ОТ ВОЗРОЖДЕНИЯ ЦЕРКВИ К ПОБЕДЕ НАД НАЦИЗМОМ. ЧАСТЬ 1

Советские спецслужбы и религиозная сфера освобожденной Украины (1943–1945 гг.)

Советские офицеры и духовенство в освобожденном городе Почаеве. Второй справа — отец Борис

Власть и Церковь: «медовый месяц» после Большого террора

22 июля 1944 года народный комиссар государственной безопасности Украинской ССР Сергей Савченко подписал грозную директиву № 1341/с.  В НКГБ УССР, писал глава чекистов Украины, поступают сведения о том, что в Сумской, Киевской, Ворошиловградской и других областях местные органы власти и даже сельсоветы закрывают православные церкви, отдают их под склады, клубы и колхозные конторы, что оскорбляет религиозные чувства граждан и создает почву для провокационных измышлений и слухов.

Далее указывалось, что органы госбезопасности обязаны выявлять и расследовать подобные факты, информировать о них Киев. Предписывалось в дальнейшем не допускать закрытия церквей – разумеется, «без соответствующего разрешения вышестоящих директивных органов», а аресты православного духовенства проводить только с санкции НКГБ УССР, аресту же должна была обязательно предшествовать «компрометация того или иного лица перед массой верующих»[1].

Вряд ли можно было даже представить еще 2-3 года назад появление таких инициатив спецслужбы, как предложение С. Савченко первому секретарю ЦК КП(б)У Н. Хрущеву (20 мая 1945 г.) о «санкционировании» издания на украинском языке церковного календаря Московской Патриархии на 1945 год «в целях создания необходимого влияния экзархата русской православной церкви на Украине»[2].

Советские солдаты едут по улице освобожденной Одессы, забитой брошенной немцами техникой

При всей половинчатости отношения властей к Православной Церкви, выразительно отразившейся в указаниях С. Савченко, представить подобное «заботливое отношение» к Церкви еще несколько лет назад было просто невозможно. По сравнению с массовыми гонениями на православие в 1920–1930-х гг. подобная политика выглядела верхом либерализма и проводилась в контексте лично санкционированных И. Сталиным уступок Русской Православной Церкви (РПЦ) и возрождения религиозной жизни, восстановления Патриаршества в сентябре 1943 года.

Чтобы оценить изменение подхода спецслужб к «церковникам», приведем для сравнения один из показательных директивных документов по преследованию Церкви эпохи Большого террора 1934–1938 годов. Это циркуляр «Об агентурно-оперативной работе по церковно-сектантской контрреволюции», подписанный 10 января 1936 г. начальником Секретно-политического отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, комиссаром госбезопасности 2-го ранга Георгием Молчановым[3]. 

Агентурные и следственные материалы, говорилось в документе, свидетельствуют о «значительно возросшей контрреволюционной активности церковников и сектантов, росте подполья, восстановлении организационных связей и безусловном наличии руководящих центров». 

Особую обеспокоенность вызывали возвращавшиеся к служению (по большей части – нелегально, в «катакомбных» условиях) епископы и священники («нелегалы-профессионалы», как их именовали чекисты). Им, по сути, автоматически вменяли опасную антигосударственную деятельность, создание «церковно-монархического подполья», что придавало делам и их «фигурантам» фатальную «контрреволюционную окраску».  Предписывалось вербовать «свежую агентуру из числа церковно-сектантских руководителей» (в том числе – в местах лишения свободы), взять в оперативную разработку «всех церковников и сектантов», вернувшихся из ГУЛАГа. Ставилась задача «не оставлять не репрессированными ни одного участника контрреволюционного подполья» (!) В заключение в директиве указывалось, что в отношении православных поступят дополнительные ориентировки[4].

Жители города Дмитровск-Орловского встречают своих освободителей. Фото: Макс Альперт / РИА Новости

Как результат, в 1937 г.  началась «зачистка» православного клира (разумеется – и других категорий «неблагонадежных», и служителей иных конфессий). По ложным обвинениям, доносам внутрилагерной агентуры, новым сфабрикованным делам отбывавшие срок или вновь арестованные священнослужители пропускались по «расстрельным» статьям и уничтожались. Как докладывал НКВД СССР И. Сталину, лишь  в августе–ноябре 1937 г. арестовали 166 архиереев (из них репрессировали – 81), 9116 священников (4629), 2173 монахов (934 осудили), а всего в этот период подвергли аресту 31359 «церковников и сектантов»[5].

Митрополит Петр (Полянский)

В частности, 2 октября 1937 г. тройкой НКВД по Челябинской области был приговорен к расстрелу и 10 октября в 4 часа дня расстрелян засекреченный «заключенный №114» Верхнеуральской тюрьмы – Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Петр (Полянский,  с 1997 г. – священномученик). Владыка Петр «не принял к исполнению требование НКВД отказаться от сана Местоблюстителя Патриаршего престола» и упорно отклонял предложения начальника «антирелигиозного» подразделения Е. Тучкова о негласном сотрудничестве со спецслужбой. После неоднократных ссылок в августе 1930 г. был очередной раз арестован и на свободу больше не вышел.

Угроза ареста годами нависала и над Местоблюстителем Патриаршего престола Блаженнейшим Митрополитом Московским и Коломенским (с апреля 1934 г.) Сергием, против которого НКВД «заготовил» сфабрикованные обвинения в шпионаже и сотрудничестве с японской разведкой («с учетом» нескольких лет служения владыки в Японии в 1890-е гг. и знание им японского языка). Подводя печальный итог преследованиям православия, современные исследователи приводят данные о репрессировании «за веру» в период между Гражданской и Великой Отечественной войнами около 350 тыс. человек, включая 140 тыс. священников, из которых до 80 тыс. было казнено. Из действовавших в стране в 1931 г. 24 тыс. религиозных общин к 1940 г. осталось менее 2 тыс.[6].

Колонну немецких военнопленных проводят по улицам Киева

В УССР к 1939 г. осталось 3% от дореволюционного количества действующих храмов. С 1918 по 1940 гг. погибло семь митрополитов Киевских. До революции только в Киеве насчитывалось до 30 тыс. представителей духовенства и монашествующих, работало 130 православных храмов и  молитвенных домов, а к  1941 году служба велась лишь в двух киевских храмах.  Киевская епархия РПЦ до 1917 г. имела 1710 храмов, 1435 священников, 277 диаконов, 23 монастыря (5193 монашествующих), а к 1939 г. оставалось 2 парафии с 3 священниками и диаконом[7]. 

В восточных областях УССР к 1941 г. имелось 10 действующих церквей РПЦ. Как отмечалось в отчете НКГБ УССР от марта 1944 г., к началу войны в ряде областей Украины не осталось ни одного действующего храма[8]. Священники либо публично отреклись от сана, либо «тихо отошли» и работали в народном хозяйстве. Монашествующие «разбрелись» из закрытых обителей, трудились в артелях. Немало из них при этом открывали домовые храмы, отправляли требы и вели богослужение[9]. Служил и Патриарший Экзарх Украины, митрополит Николай (Ярушевич).

Митрополит Николай (Ярушевич)

В целом в СССР к 1941 г. имелось 3732 действующих православных храмов, однако 3350 из них (а также 64 монастыря) находились на территориях, вошедших в состав Союза в 1939–1940 гг. (всего – 28 епископов и 6376 священнослужителей)[10]. Из числа высшего духовенства на кафедрах оставалось всего четыре архиерея. О положении  Патриаршего Местоблюстителя (с 1936 г.) митрополита Сергия оставил воспоминания приехавший в 1939 г. в Москву из Западной Белоруссии митрополит Пантелеимон (Рожновский). Отправляясь осматривать московские храмы, владыка Сергий успел шепнуть потрясенному гостю: «…Помолимся прежде, не я вас везу храмы осматривать, а нас везут. Куда нас везут, сам не знаю»[11].

Однако война, которую народы СССР вели за спасение от физического уничтожения, порабощения и стирания духовно-цивилизационных основ своего бытия, возрождение веры, понудило власть серьезно изменить отношение к православию. «Мне довелось исповедовать и причащать одного замечательного человека, генерал-майора, фронтовика, – вспоминал протоиерей Александр Ильяшенко. – На мой вопрос, как на фронте он относился к вере, он мне сказал: “Верил… И многие верилиˮ. Он показал мне свой нательный крестик, сделанный из латуни. На фронте солдаты-умельцы делали их из стреляных гильз. С тех пор он, советский офицер, а потом и генерал, этот крестик и носил. Носил всю войну… Я приложился к его крестику из гильзы как к святыне. Не один он верил на фронте, были и другие. Вера всколыхнула самые лучшие качества русского человека»[12].

Под иконами на командном пункте одной из дивизий. Комиссар Н.П. Степанов, комдив полковник Кутлин и комиссар дизизии полковник Рахманинов

Патриотическая миссия Церкви

Как подчеркивалось в упомянутой «Ориентировке о деятельности церковников на Украине в период оккупации и о положении их на освобожденной территории в настоящее время» от 2-го Управления НКГБ УССР, для находившихся на оккупированной территории православного клира и мирян огромное значение имела патриотическая позиция и обращения митрополита Сергия, Экзарха Украины, митрополита Киевского и Галицкого Николая (Ярушевича), открытие (с разрешения властей) храмов в прифронтовой полосе.

Красноречиво свидетельствует о существенном потеплении в церковно-государственных отношениях распоряжение НКГБ УССР от 20 июня 1945 г. № 66/д. Московская патриархия, писал С. Савченко, создает во Львове, Луцке и Черновцах «православные миссионерские братства», ставящие «основной целью и первостепенной задачей борьбу с происками и влиянием Ватикана», «подрыв влияния католической церкви», миссионерскую и благотворительную деятельность, издание «церковно-патриотической литературы», «широкую агитационно-пропагандистскую работу против римокатоликов и униатов». Наркомат госбезопасности через аппараты уполномоченных Совета по делам РПЦ приступает к подбору лиц из числа «богословски подготовленных православных монахов, способных вести миссионерскую работу».

Органы НКГБ обязывались подключиться к этой работе и до 25 июля подать на кандидатов в миссионеры справки во 2-е Управление НКГБ. Начальникам УНКГБ соответствующих западных областей УССР предписывалось внедрить в братства «проверенную агентуру, работающую по церковникам». К священнослужителям Римско-Католической церкви и грекокатоликам, препятствующим работе братств, надлежало применять меры профилактики и репрессирования[13].

Хотя качественный перелом в церковно-государственных отношениях и приближался, спецслужбы по-прежнему оставляли за собой право на жесткое регулирование религиозной жизни. На это, в частности, указывало письмо НКГБ УССР своим региональным органам от 18 июня 1943 г.: УНКГБ, говорилось в документе, не контролируют процесс открытия церквей, богослужение возобновляется «без учета оперативной необходимости». Нарком госбезопасности предписывал подчиненным «открывать церкви только после получения моей санкции», прилагая все материалы по религиозной линии в контрразведывательное Управление НКГБ [14].

Священник церкви Порховского района Псковской области Пузанов Ф.А. с медалью «Партизану Отечественной войны II степени»

Священник – авторитетная фигура

Однако религиозный подъем населения и патриотическая позиция Церкви в годы военного лихолетья не могли уже быть незамеченными властями. Один лишь Местоблюститель Патриаршего престола митрополит Сергий за военные годы 24 раза выступил с архипастырскими обращениями гражданственно-патриотической направленности. Так, в январе 1942 г. он призвал духовенство поддержать партизанское движение и решительно осудил тех клириков и мирян, которые стали на путь коллаборационизма (несколько десятков священников наградили медалями «Партизану Отечественной войны»).

Священники РПЦ вели разведывательную работу, выступали связными партизан, а в отдельных случаях даже посредниками-парламентерами на переговорах о разоружении или нейтралитете – с местными жителями, сотрудниками низовой администрации, вспомогательной полиции, «казачьих» частей и подразделений РОА.

Клир и церковный актив оказал немалую помощь народным мстителям продуктами, одеждой, канцтоварами для пропагандистской работы. Выразительную оценку значения содействия Церкви дал начальник разведки, а затем комиссар партизанского соединения В.Бегми – Михаил Корчев. На совещании партийного актива Ровенской области (20 марта 1944 г.) он заявил: «Сейчас в селах авторитетной фигурой является священник и учитель. Там, где священник с партизанами – село партизанское, где священник-националист – село с националистами». Большая часть священников «пошла к партизанам», «духовенство всегда играло большую роль на селе». Благочинный Навроцкий и семь священников, приводил он пример, созвали митинг в честь партизан-освободителей.

Танк «Дмитрий Донской». Фото: weaponscollection.com

При этом Навроцкий призвал людей перестать «сидеть на двух стульях, пора перейти на твердый русский стул, который преодолеет все, что стоит на его пути. Он призвал народ к борьбе против фашистов. Он проклинал украинских националистов как предателей своего народа, как помощников фашизма. Это имело большое значение,  и не случайно этот район стал партизанским районом, таким районом, где мы… черпали лучшие кадры партизан, лучших связных, разведчиков, подрывников». Такой подход поддержал секретарь обкома Василий Бегма, подчеркнув, что клир «помогает поднимать славянские народы на борьбу с общим противником – фашизмом». Одновременно партфункционер предостерег от «опоры на священников», отверг предложения оказать помощь Церкви в ремонте храмов, указал, что отношение к РПЦ «остается таким, каким было по программе нашей партии и Конституции». На Волыни были и случаи активного сотрудничества с советскими партизанами и их «польскими» отрядами католических священников[15].

Следует упомянуть, что возможности спецслужб и партизанского движения целенаправленно использовались для донесения населению оккупированной и освобожденной территории Украины патриотических воззваний Православной Церкви и других конфессий. 15 марта 1943 г., например, 3-е Управление НКВД УССР направило в УНКВД для переправки за линию фронта книгу «Правда о религии в России», сборник «Патриотические воззвания главы православной церкви в ССССР митрополита Сергия», «Обращения митрополита Киевского и Галицкого, Экзарха Украины Николая», «Обращение Высшего совета евангельских христиан и баптистов», «Обращение старообрядческого архиепископа, Смиренного Иринарха» (по 100 экземпляров)[16].

Плакат и пямятник в украинском селе в память о мирных жителях убитых немцами

После судьбоносных для православия решений о восстановлении Патриаршества, удовлетворения ряда других потребностей, насущных для восстановления растерзанной Церкви, стала меняться и атмосфера на оккупированных землях. «Различными путями, с удивительной быстротой церковники узнали о приеме председателем Совнаркома СССР тов. Сталиным делегации церковников… о состоявшемся в Москве соборе епископов, об избрании митрополита Сергия патриархом православной церкви в СССР, о широкой религиозно-патриотической деятельности Московской патриархии и о сборе церковными общинами на нужды Красной Армии», отмечали сотрудники НКГБ УССР в «Ориентировке о деятельности церковников на Украине в период оккупации…»  На освобождаемых землях Украины активизировалась церковная деятельность, служение благодарственных молебнов, произнесение патриотических проповедей, сбор средств.

К марту 1944 года в освобожденных областях УССР действовало 2113 приходов РПЦ (более всегов Полтавской – 326, в Киеве и области – 213), 7 мужских (до 100 насельников) и 12 женских (1020) монастырей. Совокупно на оккупированной территории УССР (по данным НКГБ) за период войны открылось около 6500 православных храмов и 45 монастырей. Со времени изгнания оккупантов на этих территориях Церковь, по неполным данным, собрала в фонд обороны 2693686 рублей[17].  Всего же за годы Великой Отечественной войны православные Украины  собрали в фонд обороны 45 млн. руб. деньгами и натурпродуктами – из свыше 300 млн. пожертвований фронту от РПЦ в целом[18].

Коллаборанты и «дикие приходы»

Органы госбезопасности продолжали осуществлять неусыпный мониторинг положения в религиозной сфере, включая жизнедеятельность Православной Церкви. Так, директива С.Савченко от 21 декабря 1943 г. № 852 предписывала УНКГБ давать сведения о монастырях, их насельниках и «притоке» лиц, желающих принять постриг[19]. Правда, знакомя органы НКГБ с уставными документами о деятельности Совета по делам РПЦ и Совета по делам религиозных культов при СНК СССР, ориентировка НКГБ УССР от 7 июля 1945 г. № 80 предписывала чекистам в оперативных мероприятиях «ограничиваться интересами разведывательной и контрразведывательной работы». Осуждалась практика использования местными органами института уполномоченных этих Советов для прикрытия оперативной деятельности, содержалось требование прекратить контроль надработой уполномоченных по делам религии, запрещалось в беседах с агентурой разглашать совмещение Г.Карповым должностей начальника подразделения НКГБ и председателя Совета по делам РПЦ[20].

Под впечатлением небывалого контраста между довоенной и новой моделью церковно-государственных отношений у части клира даже возникали эйфорические ожидания. Так, священник Русанов (Красный Луч, Ворошиловградская область) выказывал уверенность, что скоро Церковь станет частью государства, в  школах восстановят преподавание Закона Божьего[21].

Одновременно энергичную оперативную работу «по церковникам и сектантам» развернули и органы госбезопасности.  Соответственно, руководство НКГБ УССР ставило перед оперативным составом при работе на освобожденной территории задачи приобретения целевой агентуры среди православного клира, «обеспечения агентурного влияния» в епископальных управлениях и благочиниях в соответствии с директивой НКГБ УССР № 610 г/б от 6 ноября 1943 года, выявления осевшей под «сенью церкви» агентуры спецслужб противника[22].

Даже учитывая склонность советских спецслужб к фабрикации дел против политически нелояльных граждан или по отношению к определенным категориям населения, априори считавшимся враждебными («бывшим людям», к каковым причисляли и духовенство), а также принимая во внимание размах вербовочной работы спецслужб противника, приходится признать определенную обоснованность в контрразведывательных мероприятиях в церковной сфере. Как отмечалось в докладной записке от 17 октября 1959 г. КГБ при СМ УССР на имя начальника Секретно-политического управления КГБ при СМ СССР (в 1957–1960 гг.) генерал-лейтенанта Евгения Питовранова (сына священника), после освобождения Украины главным направлением оперативной деятельности в религиозной сфере стало «выявление в этой среде агентуры немецких разведорганов».

Подчеркивалось, что в 1944–1954 гг. выявлено 4 резидентуры немецкой разведки, «действовавшей под руководством авторитетов русской православной церкви в Луганской, Полтавской, Житомирской и Хмельницкой областях». В Одесской области обезврежена «церковная» резидентура румынской спецслужбы, в Винницкой, Волынской и Житомирской областях – «резидентура Ватикана» из 12 ксендзов. В этот же период разоблачено и осуждено свыше 100 агентов спецслужб агрессоров среди священнослужителей РПЦ, Католической, Греко-Католической и Украинской Автокефальной Церквей [23]. 

Советские солдаты ведут немецких военнопленных по улица Киева, 16 августа 1944 год

Разумеется, нередки были случаи,  когда основанием для репрессирования были проповеди «антисоветского содержания», призывы с амвона к сотрудничеству с врагом, что в то суровое время расценивалось как прямая государственная измена. Не лишним будет напомнить и о традиционной практике жестокого обращения с подследственными «попами», стремление продемонстрировать результат, соответствующий политизированным установкам в оперативной работе. Приказ НКГБ СССР от 1 сентября 1945 г. № 00371 «О результатах проверки агентурно-оперативной и следственной деятельности органов НКГБ Украинской ССР» выявил порочную практику ведения дел и «извращенные методы следствия»[24].

Показательно, что в условиях «нового курса» Сталина в религиозной сфере аресты православного духовенства (равно как католических, так и лютеранских священнослужителей) теперь позволялись исключительно с санкции республиканского НКГБ и только при наличии проверенных компрометирующих материалов «об их сотрудничестве с немецко-румынскими разведкой, контрразведкой и полицейскими органами» [25]. Разумеется, аресты шли, однако за решетку попадали и те клирики, которые, увы, пошли на активное сотрудничество с принципиально христианоненавистническим и террористическим режимом «тысячелетнего рейха». 

Два немецких солдата смотрят на Киев с 4-го яруса колокольни Киево-Печерской лавры

Так, священник житомирского кафедрального собора Михаил Обертович стал резидентом СД, имел связисагентурой, которая использовалась по линии разработки антифашистского подполья. В Луганске резидентом гестапо стал благочинный города Анпилогов (бежавший с немцами). В частности, он и ряд священников, ставших агентами гестапо, содействовали нацистам в организации угона граждан на принудительные работы в Германию[26]. Как отмечалось в ориентировке НКГБ СССР от 28 апреля 1945 г. № 62, арестованный в 1944 г. агент гестапо, настоятель Михайловского монастыря в Киеве архимандрит Эразм (Довбенко), «предавал советских патриотов», в сотрудничестве с немецкими спецслужбами обвинялся настоятель Лебединско-Николаевского монастыря в Киевской области игумен Валентин. Ликвидированный в ноябре 1944 г. в Запорожской области скит укрывал дезертиров[27].

Среди арестованных – епископ Черниговский Симон (Иваницкий), проходивший как агент гестапо, и епископ Нежинский  Панкратий (Гладков). Епископ Симон, в частности, стал печально известен как составитель специальной молитвы «За Германию, освободившую нашу родину»: «Спаси,Господи,великую державу германскую, правительство и воинство ее, даруй им победу на сопротивных и сохрани их крестом своим честным…» Епископ  Панкратий, молясь о «даровании победы» рейху, в своих показаниях отмечал: «Я, не давая официальной подписки  и обязательства работать в гестапо, на деле оказался их сотрудником»[28].

Почаевская лавра в годы войны

Отметим, что о епископе Панкратии имеются и иные суждения: «Ему, как наместнику Свято-Успенской Почаевской Лавры,принадлежит немалая заслуга в проведении Архиерейского Собора (18 августа 1941 г.), принявшего решение о соблюдении верности Московской Патриархии, о сохранении Украинского Экзархата при временном автономном управлении»[29]. Думается, взвешенную оценку деятельности владыки Панкратия (Василия Гладкова, 1892–1945 (?), обстоятельств и обоснованности его репрессирования  можно дать лишь после комплексного изучения источников, включая следственное дело.

«Диким приходам», поощряемых в свое время оккупантами, нарком С.Савченко посвятил отдельную директиву № 1328/с от 22 июля 1944 г.  Ее стоит частично процитировать: «По имеющимся в НКГБ УССР сведениям, на территории областей Украины существуют “дикиеˮ приходы, нелегальные монастыри и скиты православной церкви, неподчиненные Московской патриархии и считающие себя “истинно-православной церковьюˮ на том основании, что руководители патриархии “продалисьˮ советской власти». Указывалось, что в Харьковской области и в Донбассе распространение получили «подгорновцы», в Херсонской – «прокопиевцы», отказывающиеся от подчинения епископату РПЦ.

Наркомом ставилась задача органам НКГБ «через проверенную агентуру» выявлять и брать на учет подобные общины, активно вести их оперативную разработку. «Не затягивая» с агентурным изучением, «катакомбные» организации ликвидировать путем ареста их руководителей (с санкции НКГБ УССР)  и актива из мирян, выявлять серди них агентуру немецких спецслужб, дезертиров, активных пособников оккупантов. При этом указывалось, что церкви и молитвенные дома  закрывать не следует, «принимая меры к назначению в них наших агентов-священников», а «дикие» приходы – компрометировать перед верующими [30].