Пламенное утешение. Марина Бирюкова

В Издательстве Саратовской митрополии вышла книга «Святая наука смирения. О жизни и духовном наследии епископа Вениамина (Милова)». Редактор-составитель — Наталья Горенок.

Владыка Вениамин пребывал на Саратовской архиерейской кафедре неполных шесть месяцев — с февраля по август 1955 года. А тропа к его могиле на Воскресенском кладбище не зарастает с той поры, то есть вот уже более шестидесяти лет. Люди шли к владыке Вениамину при всех властях, идут и сегодня. В оградке под большим крестом из черного камня всегда можно видеть цветы, свечи, а еще — письма владыке Вениамину, обычно в закрытых стеклянных банках. Конечно, когда-то это народное почитание принимает и огорчительные формы — невесть зачем оставленная на могиле снедь, размокшие в талом снегу или под дождем бумажные иконки, огарки тех же свечей, которые кто-то не догадался за собой убрать… Но не это главное. Главное, чтобы мы — не только просили у этого воистину Божиего человека молитвенной помощи в наших нуждах и бедах, но и знали что-то о нем самом, о его духовном пути и наследии; чтобы мы хотя бы в какой-то доступной нам мере стали его учениками и пусть неторопкими, но последователями. Изданная книга призвана послужить именно этому.

«Пламенная, снедающая душу жажда богопознания могучим напряжением, не давая роздыха, влекла меня, грешного, все к новым неизведанным глубинам сердечного знания», — так вспоминал владыка Вениамин о своей монашеской молодости. Но не одни только молодые годы — вся его многотрудная и многоскорбная жизнь была, по сути, дорогой в сердечную глубину, туда, где человек встречается со своим Создателем. Когда читаешь книгу, особенно письма из тяжелейшей для него казахстанской ссылки (1949–1954), это становится ясно и переживается — не как чужой и далекий от нашего опыт, но как живая непосредственная встреча с человеком, познавшим святую науку и именно потому могущим помочь каждому из нас.

«Живую Божию руку над собою всегда чувствую. Безмерно хочется благодарить Господа за все Его не заслуженные ничем милости ко мне. Желание в душе одно: как бы умолить Бога о благодати совершенного обращения к Нему». Чтобы по-настоящему понять, что стоит за этой благодарностью, нужно знать, что ссылка в глубокий Казахстан, где архимандриту Вениамину приходилось спать на голой земле в грязных юртах, не имея возможности даже постирать белье, проходить в день многие десятки километров (он работал землемером в тракторной бригаде), слепнуть от пыльных бурь, месяцами не слышать русского слова и притом свирепо голодать, — была не первой уже черной полосой в его жизни. До нее были лагерь близ Медвежьегорска в Карелии (1929–1932), жизнь на поселении, новый арест в 1938 году, «запрещенные методы ведения следствия» (так написано в определении судебной коллегии ВС РСФСР о реабилитации гражданина Милова) и семь лет на Крайнем Севере…

Опубликованные в книге письма из ссылки адресованы одной семье: протоиерею Тихону Пелиху и его супруге Татьяне Борисовне. Без этих самоотверженных друзей отец Вениамин в казахстанской степи, пожалуй, и не выжил бы. Пелихи регулярно присылали ему продукты, одежду, деньги — невзирая на пристальное внимание бдительных органов к их семье. Им жилось непросто — как и всем верующим в те годы, но без такого духовного отца, как батюшка Вениамин, было бы, наверное, гораздо тяжелее. Письма будущего саратовского владыки полны любви, сочувствия, тонкого внимания к духовным чадам: «Дорогая Татьяна Борисовна! Что-то последние Ваши письма минорны. Болезни, неустроенность дома, заботы о детях как бы ни трогали Вас остро, при всем том Церковь Божия, как родная мать, всегда Вас окрылит токами благодати. Самое главное в Вас цело — вера глубокая, с ее помощью все наносное преодолеется благодатью Святого Духа».

Отец Вениамин очень любил детей отца Тихона, Катю и Сережу, и благословлял их в каждом письме, желая «обострения духовных запросов, тонкого, ясного понимания добра и зла, а также способов к устранению личных слабостей и духовных немощей». Старшие Пелихи советовались с батюшкой по поводу всех своих неизбежных родительских трудностей и огорчений. И он помогал расставить приоритеты: «Сережа, если Вас слушаться не будет, учиться будет неважно. Надо сначала наладить его отношение к Вам, а потом напрягаться в изучении школьных предметов». Спустя много лет Катя Пелих — Екатерина Тихоновна Кречетова — вспоминала: «Мы просто любили его. По-моему, когда любишь человека, любая его строгость воспринимается как должное. И дети всегда буквально льнули к владыке».

Письма архимандрита Вениамина из Казахстана учат нас тому, чем должна быть для христианина Церковь: именно оторванность от храма, невозможность участвовать в богослужении, в Евхаристии была для него там, в ссылке, самым тяжелым испытанием: «Господа всё прошу, чтобы возвратил к святому престолу меня ими же весть судьбами…». Молитва была услышана — ссыльного Милова перевели, наконец, из степного колхоза в город Джамбул, где имелся действующий православный храм. Правда, первое время разрешали лишь петь на клиросе, но и то было счастьем: «Благодаря храму я ожил. Слава Богу, извлекшему меня из тины и поставившему во дворе дома Своего». И лишь под конец ссылки, как сообщал отец Вениамин в очередном письме, «ввиду необходимости заткнуть брешь секретарь епархиального управления добился разрешения у Казахстанского министерства по делам Церкви временно допустить меня к требоисправлению».

Чтобы лучше понять, что означал для будущего саратовского епископа этот «временный допуск», нужно прочитать содержащиеся в книге воспоминания архимандрита Тихона (Агрикова), который рассказывает о событиях, предстоящих казахстанской ссылке, о времени, которое будущий саратовский архиерей провел в стенах только что возвращенной Церкви Троице-Сергиевой Лавры: «Как он служил! Как трепетно, как благодатно! Собранный, сосредоточенный, просветленный (…) Чудилось, будто светлые благодатные волны, как легкие воздушные облака, плывут, плывут из священного алтаря в народ, расходятся, растворяются как благовонный фимиам по всему храму…»

Владыка Вениамин был одним из самых образованных и глубоких богословов своей эпохи — эпохи, не оставлявшей, кажется, человеку никакой возможности заниматься богословием. Однако ведь наука эта не есть одно только отвлеченное знание, вычитанное из книг, нет, богословие — это всегда духовная практика, взращивание в себе, в собственном сердце посеянных святыми предшественниками семян. Почва сердца этого богослова была вспахана страданием: «В горе своем за последний год одно только чувствую, что при тяжких переживаниях душа действительно имеет в Боге не только близкое Существо, не только единственного Отца, но и основу самого бытия. И когда накапливаются тяготы дня, при обращениях к Нему всегда чувствуется стояние перед Живым внимающим Существом и всеблагостным Утешителем…»

И вот характерный момент: в 1948 году после двух лагерных сроков архимандрит Вениамин защищал в МДА (то есть в Лавре) свою магистерскую диссертацию о Божественной любви. Митрополит Питирим (Нечаев) впоследствии вспоминал об этой защите так: «Для нас это было какое-то совершенно неожиданное торжество русского богословия. Архимандрит Вениамин, в прошлом настоятель Покровского миссионерского монастыря, в молодости отличался очень суровым характером — но в наше время это был человек, проникнутый необычайной душевной теплотой, при все еще несколько суровом внешнем облике». Кстати, о суровости и даже нетерпимости своей в ранние монашеские годы вспоминал и сам владыка Вениамин. Страдания умягчили почву его сердца. Недаром мысли об их неслучайности, промыслительности постоянно присутствуют в письмах ссыльного архимандрита: «…Но да будет святая воля Божия. Господь знает, что мою неисправность можно очистить только большими ударами».

Когда я читала книгу «Святая наука смирения», мне хотелось выписывать цитату за цитатой. Вот, например: «В сердце человека, по крайней мере, теплое чувство благодарной любви к Богу должно быть неотступным. Все наши мысли, слова, действия должны истекать именно из такого чувства. А поскольку у нас подобное чувство является лишь временами, то мы — "развороченное ничто", опустошенное от Бога. Потому необходимо перед началом всякого дня молиться Богу, чтобы Он положил печать силы Своей на всё, что мы мыслим, говорим и делаем».

Или вот это: «Самого лучшего сокровища желаю вам — углубления способности молиться. С этим приобретением все святое входит в душу. Это канал, по которому от Лозы, Христа Спасителя, движется в ветку души сок благодати».

Или вот еще: «Тишина сердца человеческого зависит от действия благодати Христовой в нас и усиливается по мере нашего умирания для гордости, любви к земному и к разным вещам видимого мира».

При этом помещенные в книге фотографии владыки Вениамина произвели на меня впечатление не меньшее, чем слова. Этот взгляд — то сквозь круглые стекла очков (зрение у него было очень худое), то без них — он не просто обманывать не может, он не может быть ничем опровергнут: это очевидность Царства Божия в сердце человеческом. Известный переводчик Николай Любимов в книге «Неувядаемый цвет» писал о своем потрясении от одного только взгляда архимандрита Вениамина, с которым встретился в Лавре в конце сороковых, то есть перед казахстанской ссылкой…

И это перекликается со словами одной из помещенных в книгу проповедей лаврского периода: «Сила Божия — сила внутри человека — странна и непонятна человеку современному, в этом нет ничего необыкновенного. В нас подлинно сила Божия, только (она) не в одной мере являет свое действие в тех или иных людях. Возьмите то, как иногда воздействует одна душа, христиански настроенная, на душу скорбящую, какое источает пламенное утешение». Вот именно таким — пламенным утешением — должна, как мне кажется, стать для всех нас жизнь епископа Саратовского и Балашовского Вениамина.

Газета «Православная вера» № 09 (557) 

http://www.eparhia-saratov.ru/Articles/plamennoe-uteshenie