Предпостовые размышления о масленице и широте души. Протоиерей Игорь Рябко

Широта славянской души – потрясающее явление. Страшно, однако, когда по широте своей, душа выходит из берегов. Об этом мы и поговорим накануне Великого поста.

Вас на Масленицу ждем!

Встретим масленым блином,

Сыром, медом, калачом,

Да с капустой пирогом.

Всех нас пост Великий ждет,

Наедайся впрок, народ!

В фильме «Сибирский цирюльник» одна из самых впечатляющих сцен – это картина Широкой Масленицы. Размышления Джен (роль которой замечательно сыграла Джулия Ормонд) о нашей стране, ее обычаях и нравах, открывают тайну специфики менталитета славянского народа.  Один из героев Ф. М. Достоевского говорит об этом так: «Широк человек, слишком широк, я бы сузил».

Возвышенно и восторженно передается эта широта в размышлениях некоторых философов-славянофилов, в поэзии, художественной литературе. «Вообще, в этой удивительной стране все в крайностях: полуголые мужики на льду реки лупят друг друга до полусмерти, а потом просят друг у друга прощения, на войну – с песнями, под венец – в слезах… И все всерьез! Все до конца» (Сибирский цирюльник).

Такой маятник «из крайности в крайность» – это одна из особенностей характера нашей «широкой» души. Но я не могу разделить этих восторгов. Когда человек ныряет с головой во все то, что в Великий пост уже будет нельзя, а потом выныривает для того, чтобы сразу же начать жить впроголодь в первые дни поста, то это еще можно как-то пережить. Но когда после Великого поста и сугубого воздержания на Страстной седмице, он начинает широко разговляться на Светлой, то, по свидетельству дореволюционных источников, это нередко заканчивалось трагедией. Вяленая конина с водкой после недели на нескольких просфорах и воде приводила, бывало, и к кладбищу.

Но это частности, а я на этот вопрос посмотрел бы шире. Разгулье на широкую Масленицу и уход в строгую аскезу в Великий пост – это некая икона национального менталитета, который не раз приводил наше общество к национальной трагедии. Каким-то странным образом с самых давних времен в славянских народах уживаются доброта и жестокость, лень и трудолюбие, глубокая вера и агрессивный атеизм, православное благочестие и грубое язычество.

Нам нужно обязательно «хватить через край, в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и, нередко, броситься в нее, как ошалелому, вниз головой», – уверяет Ф. М. Достоевский.

«Я не пьян, я – счастлив», – так охарактеризовал себя один из героев фильма Никиты Михалкова. Середина – не наш формат. Нам нужно обязательно «хватить через край, в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в нее наполовину, заглянуть в самую бездну и, нередко, броситься в нее, как ошалелому, вниз головой», – уверяет Ф. М. Достоевский. И это не есть предмет восторга, а скорее повод для покаянного осмысления своей тяжелой наследственности.

«Перенести я не могу, что иной, высший даже сердцем человек и с умом высоким, начинает с идеала Мадонны, а кончает идеалом содомским», – размышляет один из персонажей Федора Михайловича, Димитрий Карамазов. Эта странная черта национального характера, по сути, привела к страшной трагедии Октябрьского переворота. Из любви к Родине родные братья, один из которых служил у белогвардейцев, а другой в Красной армии, с ненавистью убивали друг друга. У каждого из них была своя светлая идея и своя правда, но не было одного – Евангельской любви.

Как ни старались большевики перенести этот разгоревшийся огонь революции в Европу, у них ничего не получилось. Потому что немецкие рабочие и крестьяне оказались не с такой широкой душой, как у нас. У них хватило трезвости ума понять, что им предлагают и какие это будет иметь последствия. Дело здесь не в том, что в Германии не было соответствующих условий для революции, а в том, что менталитет немцев и русских был совершенно разный.

Б. Райтшустер жил в России достаточно долго, с 1999 по 2015 год. Вот что он пишет: «Однажды я жил в русской семье на окраине. Муж был местным пьяницей и каждые три месяца уходил в запой. Он приходил ночью, требовал денег и водки, а жена запрещала ему пить и кричала. Я был свидетелем драматичных сцен, сильных колебаний эмоций. Для немца такая синусоида – это шок». Вы думаете европеец с отвращением отворачивается от подобных сцен? Ничего подобного: «Я был восхищен, – продолжает Б. Райтшустер, – интенсивностью переживаний, постоянными изменениями. В сравнении с российскими джунглями Германия – это скучный и упорядоченный зоопарк». Да, но одно дело восхищаться этой «синусоидой» в гостях, а другое дело перенести ее в свой дом.

Каким-то диким и парадоксальным образом в одной душе часто сочетаются блаженный князь Мышкин и пафосный Хлестаков.

Протоиерей Георгий Флоровский тесно связывает особенности славянского характера со всей историей нашей культуры: «Вся она в перебоях, в приступах, в отречениях или увлечениях, в разочарованиях, изменах, разрывах. Всего меньше в ней непосредственной цельности». Каким-то диким и парадоксальным образом в одной душе часто сочетаются блаженный князь Мышкин и пафосный Хлестаков.

Какое отношение это имеет к нам, нынешним, живущим в ХХI веке? Масленицу мы уже не гулям с таким широком размахом, да и зажаты мы в такие тиски, что сильно уже и не поколеблешься. Все это так, но внутри нас так ничего и не изменилось.

То, что сегодня происходит в нашей стране еще раз подтверждает мысль Ивана Бунина, которую он метафорически выразил в «Окаянных днях»: «Крестьянин говорит: народ – как древо, из него можно сделать и икону, и дубину, в зависимости от того, кто это древо обрабатывает – Сергий Радонежский или Емелька Пугачев». Так вот и выходит: мы – страна единства самых непримиримых противоположностей. Но только над «деревом» нашего народа сейчас работает не Емельян Пугачев, а Великий Инквизитор, герой все тех же «Братьев Карамазовых». Он хорошо знает, что нужно для того, чтобы превратить человека в безмозглую дубину.

«Тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его всё были хлебы», – говорит Инквизитор.

Человек, лишенный понимания смысла своей жизни, уже не человек, а животное. Если мировая жизнь не имеет высшего Смысла, если нет Бога и бессмертия, то остается только одно – устроение земного человечества по Шигалеву (см. роман Ф. М. Достоевского «Бесы»). Бунт против Бога неизбежно приведет к истреблению свободы, а революция, имеющая в своей основе атеизм, к безграничному деспотизму. То, что происходит сегодня в нашей стране, и есть самая настоящая «Шигалевщина».

Шигалев предлагает «...в виде конечного разрешения вопроса, — разделение человечества на две неравные части. Одна десятая доля получает свободу личности и безграничное право над остальными девятью десятыми. Те же должны потерять личность и обратиться в покорное стадо животных… У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносить. Каждый принадлежит всем, а все – каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях – клевета и убийство, но главное – равенство. Первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Рабы должны быть равны: без деспотизма еще не бывало ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство» (Ф. М. Достоевский «Бесы»).

Какое замечательное пророческое прозрение великого писателя! Настоящий гений всегда выше самого себя в жизни.

Федор Михайлович смог прочувствовать своей душой то, что ожидает его потомков в будущем. Но как человек с широкой душой реагирует на построение вокруг себя шигалевского общества? Традиционно, как и раньше, у него есть три способа справиться с действительностью: пить, сойти с ума или смеяться. К сожалению, молитва и покаяние в этом арсенале у большинства наших сограждан уже давно не числится.

Так и получается: «Иногда нам кажется, что мы мстим жизни. А потом оказывается, что мы мстим сами себе». (Сибирский цирюльник).

https://spzh.news/ru/chelovek-i-cerkovy/78117-predpostovyje-razmyshlenij...