Основные положения учения А. С. Хомякова о просвещении

Личность русского мыслителя и ученого-энциклопедиста А. С. Хомякова, словно канувшего в небытие после яркой вспышки середины XIX в., заслуживает внимания. Он при своей жизни пытался бить в набат, говоря об опасности того западного пути, по которому шла Россия с начала эпохи Петровских реформ. К сожалению, при всей своей энциклопедической эрудированности, Хомяков преимущественно был мыслителем-теоретиком, нежели организатором-практиком. Мысль о необходимости осознания Россией своего уникального исторического пути и следования по нему была высказана Хомяковым очень ярко, однако, ему не удалось создать мощную религиозно-философскую школу со сколь-нибудь серьёзной преемственностью, а также сильно сплотить вокруг себя своих единомышленников-славянофилов. Тем более ему не удалось изменить направление общественно-политического движения России в связи с тем, что он был абсолютно чужд политики[i]. В этом состоит парадокс Хомякова – он, говоривший о необходимости построения в России активного христианского гражданского общества, мало занимался этой самой общественной деятельностью и избегал политики, без которой невозможно реформирование общества.

Тем не менее, без всякого сомнения, взгляды Хомякова относительно просвещения заслуживают самого внимательного изучения. Именно так – просвещением, в широком смысле этого слова, Хомяков называл нравственное и интеллектуальное развитие общества[ii]. Об этом же Хомяков говорит и в другом месте: «Просвещение не есть только свод и собрание положительных знаний: оно глубже и шире такого тесного определения. Истинное просвещение есть разумное просвещение всего духовного состава в человеке и в народе. Оно может соединяться с наукою, ибо наука есть одно из его явлений, но оно сильно и без наукообразного знания; наука же (одностороннее его развитие) бессильна и ничтожна без него. Некогда оно было и у нас, несмотря на нашу бедность в наукообразном развитии, и от него остались великие, но слишком малозамеченные следы»[iii]. Иными словами, для Хомякова просвещение – это не столько научное образование, сколько духовно-интеллектуальное возрастание всего народа. Получается, что для Хомякова слово «просвещение» двусоставно, оно словно имеет два крыла: духовный и материальный. Все это дает нам основания считать, что современным аналогом хомяковского термина «просвещение» является слово «культура». Мы знаем, что культура может быть материальной, а может быть духовно-нравственной, а это и есть 2 крыла хомяковского «просвещения». Такая замена термина «просвещение» термином «культура» поможет нам лучше понять Хомякова. Дело в том, что термин «культура» во времена Хомякова только начал входить в научный оборот, чаще всего в качестве русского заменителя этого термина использовали слово «просвещение». Так, одно из первых упоминаний термина «культура» встречается в

 «Карманной книжке для любителя чтения русских книг, газет и журналов» И. Ренофанца в 1837 г.[iv]. Справедливость нашего тезиса доказывает и то, что Хомяков включает в своё понимание просвещения такие отрасли современной культуры, как наука, литература, живопись, архитектура, зодчество, музыка. Кроме того, Хомяков говорит о просвещённости Китая, что, несомненно, служит синонимом признания существования его древней самобытной культуры.

Для

лучшего понимания приведём мысли Н. А. Бердяева о понятии «культура» и о его связи с духовной и материальной составляющими человеческого бытия: «Культура связана с культом, она из религиозного культа развивается, она есть результат дифференциации культа, разворачивания его содержания в разные стороны. Философская мысль, научное познание, архитектура, живопись, скульптура, музыка, поэзия, мораль — все заключено органически целостно в церковном культе, в форме ещё не развернутой и не дифференцированной. Древнейшая из Культур — Культура Египта началась в храме, и первыми её творцами были жрецы. Культура связана с культом предков, с преданием и традицией. Она полна священной символики, в ней даны знаки и подобия иной, духовной действительности. Всякая Культура (даже материальная Культура) есть Культура духа, всякая Культура имеет духовную основу — она есть продукт творческой работы духа над природными стихиями»[v]. Бердяев не был первым, кто выводил культуру из культа, кто считал основанием культуры веру. До него свящ. Павел Флоренский говорил об этом так: «Всякая культура представляет целевую и крепко связанную систему средств к осуществлению и раскрытию некоторой ценности, принимаемой за основную и безусловную, т.е. служит некоторому предмету веры»[vi].

Нужно отметить, что мысли Хомякова о просвещении не выражены в виде строгой системы, и вышеприведенные определения просвещения являются почти единственными, которые он дает этому термину, столь часто используемому в его сочинениях. Также в своих сочинениях он даёт мало цитат и ссылок, в том числе на Евангелие и cвятых отцов, хотя очевидно, что он хорошо знаком с современной ему естественной и гуманитарной сферой научных знаний, а также с православной догматикой, историей Церкви и святоотеческим учением. Поэтому для лучшего понимания мыслей Хомякова иногда просто приходится вгрызаться в текст, для того, чтобы реконструировать тот смысл, который он вкладывал в свои слова и установить их истинное значение. Мы сказали, что для Хомякова развитие нравственности и ума – есть главные составляющие просвещения. Он считал, что только нравственный и умный человек может быть просвещённым, дисбаланс в ту или другую сторону опасен. Так как любое общество являет собой совокупность конкретных его членов, то можно сказать, что идеальным для Хомякова является общество, в котором большинство членов являются нравственно и умственно просвещенными. При анализе произведений Хомякова можно уточнить его позицию и сделать вывод, что под нравственной просвещённостью он имеет в виду духовно-нравственную просвещённость[vii]. Хомяков говорит о просвещении научном как о необходимом и богоугодном и о просвещении духовно-нравственном как о самом высшем, самом главном, к чему призван человек.

По мысли Хомякова, единственным фундаментом, на котором должна строиться духовно-нравственная и умственная (интеллектуальная) сфера личности, фундаментом настоящего просвещения, должна быть вера, а именно истинная вера, которой является Православие. С точки зрения Хомякова, только Православие позволяет человеку и человеческому обществу гармонично развиваться и не впадать в крайности.

Понять просветительские взгляды Хомякова невозможно без описания его сравнения двух систем просвещения, двух духовно-интеллектуальных матриц, двух культур – западной и русской, точнее – западной и восточной, католико-протестантской и православной. На этом сравнении, а также на размышлениях Хомякова относительно четырёх базисных для него слов-принципов – «любовь», «свобода», «единство», «органичность» – строится почти всё здание его учения о просвещении.

Хомяков подчёркивает приоритет духовного просвещения над интеллектуальным. Он говорит, что «разумное просветление духа есть тот живой корень, из которого развиваются и наукообразное знание, и так называемая цивилизация или образованность»[viii]. Эти слова хорошо соотносятся с мыслью преподобного Антония Великого о том, что умный человек – не тот, кто много знает, а тот, кто может различать добро и зло, то есть тот, кто духовен[ix].

Важнейшей проблемой просвещения Хомяков считал соблюдение баланса между духовностью и интеллектуальностью, недопущения одностороннего развития обоих направлений, при сохранении безусловного приоритета духовности. К сожалению, в истории человечества Хомяков не находит примеров идеального сочетания в общественном просвещении этих двух начал. На Западе он видит преобладание рациональной интеллектуальности над духовностью, так же, как и в высших слоях русского общества XIX в., в допетровской же Руси, наоборот – абсолютно подавляющее преобладание духовности над интеллектуальностью. Даже в Византии Хомяков не увидел образцового христианского общества, посчитав, что византийцы так и не смогли создать своих самобытных форм материальной культуры, но были вынуждены наполнить христианским содержанием те формы, которые родились в эллинско-римскую языческую эпоху. В то же время Хомяков выражал искреннюю надежду на то, что в будущем именно России удастся создать тот синтез между православной духовностью и рождённой на её почве интеллектуальностью, который откроет принципиально новую страницу в истории человеческого общества. Он считал, что главной задачей России является созидание духовно и интеллектуально гармонически развитого христианского общества, чуждого западных, византийских и древнерусских односторонностей.
 

Главной проблемой современной ему России середины XIX в. Хомяков видит раболепное преклонение перед западным просвещением. Он говорит, что наша наука должна черпать свою силу из русского духовного просвещения, которое имеет своей основой «чистое и раннее христианство»[x]. Главная задача русского общества – соединить в одно духовный опыт и научные знания, осуществить необходимый синтез. Мы должны научиться выражать свои мысли и свои русские смыслы не в иноземной, а в своей форме, ибо «видимое есть всегда только оболочка внутренней мысли»[xi]. Когда это произойдёт, тогда мы избавимся от самоедства и преклонения перед Западом и глупого хвастовства и обретем нерушимое национальное достоинство.
 

Хомяков считает, что наш разрыв между духовной и интеллектуальной жизнью, очень губителен, «из-за этого в духовной жизни произошли бессознательность и неподвижность, в науке бессилие и безжизненность»[xii]. По его мнению, разум без духовной основы становится мертвым и лишенным творческой силы. Бездуховная наука рождает скептицизм и цинизм по отношению к жизни. Наша внешняя бездуховная ученость – плод гордости[xiii]. Хомяков делает очень важное замечание о том, что рациональная логика рисует западный образ жизни как некую формулу, которую можно безболезненно и эффективно перенести на любую почву. Но это невозможно[xiv]!
 

К сожалению, духовное сознание утрачено интеллектуально образованной верхушкой русского общества, но и формально-логическое не используется в полной мере, потому что:
 

1)   мы из гордости презираем нашу самобытную русскую жизнь и поэтому вообще не стремимся её анализировать,

2)   невозможно только с помощью анализа понять реалии жизни,

3)   мы имеем скудные и недостаточные данные для анализа
 

В то же время, в русском обществе XIX века, среди народных масс, сохранилась самобытная православная духовность и, хотя западные люди и их единомышленники в России считают русских дикарями, эти «дикари» дали миру, например, Серафима Саровского и Паисия Величковского – таких делателей, «нравственная высота, которых должна изумлять даже тех, кто не сочувствует их стремлениям»[xv].
 

Хомяков считает, что просвещение должно быть органичным и естественным, а не искусственным. Внешние формы умственного просвещения должны соответствовать внутреннему содержанию духовного просвещения народа, а не противоречить им, что имело место, например, в России XIX в. Когда в тело вводится что-то неорганичное и чуждое ему, то происходит расстройство. Так происходит и при попытке искусственно перенести опыт Запада на русскую землю. Просвещение должно органично вытекать из опыта самобытной жизни, а не быть искусственным. В противном случае возникает формализм – этот неизбежный результат слепого и глупого подражания чужому опыту. Поэтому формализм у нас везде – и в науке, и в искусстве, и в быту. «Формализм – мертвый результат подражания… и результат мертвящий»[xvi].
 

Для Хомякова очевиден однобокий рассудочный, формально-логический уклон нашего умственного просвещения. Но с другой стороны, он замечает, что многие современники не видят в этом беды. И это тоже ему понятно, так как общество, утратившее целостное духовно-интеллектуальное сознание («полноту разума»)[xvii], без сомнения, должно так считать. Такое общество не видит своей болезни. Там, где знания оторвались от духовной народной основы, всегда бывает неполнота, недостаточность, ущербность. В такой ситуации развивается только рассудок (формально-логичный интеллект), который является силой разъединяющей и питающейся эмпирическими данными, получаемыми извне. В то же время такой сугубо рационалистический и прагматический разум лишается и высших аналитических способностей. Такое положение не может дать нам самобытное русское народное искусство.
 

В то же время, говоря о Европе, Хомяков замечает, что даже в европейских народных массах исчезли не формы, но самые основы духовной жизни. Формы-то как раз остались. Но какие? Безжизненные и лишенные внутреннего содержания. Это внутреннее духовное опустошение остается даже непонятым для самих европейцев. По словам Хомякова нам, православным христианам, понять это гораздо удобнее. Причина этой потери духовности – исчезновение взаимной любви среди членов европейского общества, ибо только при взаимной любви людей возможно достижение общественного единства при сохранении личной свободы. В одном кратком предложении можно так сформулировать основную идею, включающую в себя все четыре слова-принципа («любовь», «свобода», «единство», «органичность») всего общественного и религиозного мировоззрения Хомякова: органическое единство свободных людей, живущих по закону взаимной любви. Этот взгляд Хомякова на краеугольные основы построения человеческого общества зиждется на принципах построения самого идеального общества в земной истории – богочеловеческого общества – Церкви Христовой. Хомяков дает Церкви такое определение: «Церковь земная… единство верных, созидаемое взаимной любовью в человеке Иисусе, нашем Спасителе и Боге»[xviii]. Хомяков замечает, что Запад заменил «высокое учение об органическом единстве в Иисусе Христе тощей и нелепой системой патронатства и клиентства; на место любви поставил утилитаризм, а на место братства – ассоциацию. Человек оказался отброшенным в тесные границы своего отдельно-личного существования и отлученным от всех своих братьев. Скажу более: он оказался отлученным от Самого Бога»[xix]. Рим, а за ним и протестанство (реформатство), в силу своего гордого рационалистического ослепления, имеющего свои истоки в расколе 1054 г., просто не в состоянии понять реальную картину своих духовных и исторических проблем. Хомяков об этом писал так: «Христианство, в полноте своего Божественного учения, представляло идеи единства и свободы, неразрывно соединенные в нравственном законе взаимной любви. Юридический характер Римского мира не мог понять этого закона: для него единство и свобода явились силами противоположными друг другу, антагонистическими между собою; из двух начал высшим показалось ему, по необходимости, единство, и он пожертвовал ему свободой»[xx]. В другом месте он выразил это ещё более четко: «Единство внешнее, отвергающее свободу и потому недействительное – таков романизм. Свобода внешняя, не дающая единства, и потому также недействительная – такова реформа»[1]. Из этих слов следует, что Хомяков подчёркивает необходимость органичности человеческой свободы и общественного единства, которое невозможно без взаимной любви, Источником которой всегда является Бог в Своей Церкви.
 

Подводя небольшой итог размышлениям Хомякова, можно выразить его взгляды следующим образом. На Западе уцелели внешние формы просвещения, но не сохранилось внутреннее христианское содержание. В России сохранилось внутреннее христианское содержание, но не появились органические ему самобытные русские формы просвещения в науке, живописи, музыке, литературе и т.д. Соответственно, основные проблемы нашего общественного развития Хомяков видит в нелепых попытках искусственного навязывания западных форм русскому народу, имеющему христианскую сущность.
 

Хомяков видит в современной ему России разочарование в подражании Западу. В то же время он замечает, что разочарование в подражании западному просвещению ещё само по себе не есть желаемый результат, это только начало. Ещё предстоит синтез содержания русской самобытной культуры и форм западного просвещения и создание оригинального «органического русского просвещения»[xxi]. 

---

---