству всем занимающим самую малую должность следовало приносить справку об участии один раз в год в исповеди и причащении.

Но при этом вера как таковая считалось уделом простого народа, в основном крестьян, а также мещан и рабочих,  то есть всех тех, кто в законодательных актах с XVIII века именовался «подлым сословием».

В аристократическом, дворянском кругу говорить о вере было не принято. Тем более не была принята глубокая религиозность. Между тем, конечно, и среди аристократов находились люди, которые вдруг ощущали веру в Бога как своё призвание и смысл. Как правило, им приходилось нелегко. Вспомним здесь хотя бы жизнь Николая Гоголя, Ивана Киреевского, Игнатия Брянчанинова. Человеком оказался и преподобный Варсонофий Оптинский.

Вглядываясь в историю XIX века, мы замечаем, что подлое сословие и аристократы соприкасались между собой только в одном месте империи. Этим местом был монастырь Оптина пустынь.

Варсонофий Оптинский, аристократ и военный, принимает монашество в 46 лет как итог многих размышлений и переживаний.
Он ценил классическую музыку и вообще разбирался в музыке и литературе.

В его дневниковых записях, составленных, когда он был уже духовником и старцем, много суждений о  культуре, музыке, литературе и писателях. Столь же много, как и у другого оптинского старца Нектария.

Но, читая записки Варсонофия, мы видим перед собой не целостную богословскую систему взглядов на культуру, не то богословское осмысление творчества, которое мы встречаем в догматике Иоанна Дамаскина, у святых каппадокийцев и некоторых отцов поздней античности (Иустина Философа), у Григория Паламы или у христианских мыслителей XX века, таких как святой Софроний Сахаров, митрополит Антоний Сурожский, Оливье Клеман или А. Шмеман.

Варсонофий не ставит перед собой задачи богословского осмысления культуры, как вышеперечисленные люди. Его мысли – это скорее зарисовки, миниатюры, впечатления сердца. Они имеют прикладной нравственный характер, так как были обращены к конкретным людям – его слушателям, которых старец старался возвести на высоту.
Отсюда некоторая противоречивость суждений, она на самом деле вызвана тем, что задачей Варсонофия была, повторюсь, не богословская характеристика культуры и литературы как явления, а стремление помочь тем конкретным людям (чаще всего монахам его монастыря) справиться с теми или иными личными их проблемами.

Возьмем, например, такой отрывок из дневника Варсонофия:

«В своем стремлении к этому Граду Господню душа иной раз находит утешение в музыке. Я в миру любил серьезную музыку – Бетховена, Шуберта, например. Иду как-то с концерта. Встречается мне знакомый и спрашивает:
– Откуда вы идете и отчего вы такой радостный и торжественный?
– В концерте был. Что за чу́дная музыка! В какой восторг приводит она душу!
– Нет, есть иные высшие восторги, выше всяких восторгов от музыки. Сходили бы вот к такому-то, он вас в иную область, в область восторгов от молитвы.
И он не солгал. Я любил бывать в церкви, особенно у всенощной в нашем Воскресенском соборе. Любил полумрак, тихий, мерцающий свет лампады, там особенно хорошо молиться. Вот и вы сейчас пойдете ко всенощной, помолитесь там, постарайтесь помолиться хорошенько, постарайтесь войти и углубиться в себя. Ведь в каждом из вас есть мир неизреченной красоты, в котором таится много чистых восторгов, неизглаголанных радостей. Войдите в себя – и они откроются вам. Впрочем, не ждите от молитвы одних восторгов, не унывайте, когда не ощутите радости. Ведь и так бывает: стоишь в церкви, а внутри как будто не сердце, а деревяшка, и деревяшка-то еще и не оструганная. Ну что же, и за то, то есть за деревяшку, слава Богу! Значит, так надо было. Ведь иная душа, пережив высокие восторги, и возомнить о себе может, а состояние ‟окамененного нечувствия” смиряет ее. И вообще, мы не можем требовать от Бога молитвенных восторгов. От нас требуется молитвенный труд, а радость посылается от Бога, когда это угодно Богу и нам на пользу. Итак, будем молиться Ему и положимся во всем на Его святую волю».

Сто́ит ли искать здесь противопоставления значения творчества и молитвы?   Очевидно, что эти слова относились к людям, для которых важность культуры и так была очевидна, а вот значение молитвы – нет.

Здесь нужно заметить, что Варсонофий был старцем для интеллигенции и аристократии. Простолюдины ходили к старцу Иосифу.

Не нужно удивляться такому разделению специфики старческой работы. Иеромонах Рафаил (Нойка) – румынский подвижник, богослов, ученик старца Софрония (Сахарова), долгое время живший в Англии, где обрёл веру и православие благодаря своему духовному наставнику святому Софронию, пишет об этом явлении, что разные духовники (даже великие) существуют в мире для того, чтобы к ним приходили спасаться и учиться находить Бога разные виды людей.

Потому неудивительно, что Иосиф Оптинский, родившийся в селе Городище Харьковской губернии, крестьянин, сын сельского головы, мог лучше вникнуть в проблемы крестьян. А Варсонофий, аристократ и интеллигент, прекрасно понимал тревоги и переживания дворянства.

Учитывая это, нам станет яснее некоторая амбивалентность взглядов Варсонофия на культуру и литературу. С одной стороны, интерес и личное отношение к жизни писателей, а с другой – старание направить своих слушателей от мыслей о культуре к молитве.
Это старание не было богословской позицией старца, так как он не занимался богословским осмыслением творчества. Это было обращение к тем конкретным людям, которые, будучи дворянами, дорожили культурой и участвовали в ней по мере сил. Но они, как и почти все дворяне тогдашней Российской империи,  ничего или почти ничего не знали о духовной жизни и вере. Принимая во внимание этот факт, мы можем понять направленность многих высказываний Варсонофия о творчестве того или иного писателя или музыканта.

Можно сказать, что Варсонофий хотел перевести своих слушателей из состояния «христиан по культуре» в состояние осмысленной веры и выбора. Ведь «христианами по культуре» тогда были многие дворяне, но мало кто из них делал усилие соотнести свет красоты, музыки, балов, картинных галерей, театров с Тем, в Ком лежит основание всей существующей красоты.

Есть об этом рассказ у Аркадия Аверченко, написанный им в эмиграции.
В сюжете два бывших сенатора, бежавшие от революции 1917 года, вспоминают своё прошлое.

«– А помните наши петербургские закаты…
– Ну!!
– Небо – розовое с пепельным, вода – кусок розового зеркала, все деревья – темные силуэты, как вырезанные. Темный рисунок Казанского собора на жемчужном фоне…
– И не говорите! Не говорите! А когда зажгут фонари Троицкого моста…
– А кусочек канала, где Спас на Крови…
– А тяжелая арка в конце Морской, где часы…
– Не говорите!
– Ну скажите: что мы им сделали? Кому мы мешали?
– Не говорите!
Оба старика поникают головами… Потом один из них снова распускает белые паруса сладких воспоминаний и несется в быстрой чудесной лодке, убаюкиваемый – все назад, назад, назад…
– Помните постановку ‟Аиды” в Музыкальной Драме?
– Да уж Лапицкий был – ловкая шельма! Умел сделать. Бал у Лариных, например в ‟Онегине”, а?
– А второй акт ‟Кармен”?
– А оркестр в ‟Мариинке”? Помните, как вступят скрипки, да застонут виолончели – Господи, думаешь: где же это я – на земле или на небе?!»

Здесь, в этом диалоге двух стариков сенаторов, Великое имя упоминается просто как присказка, не больше. Всё, что они перечисляют и ценят, драгоценно, но либо как путь к сути, либо когда обрётшие суть смотрят на такие вещи, как на дары Господни.
Всё названное сенаторами, как и вообще всё в этом мире, не может быть хорошим тогда, когда становится идолом. Клайв Льюис писал об этом в сказке «Расторжение брака»:

«В естественной любви есть то, что ведёт в вечность, в естественном обжорстве этого нет. Но в естественной любви есть и то, за что её можно счесть любовью небесной, и на этом успокоиться. Медь легче принять за золото, чем глину. Если же любовь не преобразишь, она загниет, и гниение её хуже, чем гниение мелких страстей... Есть только одно благо – Бог. Всё остальное – благо, когда смотрит на Него, и зло, когда от Него отвернется. Чем выше и сильнее что-либо в естественной иерархии, тем будет страшнее оно в мятеже. Демоны – не падшие блохи, но падшие ангелы. Культ похоти хуже, чем культ материнской любви, но похоть реже становится культом».

И Варсонофий Оптинский, будучи гениальным духовником, чувствует эту слабость людей его века и обращает свой удар именно туда, чтобы исцелить такую ложность восприятия, в которой его современники аристократы не видят ничего плохого.
Они и так знают, что в мире есть красота. Старец хочет обратить их к её источнику.

Точно так, как, живи он сейчас, и мы услышали бы от старца советы читать классику, ходить в театр, смотреть достойные фильмы и избегать всевозможных детективов, сериалов и ток-шоу. Потому что современный человек, наоборот, измельчал до такой степени, что с ним часто невозможно говорить на высокие темы просто потому, что в его сердце нет ничего высокого и он полностью занят делами общества ложных человеческих отношений.

В христианстве существует невероятно высокая культура мысли и осмысления бытия. То значение человека, которое открывается в христианстве, и значение его высоких трудов умножения красоты и добра – самое высокое из всего, что знала человеческая мысль за тысячелетия истории, потому что высота христианства – Божественна.

Чтоб понять не только высказывание того или иного подвижника и мыслителя, но и контекст, и повод его речи, часто обращённый к конкретному, слушающему подвижника человеку, и соотнести его мысль с целостным восприятием христианских мудрецов и отцов, нужно каждый раз проделать определенный труд. Но в конце такого труда нас будет ждать только радость.

Мне приходилось видеть, что люди, даже имея возможность обратиться к известному им старцу, не делают этого, потому что боятся узнать волю Божью и  Божью мысль, думая, что она принесет им боль. Но если они всё же отважатся узнать её, то вместе с ней к ним приходит и счастье.

Ф. Достоевский замечал, что люди, ждавшие приёма перед кельей святого Амвросия Оптинского, часто сидели хмурыми и боящимися, а выходили от старца ликующими и счастливыми.  Такова мудрость святых отцов: она умеет приносить счастье всякому человеку, стремящемуся к добру.

Артём Перлик

https://pravlife.org/ru/content/prp-varsonofiy-optinskiy-i-kultura