О ТВОРЧЕСКОЙ ЛЮБВИ. Владимир Легойда

Есть несколько видов человеческой деятельности, о которых можно сказать, что это не столько работа, сколько служение. Традиционно к ним относятся священник и врач. И учитель.

Дело здесь не только в том, что постоянное взаимодействие с людьми требует особой ответственности, в частности, требует, чтобы твое настроение не влияло на качество работы, — только представьте себе вставшего не с той ноги хирурга, который в раздражении что-нибудь не то по ошибке отрежет. Дело прежде всего в том, что ты имеешь дело с людьми и в какой-то мере отвечаешь за их душу, за их дальнейшую жизнь.

Как-то один коллега признался: «Я не люблю детей». Причем сказал это человек, в профессионализме которого у знакомых с ним педагогов сомнений не возникало. Мне же при его словах вспомнилась фраза из фильма Андрея Эшпая «Шут»: «Я психолог по призванию, а она — по недоразумению». Я, конечно, не хочу сказать, что такой вот «учитель по недоразумению» не имеет права преподавать, но становится тяжело на душе, если представить себя на месте его учеников. И не помогают никакие оговорки вроде того, что-де, мол, преподает он свой предмет, который неплохо знает, и умеет излагать доходчиво: на человека перед классом (или перед аудиторией) класс или аудитория смотрит прежде всего как на человека. И учащиеся (как и прочие люди) очень хорошо умеют различать, кто к ним относится хорошо, а кто — не очень. И если в первом случае платить взаимностью не очень-то умеют (а кто их научил-то?), то во втором платят всегда, а бывает, что и с избытком.

Итак, получается, что нам следует поговорить о любви. На чем же основана эта любовь и в чем она проявляется?

Современная потребительская культура, к примеру, выводит достаточно простую формулу любви: главное, чтобы ваши амбиции и характеры совпадали, а если не так, то нужно другого человека разными средствами «отформатировать под себя» — и чем больше он будет похож на тебя, тем больше радости и комфорта он тебе принесет. Если спроецировать эту формулу на отношения учитель-ученик, то получится, что преподаватель с самыми лучшими намерениями всего-навсего штампует себе подобных. И тут уж ему некогда задуматься о том, кто же такой он сам, то есть заняться самопознанием, без которого не бывает развития личности...

Ранее я не случайно упомянул о близости служения учителя и священника. Священноисповедник протоиерей Роман Медведь говорил, что главная задача пастыря — «так воспитать душу, чтобы она сама могла стать пред Господом и вполне свободно и сознательно избрала добро». Не сходна ли с этим задача педагога — так научить мыслить и воспринимать информацию, чтобы ученик в дальнейшем смог стать самостоятельно думающим человеком? Не является ли патологический успех бредовых откровений Фоменко суровым обличением школьного преподавания истории (прежде всего, конечно, программы)?

И не в том ли любовь к ученику, чтобы одарить его не просто истиной, но и умением отличать истину от лжи?

Никто не спорит, педагог (и священник) должен быть личностью, — но при этом обладать умением давать свободу ученику. Так, священник должен приводить человека ко Христу, а не к себе, и его деятельность неизбежно потерпит крах, если дорога духовного чада к Богу на нем же самом и обрывается. То же и в случае с учителем, который сделал из себя самого точку опоры для ребенка, а ребенок вышел в мир и остался в нем без всякой опоры. Очень важно зажигать людей, но зажигать их тем, что больше тебя самого. В этом, возможно, и заключается талант и призвание учителя, — талант, требующий строгого и предельно вдумчивого с ним обращения.

Талант любви ответственной и знающей свои пределы. Ведь именно любовь может способствовать тому, чтобы учитель стремился не возобладать над учеником во всех отношениях и во что бы то ни стало, но помочь ему, и для этого, если нужно, умалить масштабы своей личности.

Один знакомый священник, словно бы продолжая слова священно­исповедника Романа Медведя, сказал: «Задача священника — привести человека к Богу на его уровне». Смысл этой фразы в том, что следует понять человека, тем более маленького и зависимого; понять, что в нем есть и что может быть раскрыто, — и это раскрыть. Но такая роль священника (и преподавателя) сопряжена как с большими усилиями, так и с большими опасностями, потому что он имеет дело не с глиной и не с машиной, а с человеческой душой.

Есть замечательный фильм «Общество мертвых поэтов»: в колледж приходит новый учитель, который просто взрывает представления детей о литературе. Он зажигает им сердца, они проникаются любовью к тому, что он им прививает, он раскрывает в них таланты, может быть, ими до конца не осознаваемые. Но развязка фильма повествует совсем не о блестящей судьбе учеников такого замечательно преподавателя, а о самоубийстве одного из детей, пытавшегося избежать конфликта с отцом. И эта катастрофа — в том числе и катастрофа самого учителя. На этот раз очень уместно сравнить преподавателя с врачом: не там отрезал, не так поправил — и человек умер, причем не метафорически...

Возможно, одна из самых важных вещей, которую я понял за годы преподавания в вузе, — никогда нельзя предугадать, как отзовутся в ребенке (да, в ребенке, хотя по закону он уже взрослый, он студент) твои слова, что возьмет он от тебя, если возьмет вообще. Можно снова вспомнить служение врача. Он обследовал человека, дал ему рекомендации и отпустил, у него, в конце концов, есть другие пациенты. А если человек не исполнил предписанного, плюнул на все — можно негодовать сколько угодно, но изменить ситуацию — это вряд ли. Так и учитель старается сделать все для ученика, но рано или поздно тот пойдет по жизненному пути сам.

У преподавателя не должно быть синдрома начинающего миссионера, который каждую неудачную беседу с человеком воспринимает как катастрофу и конец света: как же так, он два часа беседовал с человеком, а тот ничего не понял, он его не переубедил, к тому же тот еще и ушел раздраженный? Да, учитель не должен относиться к таким неудачам спокойно, не должен успокаиваться, но в то же время ему следует четко осознавать пределы и возможности своего влияния, быть мудрым и трезво оценивать не только свои возможности, но и личностные характеристики ученика, для того чтобы каждый раз заново решать, каковы могут быть оптимальные средства педагогического воздействия.

И если подытожить тему любви, которая уравнивает учителя и священника, то любовь эта — творческая.

...Христа зачастую называли Учителем — именно поэтому первые христиане назывались учениками. Но не все, кто слушал Его, последовали за Ним, и было бы большой интеллектуальной и духовной гордыней рассчитывать на больший результат. И, тем не менее, мы знаем, что именно благодаря всего лишь нескольким апостолам, то есть ученикам, сохранившим верность своему Учителю, дошли до нас Его слова, его учение о Любви.

http://www.foma.ru/article/index.php?news=4643