«Альфа и Омега», № 4(7), 1995

Современному человеку трудно подойти просто и непосредственно к Евангелию, принять его так, как оно есть, как это безусловно необходимо по слову Господа нашего Иисуса Христа: “Если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное” (Мф 18:3). “Не обратитесь” — значит не вернетесь назад, не станете снова ребенком, — конечно, не в смысле скудости знания и жизненной неопытности, а в смысле незагроможденности сердца собственной личностью и разными предрассудками и страстями, которые развиваются и укореняются в человеке с возрастом при невнимательном отношении к себе, при забвении слов Спасителя о том, что чистые сердцем Бога узрят (ср. Мф 5:8).

Целью настоящей заметки является рассмотрение некоторых из тех внутренних препятствий, которые мешают современному человеку подойти к Евангелию.

I.

Первым препятствием на пути к Евангелию надо признать привычку исключительно умственного, теоретического, поверхностного подхода к предмету. Цель Евангелия не в том состоит, чтобы дать удовлетворение умственным интересам человека. Цель Евангелия состоит в том, чтобы совершить возрождение всего человека, чтобы обновить человека. “Кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия” (Ин 3:3). “Кто во Христе, тот новая тварь” (2 Кор 5:17).

Богатый юноша имел умственный интерес к Евангелию; у него даже был и жизненный интерес к нему, но недостаточно глубокий, что и помешало ему стать учеником Христовым. И когда Иисус Христос сказал ему: если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небе, и приходи и следуй за Мной (ср. Мф 19:21), — эти слова показались юноше жестокими и неприемлемыми.

Если мы оглянемся на прошлое русского общества и русского студенчества, то увидим, что им всегда был присущ горячий интерес к вечным вопросам о Боге, о правде, о смысле и о цели жизни, но этот интерес всегда был по преимуществу умственным, теоретическим, неглубоким, не оказывающим влияния на жизнь. Евангелие, призывающее прежде всего к личному внутреннему обновлению, мало привлекало к себе внимание русской интеллигенции; она интересовалась разнообразными философскими, научными, политическими и социальными учениями, но не вопросами о спасении своей собственной души, к чему именно и зовет Евангелие, говоря: “Какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?” (Мф 16:26).

Источник: photosight.ru Автор: Dan Guardian

Если мы сопоставим отношение к Евангелию русской интеллигенции и отношение христианских подвижников и просто верующих людей, то увидим существенную разницу. Отличие церковного, подвижнического отношения к Евангелию от светского, интеллигентского заключается вовсе не в суровости принимаемых на себя святыми подвигов, а главным образом в том всецелом повороте души к Евангелию, какой мы видим у них. Не каждому нужно заковывать себя в цепи, по примеру преп. Феодосия Печерского, или проводить тысячу ночей в молитве на камне, подобно преп. Серафиму Саровскому, но и тот, кто напоит одного из малых сих чашею холодной воды во имя Христово, стоит на истинном евангельском пути.

Итак, первым препятствием на пути к Евангелию является привычка теоретического, исключительно умственного, поверхностного интереса к нему вместо глубокого обращения к нему всею душою как к источнику жизни и бессмертия.

II.

Вторым препятствием на пути к Евангелию является неумеренная поглощенность собственной личностью. Нет ничего более духовно-убивающего, как делать себя, сознательно или бессознательно, средоточием своей жизни. Когда человек самого себя делает центром своей жизни, своим кумиром, он никогда не достигнет того, что ищет, то есть истинного счастья. Его всегда гложет неудовлетворенность и тоска. И он будет до тех пор чувствовать себя несчастным, пока не сумеет отрешиться от себя самого. Без этого, какие бы он ни ставил себе цели, он будет удовлетворен только в момент их достижения. Достигнутая цель порождает скуку, неудовлетворенность. В конце концов, как об этом ярко свидетельствует и пример древних римлян, и современные нам примеры, развивается непреодолимое отвращение к жизни, могущее приводить к самоубийству.

Чтобы быть истинно счастливым, надо полагать цели своей жизни не в себе самом. И чем значительнее, чем важнее тот предмет, в котором мы полагаем цель своей жизни, чем полнее мы ему отдаемся, чем больше забываем ради него о себе самих, тем мы бываем радостнее и счастливее.

Величайшее счастье, полнота счастья по христианскому учению заключается в бескорыстной, всецелой любви к Богу и к ближнему, — не к отвлеченному человечеству, а к около нас находящемуся человеку со всеми его недостатками и слабостями. Вся земная жизнь Иисуса Христа и все Его учение, в особенности Нагорная проповедь и прощальная беседа, Его страдания и смерть являются примером и осуществлением закона любви.

Человек любящий никогда не устанет жить своей любовью. И сколько бы времени ни продолжалась его любовь, ему всегда кажется, что она только что начинается. Для христианина не может быть той опасности, что его идеал окажется когда-либо достигнутым и исчерпанным, потому что его идеал заключается не во внешних достижениях, а во внутреннем росте любви к Богу и ближнему, каковому росту не может быть конца.

Известная фраза Максима Горького “Человек — это звучит гордо” имеет некоторый смысл лишь постольку, поскольку мы видим в человеке образ Божий; если же применить ее к человеку, отрешенному от Бога и лишенному бессмертия, то она звучит жалко и нелепо, потому что всем хорошо известно ничтожество и бессилие человека, сегодня существующего, а завтра сдуваемого с лица земли, как жалкая песчинка, как мыльный пузырь. Только в единении с Богом и в бессмертии и заключается сила и слава человека, но никак не в нем самом.

Итак, для правильного подхода к Евангелию надо освободиться от привычки считать самого себя средоточием и целью жизни, надо смириться и преклониться перед Богом, Который есть высшее и единое средоточие и цель жизни всего существующего.

III.

Третьим препятствием на пути к Евангелию следует признать порабощенность современного человека механическим миропониманием, недостаток уверенности в том, что господствующим началом мира является свободный дух.

Мы забываем о том, что мир есть великая тайна, глубина которой нами совершенно неисследована и нам неведома, и ошибочно считаем наши поверхностные и частичные познания о мире его истинным познанием.

Произведенные за последние столетия наблюдения привели нас к убеждению в механичности мироздания. И многие на этом убеждении успокоились, решив, что они поняли вселенную. Получилось слишком скудное и бледное понятие о вселенной, слишком простым и ясным представился мир (наподобие мелкой тарелки, по выражению русского публициста 70-х гг. Н. К. Михайловского).

Наше время начинает все более и более изменять это слишком простое и скудное понятие о мире. Наука все более и более приоткрывает нам тайны мироздания, из которых все яснее выступает господствующее значение духа над безумной материей. А мы все по традиции продолжаем держаться механического мировоззрения, завещанного нам XVIII и XIX веками. Дух представляется нам каким-то несамостоятельным придатком материи, однако научные изыскания все более и более опровергают такое неестественное умаление духа. Наука изменяет уже само наше понятие о материи. Окружающие нас вещи существуют сами по себе, но наши представления о них создаются работой нашего духа, который налагает на них свою печать и в некотором смысле является творцом окружающего нас мира.

Само наше понятие о материи и ее свойствах есть результат деятельности нашего духа. Новое понятие об энергетических частицах показывает, что дух оказывается торжествующим над материей в самом строении мира.

Взглянем на соотношение духа и материи еще и с другой стороны, личной. Если дух есть простой придаток материи и сам по себе не существует, то, конечно, самым действительным и ценным в себе мы должны считать свое тело, отдавая ему все внимание и все наши заботы. Однако самый последовательный и убежденный материалист не скажет, что истинное содержание и главный интерес его жизни заключается в работе его желудка.

Любовь к прекрасному, интерес к знанию, наслаждение предметами искусства, жажда духовного усовершенствования и развития, нравственные и религиозные переживания, общение с другими людьми, общественная деятельность — вот истинный круг высших и самых дорогих интересов человечества. Выбросьте из человеческой жизни все духовное — и что останется? Пустота…

И материи, и механике принадлежит свое место в мире, но верховное, царственное, господствующее положение принадлежит духу, который является реальной, конкретной, живой, свободной, самодеятельной субстанциональной силой, более действенной и более нам понятной, чем так называемая “материя”.

Апостол Павел говорит: “Господь есть Дух; а где Дух Господень, там свобода” (2 Кор 3:17). Свобода есть основное, существенное, неотъемлемое свойство духа. Но что такое свобода? Обычно мы считаем свободой независимость от каких-либо внутренних или внешних ограничений. Такое понимание свободы имеет прежде всего отрицательный характер, и затем — ограничение не есть еще лишение свободы. В иных случаях ограничение внешнее или внутреннее является необходимым условием развития истинной свободы.

Евангелие учит, что тот, кто еще не победил греха в себе, есть раб греха и не имеет истинной свободы (Ин 8:34). По существу в положительном своем значении свобода есть способность творческого почина. Материя инертна, косна. Только одному духу свойственен творческий почин действия, он — выше необходимости, не связан ею.

“И сказал Бог: да будет свет. И стал свет” (Быт 1:3). Вот — самое чистое, самое могущественное проявление творческой свободы Духа.

В этом свойстве духа и лежит объяснение чудес. Чудо не есть, как принято говорить, нарушение законов природы; чудо есть не что иное, как торжество творческой силы духа над косностью материи. Чудеса, непосильные и поразительные для людей, тем не менее вполне соответствуют природе Божественного Духа.

Итак, для правильного подхода к Евангелию надо освободиться от предрассудка механического миропонимания, усмотреть господствующую в мире силу свободного духа и помнить, что жизнь есть великая тайна, только еще отчасти открывшаяся людям.

IV.

Важным препятствием к принятию Евангелия является сбивчивость и неясность наших понятий о вере и знании, и в связи с этим склонность приписывать знанию превосходство над верой.

Знание мы рассматриваем как нечто несомненное, твердо обоснованное, вполне объективное, логически неопровержимое и для всех обязательное; веру же считаем чем-то произвольным, субъективным и бездоказательным. Однако такое противопоставление знания и веры в действительности оказывается ошибочным.

Прежде всего такое определение знания не соответствует действительному положению дела. Это, может быть, идеал знания, но не наличное его состояние.

Стоит только сравнить хотя бы древнее учение о четырех стихиях с современным учением об элементах, электронах и элементарных частицах или древние теории устройства вселенной с современными астрономическими учениями и т. д., чтобы увидеть, как текучи, изменчивы и даже противоречивы так называемые научные истины. Таким образом знание не есть что-либо точно и окончательно установленное.

Поэтому такие выражения, как “наука признала”, “наука отрицает” и т. д. следует употреблять с большой осторожностью и без лишней самоуверенности. Знание есть не что иное как результат нашего чувственного опыта, проверяемый нашим рассудком. Этот опыт только растет и уточняется, но никогда не выходит из своих границ и, таким образом, дает нам только внешнее знание о мире.

Что такое вера? Во-первых, это чувство уверенности в какой-нибудь истине. Она может быть и бывает свойственна людям не только в области религии, но и в области знания. Такая вера может быть результатом и собственного наблюдения, и вдумчивого размышления, и следствием доверия к словам лиц, которые являются для нас авторитетными. Так ребенок вполне верит рассказам няни о домовых и русалках, но это — слепая вера, основанная только на доверии, а не на сознательном опыте. Такую слепую веру обычно и противопоставляют знанию, отдавая преимущество последнему.

Во-вторых, вера — это то знание, которое справедливо можно назвать прозрением, проникновением во внутреннюю, глубочайшую сущность жизни, которое апостол Павел называет “обличием вещей невидимых” (ср. Евр 11:1)*. Это проникновенное знание не всем одинаково доступно: “Не мерою дает Бог Духа” (Ин 3:34). Тысячи людей видели и видят падение яблок и кипение воды в чайнике, но только Ньютон открыл закон всемирного тяготения, а Джеймсу Уатту пришла в голову мысль об устройстве паровой машины.

Но обратимся к Евангелию, к девятой главе Евангелия от Иоанна. Иисус Христос исцелил слепорожденного, и этот человек тотчас же увидел в Нем великого праведника и пророка, пришедшего от Бога. А ученейшие книжники и фарисеи, видевшие исцеленного своими глазами и произведшие самое строгое расследование по этому делу с допросами соседей и родителей исцеленного, не усмотрели в Иисусе Христе праведника и пророка Божия. В этом событии открываются поразительные вещи: в одном и том же факте, точно установленном и бесспорном, разные люди видят разный смысл: для одного в нем ясно до очевидности обнаруживается сила Божия, другие стоят перед ним, как слепые, бродят вокруг да около. Как это объяснить?

Скажем ли мы, что слепорожденный обнаружил в данном случае слепую, наивную доверчивость, а книжники проявили строгость и беспристрастие научного мышления? Едва ли. Разумность и глубина постижения здесь, очевидно, на стороне исцеленного, прозревшего истину, которую не видели другие. Это и отметил Иисус Христос в своих заключительных словах: “На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы” (Ин 9:39). Прозорлива и грешница, обливавшая ноги Христа своими слезами, и в церковном песнопении сказано: “Господи, яже во многие грехи впавшая жена, Твое ощутившая Божество…” (стихира Великой Среды). Никто в доме Симона фарисея не ощутил с такой ясностью, с таким умилением Божество Иисуса Христа, как эта, по выражению песнопения, “целомудренная блудница”.

Из сказанного ясно, что для познания недостаточно иметь только пять здоровых чувств и правильно работающий логический аппарат, но нужно иметь еще и некую духовную чуткость, способность интуитивного прозрения. Имея в виду именно эту способность, В. С. Соловьев писал, что верить в Бога гораздо труднее, нежели не верить: для веры требуется духовный подъем, острота духовного зрения, духовная бдительность, а неверие во всем этом не нуждается,

Неверию не нужно иметь духовного подъема: ему достаточно равнодушия и безразличия к глубочайшим вопросам жизни, прикрытого логическими построениями. Для интуитивного проникновения в глубину жизни надо иметь художественную душу, и притом воспитанную духовным подвигом, строгим самовниманием.

Таким образом, нужно различать два вида знания: знание рассудочное, внешнее, которым постигаются внешние взаимоотношения вещей, и знание художественное, внутреннее, которым постигается внутренняя сущность вещей.

Вера в Бога есть тоже познание художественное, интуитивное, сопровождаемое глубоким эмоциональным движением.

Что веру в Бога справедливо можно назвать познанием — это ясно подтверждается словами Господа: “Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, единого истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа” (Ин 17:3). То же мы находим и у пророка Исайи: “Вол знает владетеля своего, и осел — ясли господина своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет” (Ис 1:3), и во многих других местах.

Познание художественно-интуитивное тесно связано с нравственным состоянием человека: оно требует чистоты сердца и строгости жизни. И если оно не всякому человеку доступно, то единственно вследствие несоблюдения указанного условия. Если мы иногда говорим и думаем, что познание Бога нам недоступно, то это происходит от трех причин:

1) от нашей ненаблюдательности и невнимательности;
2) от нашей привычки, привитой нам современным направлением европейской культуры, не столько созерцать предмет, сколько отвлеченно умствовать о нем;
3) от того, что наша душа загромождена, засорена огромным количеством постоянно сменяющихся впечатлений и переживаний, мешающих ей вдумчиво наблюдать жизнь.

Оглушаемые шумом и суетой окружающей нас обстановки, мы не замечаем ни в себе, ни вокруг себя тихих движений истинной скрытой жизни. Нам нужно было бы остановиться, прислушаться к этой внутренней жизни мира, внимательней вглядеться в то, что происходит внутри нас и вокруг нас. Тогда мы научились бы видеть Бога, Который, по словам ап. Павла, “недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живем и движемся и существуем” (Деян 17:27–28).

Попробуйте сами внимательно проследить вашу жизнь, — и вы увидите в ней множество обстоятельств, встреч, разговоров, обычно называемых нами случайными и не замечаемых, из которых вы убедитесь, что какая-то невидимая, но заботливая рука, не насилуя вас, постоянно направляет вашу жизнь на путь добра и помогает вам.

Попробуйте сохранять все эти случаи в памяти, записывайте их, изощряйте в этом направлении свою наблюдательность, — и у вас наберется большой фактический материал, который даст вам возможность опытно убедиться как в существовании Божием, так и в Его Промысле.

Этот опытный путь есть лучший и, может быть, единственный способ к познанию Бога, как об этом говорил и свт. Василий Великий, утверждая, что, когда мы видим на себе и на других действия Промысла Божия, тогда мы начинаем знать Бога, начинаем любить Его. Не логическими доводами мы убеждаемся в бытии Божием. Если бы эти доводы даже и оказались убедительными, то логическая убежденность в бытии Божием еще не есть познание Бога.

Познание Бога приобретается только опытно. Никто не доказывает бытия солнца и звезд; и никто в этих доказательствах не нуждается. Так и бытие Божие не доказывается: оно чувствуется. Если же не чувствуется, — значит, существует какая-то преграда, мешающая его почувствовать; так слепой не видит звезд, не замечает солнечного света.

Нельзя противопоставлять знание вере как нечто объективно достоверное чему-то субъективно-произвольному и недостоверному. Вера как чувство уверенности есть необходимый элемент всякого знания. От знания поверхностного, научно-позитивного, рассудочного нужно отличать знание художественно-интуитивное, проникающее в глубину жизни. Этот последний род знания, неотделимый от нравственного подвига, приводит, при помощи Божией, к познанию Бога, то есть к вере в Бога и к разумению Евангелия.

Источник: Православие и мир