Преподобный Антоний Печерский: у истоков Киево-Печерской лавры. Елизавета Пронь

Днепр всегда был необычайно хорош – в любую погоду, в любое время года он все так же величественно нес свои воды, то раскатисто грохоча на порогах, то разливаясь спокойной гладью. В своем неподражаемом величии он не менялся никогда, на протяжении всей моей жизни.

Менялся только я. Сначала был поражен этой рекой еще юным мальчиком Антипой, потом пришел на ее берега зрелым мужем, иноком Антонием, видел днепровские кручи как игумен Печерской обители. Сейчас его седоватые волны предо мною уже, пожалуй, в последний раз. Господь даровал мне долгую жизнь, и я, грешный, пытался прожить ее по Его заповедям. Получилось ли – судить не мне. Ведаю, что уже вот-вот предстану пред Престолом Вседержителя. Что скажу Ему, моему Царю и Владыке, на Которого даже ангелы небесные не смеют взирати?

Жизнь пробежала одним днем. Монаху не подобает тратить время на пустые воспоминания – слишком дороги они, эти драгоценные земные минуты. Иноческий удел – непрестанная, усердная, сердечная молитва, искренняя, из глубины сердца. Еще помолиться, еще испросить прощения прегрешений, еще, еще и еще. Жить, готовясь к жизни вечной. Но сейчас, в сени и спокойствии пещеры, попрощавшись с братией и затворившись от мира, в полной тишине я слышу звуки и голоса – это воспоминания давно минувших дней тревожат мой покой.

Господи, помилуй мя, грешного!

Любеч, вотчина Малуши, матери великого князя Владимира. Родной дом, отец, мама. Как же давно это было! Мои добрые родители, они даже не отговаривали меня от желания облечься в иноческий образ – их сердца так же, как и мое, были проникнуты страхом Божиим. А мною, помимо благоговения и любви ко Господу, двигало и юношеское любопытство. Я желал увидеть собственными глазами те страны, где родился, жил и пошел на крестные страдания наш Спаситель.

Еще больше интерес подогревали и рассказы богомольцев-странников о дальних краях, о подвигах монахов и отшельников. Подрастая, более всего жаждал я принять образ ангельский – так, мне казалось, я смогу быстрее постигнуть все истины нашей веры и обрести путь ко спасению. Наслушавшись о подвижнической жизни иноков-аскетов, я, как смог, выкопал себе пещеру в двух верстах от города и жил там, неумело пробуя молиться. Но сердце было неспокойно – что-то внутри звало меня, и душа рвалась в неизведанное. Куда – пожалуй, и сам не знал.

Еще мальчиком я восторгался красивыми томами богослужебных книг, с вычурной вязью письма и красочными рисунками возле заглавных буквиц. Батюшка уважительно говаривал – от греков. Именно там, решил я, и есть главный оплот веры и пристанище монахов. Так, оставив родителей и мирскую жизнь, я, Антипа из Любеча, и отправился в Греческую страну.

Господи, милостив буди мне грешному!

Цареград встретил велелюдием, ослепил блеском златоглавых храмов и золоченными окладами образов, поразил благозвучием церковного пения и размахом служб. Но не этого искала душа – хотелось тишины и спокойствия, и я отправился дальше, на Святую Гору. К Афону приплыли на рассвете. Когда моя нога коснулась земной тверди, я упал ниц – вот он, Удел Пресвятой Богородицы. Много обителей обошел я в те дни. Но не величие монастырских стен удивляло меня – дивился жизни в них святых отцов, которые, будучи во плоти, возвышались над человеческой природой, подражая в подвигах бесплотным ангелам.

Господи, ты Един ведаешь, насколько сильно я тогда хотел уподобиться этим инокам! По промыслу Твоему я пришел в обитель, ставшую мне домом, – монастырь Эсфигмен. Это был особножительный монастырь, здешние насельники, в зависимости от своего духовного опыта, подвизались на значительном расстоянии друг от друга, даже не общаясь между собою, лишь окормляясь у одного старца-игумена. В воскресные дни и праздники они собирались вместе в монастырском храме на Божественной Литургии, а потом так же соборно вкушали праздничную трапезу. Такое безмолвное монашество я возлюбил всем сердцем и всячески старался с Божией помощью преуспеть в нем.

Спаси Господи и игумена Эсфигменской обители – это был поистине прозорливый монах. Он внимательно выслушал мое прошение и внимательно посмотрел – сначала мне в глаза, а потом куда-то словно сквозь меня.

Через некоторое время здесь же, в Эсфигмене, я и принял постриг. Так проходили годы. Инок из меня был такой себе, множество прегрешений и обыкновенные человеческие слабости бороли меня, а я пытался бороть их – молитвой и постом – этим обоюдоострым мечом. Не все давалось просто, но я старался уничижать собственную гордыню смирением и послушанием. Но получилось ли?

Господи, милостив буди мне грешному!

Однажды игумен призвал меня и сказал то, от чего земля ушла у меня из-под ног:

– Антоний! Иди обратно в русскую землю – пусть и там живущие через тебя преуспевают и утверждаются в вере христианской; да будет с тобою благословение Святой Горы!

Меня ждала родная Русь, Любеч и Днепр, и днепровские кручи. Хотел ли я идти домой – и сам не знал, таким привычным стали для меня и Афон, и уединенность, и возможность непрестанной молитвы, и чувство единения с Богом. Смогу ли я там чувствовать себя так же спокойно? Помилуй, Господи!

Русь встретила меня неприветливо. Киевская суета забирала душевный мир, к тому же и те немногочисленные монастыри, строящиеся иноками из греков, пришедшими для крещения Руси с митрополитом Михаилом, не имели совершенного чина и устава общежительного. Трудно было принять такие порядки, поэтому я не остался ни в одной из этих обителей. Обошел вдоль и в поперек днепровские склоны и возле Берестова таки нашел старую покинутую варяжскую пещеру. Некогда они прятали в ней свои сокровища, а я сейчас хотел спрятать своего немощного человека. Прожил здесь, правда, недолго – вскоре преставился благоверный князь Владимир, и власть перешла к окаянному Святополку. После мученической кончины князей Бориса и Глеба, узрев такое кровопролитие, я не выдержал и сбежал от этой боли и зла опять к Матери Божией, на Афон.

Сердце опять обрело покой, но где-то, на самом его дне, я прятал чувство, что оставил начатое незаконченным – от себя ведь далеко не сбежишь.

А тут еще и отец игумен опять пришел и поведал об неожиданном извещении Свыше: «Антоний брат, есть Божья воля, чтоб ты шел опять в Святую Матушку Русь, и да будет над тобой благословение от Святой горы». Сказал игумен, что Сама Богородица желала сделать Киев оплотом христианской веры на земле – следующим после Иверии и Афона, и не оставит своих забот о будущей Лавре. Поможет в сооружении и украшении главного ее храма – Успенского. «Много от тебя произойдет черноризцев», – от этих слов игумена меня бросило в жар. «Иди с миром», – благословил меня этот добрый человек, и я, положившись на волю Божию, отправился в путь.

Шел 1028 год, на Руси правил великий князь Ярослав Мудрый. После прибытия в Киев ноги сами понесли меня на днепровские кручи. Стал, осмотрелся, перекрестился. Хорошо помню, как истово молился тогда со слезами: «Господи, да будет на месте этом благословение святой Афонской горы и молитва моего старца, который меня постриг, и утверди, Господи, жительство мое здесь».

После жил здесь. Мне было надо немного: молитва, сухой хлеб, чистая вода. Старался вкушать в меру – через день, иногда через два; порою получалось и неделю бодрствовать. Своими руками копал пещеру. Досаждало только, что о месте моего уединения стали прознавать люди. Некоторые приходили, принося нужные припасы и прося благословения; другие же желали и жить здесь. Что я, грешный инок, мог дать им? Только свои простые молитвы.

Помощь Господа чувствовалась явно, ни на один миг Он не оставлял меня, немощного, и вскоре послал мне утешение, отраду и помощь – учеников Никона и Феодосия, а после них и еще братия стала собираться вокруг моей пещерки. В постриге я не отказывал никому. Понимал, что Господь сам устроит их жизнь далее. Как-то, уже после кончины благоверного Ярослава, когда на престол сел князь Изяслав, ко мне пришел юноша Варлаам, сын знатного боярина Иоанна, а потом Ефрем, слуга княжеский, просившие пострига. Если бы я знал, сколько потом придется претерпеть за это и мне, и братии…

Господи, милостив буди мне грешному!

Прогневав князя этим постригом, я оказался в Чернигове и пробыл там, окруженный заботой и вниманием добрых людей, четыре года. На Болдиных горах, возле города, ископал пещеру и находился в ней, творя молитву. Господь управил так, что со временем здесь появился целый комплекс подземных келий с ходами и церквушками – будущий монастырь, посвященный Пресвятой Богородице.

В это же время Господь еще раз посетил меня Своею милостию. Ко мне приходило много больных, и я искренне молился за них, давая им с благословением лекарские зелья, которые употреблял и сам. Недужные, вкусив их, делались здоровыми, какой бы болезнью ни были одержимы, но не я – Господь их исцелял.

Господи, милостив буди мне грешному!

В 1072 году князь Изяслав посчитал, что пришло время забыть прошлые обиды, и призвал меня в Киев. Ноги уже не слушались так, как тогда, когда я впервые пришел в мать городов русских. Но меня ждал не только князь, надо было закончить то, что уготовал для меня Божий промысел, – выбрать место под сооружение Киево-Печерской каменной Успенской церкви.

Я часто вспоминал слова Давида: «Если Господь не созиждет дома, напрасно трудятся строящие его». Всуе считают люди, что это я построил Успенскую церковь, – это все милость Царицы Небесной. Как-то я молился у себя в пещере, как обычно, и вдруг узрел себя предстоящим перед Пресвятой Богородицей в граде Константинополе. Вместе со мной рядом преклонил колена и Феодосий. Матерь Божия передала нам золото на возведение храма в Ее имя, а мы тотчас же оказались опять в Киеве. Я еще не знал ровным счетом ничего: ни где будет эта удивительная церковь, ни кто будет зодчим. Были только средства на постройку. Вскоре из Греции прибыли каменщики и возвестили о чуде, случившимся с ними. Тогда я еще раз возблагодарил Господа за его дивный промысл о нас, грешных.

От князя Святослава также был чудесный подарок – по внушению Божию он подарил под церковь принадлежавшее ему поле, примыкавшее к моей пещере. А потом и Сам Царь Славы, Господь Иисус Христос явился мне, недостойному, когда я стоял на молитве.

– Антоний! – сказал Господь, – ты обрел благодать предо Мною.

Услышав это, я дерзнул испросить у Господа, чтобы в эту ночь по всей земле была роса, а на предполагаемом для церкви месте – суша; в другую же ночь я осмелился испросить повсюду сушу, а на место, угодное Ему для храма, росу. На третий день, уверившись в угодности нашего дела Господу, я размерил избранное место золотым поясом, взятым с иконы Спасителя. Так здесь и была поставлена чудотворная печерская церковь, «небеси подобная».

После этого пришла пора мне приуготовлять самого себя к отшествию к Церкви вечной.

Господь даровал мне долгий век – вот уже 90 лет я топчу землю. Понимаю, что пришло время исполнить слово апостольское: «имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше, а оставаться во плоти нужнее для вас». Сегодня я простился с братией и со спокойным сердцем вернулся сюда, в свою пещеру. Я сам приготовил себе место для погребения и хочу отойти ко Господу здесь, в ее тиши и уединении. Знаю, что мощи мои будут скрыты от людского взора – как только Господь призовет меня, своды рухнут и погребут мое бренное тело. Открыто мне и то, что обитель моя станет еще одним уделом Пресвятой Богородицы, а в ее пещерах упокоятся много преподобных молитвенников о столь любимой мною Руси.

Еще раз взгляну на Днепр. Как же он необычайно хорош. Мне кажется, что именно такие реки текут в обителях вышних. Что-то слабость меня одолевает… Пора в пещеру. Ныне отпущаеши раба Своего, Владыко, по глаголу Твоему с миром…

Господи, милостив буди мне, грешному!

http://uoj.org.ua/publikatsii/chya-to-zhizn/prepodobnyy-antoniy-pechersk...