Постскриптум к Неделе о блудном сыне. Аркадий Малер

Как это ни странно, но я знаю очень мало людей, которые за последние годы ушли из Русской Православной Церкви. Так мало, что вполне можно поставить вопрос – а стоило ли вообще говорить на эту тему и так волноваться по поводу антицерковных кампаний, если их реальный результат столь ничтожен? Но прошедшее воскресенье, Неделя о блудном сыне, заставляет вспомнить об этих людях.

На моей памяти, при всем их различии, у этих людей есть одно общее свойство, определившее их дальнейшую эволюцию (а точнее, инволюцию), которая их удивительным образом объединяет. Как правило, христиане говорят про таких людей, что они, собственно, и не были в Церкви, повторяя известные слова апостола Иоанна – они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши (1 Ин. 2:19). И это, конечно, правда, но из этого совсем не следует, что речь идет только о каких-то случайных “захожанах”, в реальности это могли бы быть даже священники, хотя лично мне такие расстриги практически неизвестны.

Эти люди не были в Церкви не в том смысле, что они не ходили на службы или что они не составляли её мистическое Тело – отвечать на Страшном Суде они все равно будут именно как крещенные христиане, отступившие от Бога, а не как атеисты, никогда не переступавшие порог храма. Эти люди не были в Церкви в том смысле, что даже если они на внешнем уровне соблюдали все церковные правила, они совершенно не понимали и не принимали саму догматическую, мировоззренческую суть православного христианства, и именно это общее свойство я в них заметил: глубокое равнодушие к догматическому вероучению Церкви, которое часто могло сочетаться с невероятной заинтересованностью к любым другим аспектам церковного бытия, особенно к тому, как ведет себя тот или иной батюшка или что себе позволяет та или иная продавщица свечек. Не объективное учение Церкви, а свои личные, субъективные эмоции – вот что интересовало этих людей больше всего, вот почему они приходили в Церковь не как безнадежно больной приходит в последнюю лечебницу, а как скучающий тусовщик приходит на очередную вечеринку: на других посмотреть и себя показать. Такой тусовщик готов подчиняться всем правилам этой тусовки, соблюдать все законы принятой в ней ролевой игры, но только до того момента, пока это не требует от него реального внутреннего изменения, пока эта игра согласуется с его субъективным мироощущением. Спутав лечебницу со светским клубом, такой человек не понимает самую суть этой организации и поэтому вместо того, чтобы лечиться, занимается всем остальным, а когда, наконец, понимает, что “кина не будет”, покидает эту лечебницу, но зато с таким пафосом, как будто его здесь кто-то обманул, как будто ему с самого начала не объясняли, что здесь лечат от самой тяжелой болезни, какая только может быть, а любое “кино, вино и домино” лишь прилагается, и только по указанию врача.

 И вот что интересно – все эти люди, объединенные исключительным равнодушием к догматическому вероучению Церкви и чрезвыйным интересом к внешней стороне церковной жизни, иногда даже на грани экзальтации, уйдя из Церкви воспроизводят один и тот же поведенческий алгоритм, который лично для меня является лишним доказательством бытия Божьего.

 Во-первых, ни один из этих людей не пришел к какому-то новому мировоззрению, которое бы наполнило его жизнь новым “позитивным” содержанием и он стал бы проповедовать его как последнюю истину. Конечно, такие люди есть, но мне они неизвестны. Во всех известных мне случаях единственной альтернативой Православию стала не какая-то новая религия, философия или идеология, а безудержная борьба с самим Православием, превратившаяся в самоцель. Психологически это весьма понятно – очень часто люди, некогда исповедующие одну позицию, но потом радикально порвавшие с нею, всю оставшуюся жизнь борются с этой позицией, построив всё своё мировоззрение на отрицании, а не на утверждении. Так же часто ведут себя люди, которые после расставания с близким человеком всю жизнь посвящают войне с этим человеком. Но я все-таки думаю, что если человеку свойственно нечто утверждать, а не отрицать, если он прежде, действительно, исповедовал Православие как утверждающее мировоззрение, то после разрыва с ним он придет к утверждению другого мировоззрения, и борьба за это мировоззрение будет для него важнее, чем борьба против Православия. Все же мои знакомые, кого я могу вспомнить, уйдя из Церкви, пришли только к одной позиции – к параноидальной войне с самой Церковью, и в этой войне для них все средства хороши, лишь бы лишний раз “укусить” Церковь.

 Во-вторых, решив ни в чем себе не отказывать в этой борьбе, они стали во всех смыслах этого слова – деградировать, причем, неуклонно и с ускорением. Нет, это вовсе не моя субъективная оценка. Я просто не хочу называть имена всех этих людей, тем более что 99% из них совершенно неизвестны читателям моего блога, но я просто констатирую факт: те вещи, которые эти люди не могли себе позволить раньше и та мораль, которая позволяла им упрекать каких-либо священников в недостойном поведении, теперь для них вообще не существует. Раньше они могли возмутиться тому, что какой-то священник забыл с ними поздороваться или сделал неправильное ударение в каком-то слове, и эти претензии они готовы вспоминать всю жизнь, добавляя к ним всё более новые и новые претензии, более или менее надуманные. Но зато теперь они готовы закрыть глаза на любые, самые отвратительные пороки у любого, кто хоть немного нападает на Церковь, и совершенно ничего не прощать самой Церкви и любому, кто хоть немного вступается за неё. Я нигде не видел таких двойных стандартов, как в антицерковной полемике, а если уж называть вещи своими именами, то – в обычном антицерковном хамстве. Те люди, которые ещё вчера строили из себя высоких моралистов и выискивали соринки в глазу у каждого священника, сегодня готовы смириться с любым откровенным порнографом и экстремистом, если он оказался в конфликте с Церковью, и открыто объединиться с ним, всячески его поддерживая. Так от прежнего ранимого захожанина, некогда оскорбленного косым взглядом случайной прицерковной бабки, уже ничего не осталось, а на его месте появился неудовлетворенный жизнью сетевой хам, уже готовый сам одеть балаклаву и станцевать на амвоне.

Для христианского сознания в этой деградации нет ничего удивительного: если человек уходит из Церкви, он оказывается во власти дьявола и его бесноватость возрастает с каждым днем. Такого человека, действительно, как будто подменили, и с каждым разом он всё меньше отдает себе отчет в том, что он делает, так что любая ответственная полемика с ним становится всё менее возможной и ему скорее потребуется хороший экзорцист, чем самый опытный миссионер. Да и какой  возможен “миссионерский диалог”, если ты взываешь к логике и цитатам из Писания, а человек в ответ просто ругается матом и переходит на визг? Это именно тот самый случай, про который Христос сказал: Не давайте святыне псам и не бросайте жемчуга вашего перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас (Мф. 7:6).

Действие лукавого изначально состояло в том, чтобы человека любой ценой отвратить от Церкви как таковой и для этого использовались любые поводы, какие только могут быть эффективны в отношении данного конкретного человека. Из тех примеров, что я помню, самым распространенным случаем была личная раздраженность в отношении какого-либо священнослужителя или даже нескольких священнослужителей сразу. И поскольку такой человек, придя в Церковь, приходил не к Богу, а к людям, то отношение к этому священнослужителю определило всё остальное. Алгоритм вероотступничества работал безукоризненно.

На первом этапе такой человек приходил к мысли, что Православная Церковь это, конечно, “хорошо”, но вот именно эти конкретные попы и именно эти приходы уже “безблагодатны” и никакого отношения к “истинному Православию” не имеют, – и заходить он туда больше не будет, не то что причащаться. Но ему давали понять, что эти попы и приходы все-таки составляют Церковь, и от его субъективного отношения они не перестанут быть Церковью.

Тогда на втором этапе он находил для себя любой первый попавшийся аргумент в пользу того, что эта Церковь - в данном случае РПЦ МП - это не совсем Церковь, а точнее даже, совсем не Церковь, потому что она “сергианская”, “экуменическая”, слишком “русская” или слишком “еврейская”, – у кого что болит, – хотя на самом деле сама аргументация не имела значения, главное было – оправдать свой уход. Но поскольку им двигал вовсе не поиск “истинного Православия”, а нечто совсем иное, то уход в “истинно-православный” раскол ничего ему не компенсировал: там тоже ссылаются на то же самое Писание и Предание, хоть и по-своему его толкуя, и тоже говорят о том, что нравственное состояние батюшки не влияет на совершаемые им Таинства. Но ведь этот человек не Истину искал, а своё хорошее настроение, так что ввязываться в реальную богословскую дискуссию ему было совсем не интересно.

 И тогда уже, на третьем этапе, он просто порывал с Православием, наугад срывая “с потолка” первый же аргумент в пользу того, что Православие не совсем христианство, а точнее даже, совсем не христианство, потому что… дальше уже могли приводиться в пример любые слова, хоть из Евангелия, хоть из Карла Барта, но это уже настолько сложно и не нужно, что они повторялись всё меньше, а главное, ему также дали понять, что пока он хочет оставаться христианином, все равно придется апеллировать к этим “странным” и “скучным” фразам и догмам, и он всё меньше понимал, какое отношение события, происходившие в I веке в Палестине, имеют к нему, живущему в России XXI века, и на каком основании какой-то Августин Гиппонский из Африки IV века должен диктовать ему, во что он должен верить и кого почитать.

Так, незаметно, для него самого наступал четвертый этап – разрыв с самим христианством как таковым. Он ещё мог по инерции ссылаться на Нагорную проповедь, а иногда даже на какой-нибудь Собор, но тут же позволял себе не только усомниться, а прямо выразить своё неверие в воскрешение из мертвых и Страшный Суд, и ссылки на смутно вспоминаемые слова Христа всё больше отступали перед ссылками на Невзорова, Познера, Латынину и, наконец, самого главного авторитета – своего любимого дедушки-коммуниста, который был “прекрасным человеком” и всегда говорил, что “Бога нет”. При этом, сам дедушка, как правило, почему-то обязательно должен оказаться в Царствии Небесном, как и его внук, вслед за дедушкой не верящий в это Царствие.

Лично мне больше всего известен именно этот тип вероотступника, у которого от личного конфликта с местным настоятелем до прямого богохульства проходит примерно год – максимум четыре-пять лет.

Между тем, конечно, пока человек жив, он всегда может вернуться в Церковь, что для Самого Бога и ангелов Его будет великой радостью, но, к сожалению, как правило, это происходит уже тогда, когда человеку совсем плохо и когда даже дойти до храма нет никаких сил и уже не будет.

http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013-03-04-12-12-39-postskriptum