О том, как стяжать дух покаяния. Схиигумен Авраам (Рейдман)

Слово в понедельник первой седмицы Великого поста после чтения Великого канона преподобного Андрея Критского
 

Братья и сестры, мы только что прослушали первую часть Великого канона Андрея Критского. Каждый его тропарь есть великая проповедь, вернее, глубочайшее богомыслие. Для внимательно слушающего или читающего Великий канон — это бездна премудрости, заключающая в себе покаянный дух. Мы же, для того чтобы лучше понять хотя бы некоторую часть канона, обратим внимание лишь на несколько его тропарей и подумаем над их смыслом. Конечно, после слушания столь красноречивого глубокого богомыслия, каким является Великий канон, мое убогое, бледное слово будет подобно скудной пище бедняка после пиршества в доме богатого человека. Однако ради собственной пользы попытаемся все же понять смысл некоторых тропарей Великого канона, весьма полезных для нас именно сейчас.

«Приближается, душе, конец, приближается, и нерадиши, не готовишися; время сокращается, восстани — близ при дверех Судия есть. Яко сон, яко цвет время жития течет; что всуе мятемся?» Когда мы спим, наши сновидения кажутся нам действительностью. Мы радуемся во сне так, как будто переживаем эту действительность наяву, огорчаемся или пугаемся каких-нибудь ночных кошмаров так, будто они происходят на самом деле. Когда мы просыпаемся, то сожалеем, что какое-то счастливое событие нам только приснилось, и, наоборот, с радостью и некоторым успокоением осознаем, что кошмар остался только сном. Святитель Андрей уподобляет нашу жизнь сну. Действительно, когда пройдет время нашей жизни — пусть даже мы доживем до глубокой старости, хотя это еще неизвестно, — мы восстанем от этой жизни, как ото сна. Все, что мы в ней переживали и что казалось нам главным, важным и серьезным, покажется таким же эфемерным, как сон.

Но есть существенная разница между нашим пробуждением от сна и пробуждением в вечности. Когда мы просыпаемся, совершив во сне что-то греховное, то радуемся, что на самом деле ничего подобного не было, и понимаем, что и сами себе можем в этом случае снизойти, и Господь нам простит, потому что сон — это бессознательная работа ума, правда, открывающая наше душевное состояние. Но не нужно думать, что, проснувшись от этой временной, земной жизни, которую можно сравнить со сном по ее быстротечности и мимолетности, мы точно так же получим прощение всех своих грехов. Наоборот, наша теперешняя жизнь и все наши поступки в это время как бы рождают для нас вечность — блаженную или страшную, вечную жизнь или вечную смерть.

Представьте себе такую ситуацию: мы совершили во сне что-нибудь отвратительное, а когда проснулись, то этот ужасный поступок кардинальным образом изменил бы нашу жизнь. Как это было бы невыносимо страшно! Во сне мы собой не владеем. Но неужели как спящие не контролируют свои сновидения, так и мы в этой земной жизни не контролируем свои поступки? Мы должны с пристальным вниманием изучать не только свои дела, но и слова, и даже мысли, — изучать не снисходя к себе, а строго и требовательно, потому что от этих внутренних переживаний, иногда даже никому не известных, невидимых для других людей, зависит наша будущая жизнь.

Часто мы задаемся вопросом: откуда у святых отцов, живших, например, в пустыне, исполнявших все заповеди, творивших чудеса, было такое глубокое покаяние? Почему они проливали потоки слез и оплакивали себя в этой жизни покаянным плачем, омывали свою душу покаянными слезами? Почему у нас, грешных людей, которые на самом деле — что очевидно для всякого здравомыслящего человека — должны плакать о себе, нет должного покаяния? А у подвижников, которые должны были бы радоваться, такое покаяние было? Это недоумение связано с непониманием того, что такое внутренняя жизнь и истинное смирение. Вот как говорит о себе преподобный Андрей Критский (а он повторяет то, что думали и заявляли о себе и все прочие святые отцы): «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших». Казалось бы, страшные, немыслимые слова! Ведь мы знаем, что святые каноны, которые в древности соблюдались очень строго, запрещают рукополагать человека, который совершил хотя бы один блудный грех. Значит, преподобный Андрей был человек праведной и чистой жизни. Как же он мог заявить такое о себе? Откуда у него это мнение о себе? Неужели это просто какое-то красноречие, употребленное ради нас, посторонних людей, неужели он произносил эти слова не от души? Но даже из опыта чтения светской литературы мы знаем, что если автор не переживает того, о чем пишет, то его произведения, как правило, оказываются неудачными и не производят на читателя никакого впечатления. И совершенно противоположное нужно сказать о чувстве покаяния в каноне Андрея Критского — чувстве, которое столь редко можно встретить в людях. Значит, святой Андрей все это переживал искренне. Где же разгадка? В этом же тропаре он и поясняет свои слова: «Не бысть в житии греха, ни деяния, ни злобы, еяже аз, Спасе, не согреших, умом и словом, и произволением и предложением, и мыслию и деянием согрешив, яко ин никтоже когда».

Итак, этот человек судил себя строго — не только за деяния, которые он поставил на последнем месте. Перед этим преподобный Андрей говорит, что согрешил умом, словом, произволением, предложением и мыслью, то есть оценивает с нравственной точки зрения все свои многообразные душевные переживания. Он не боится этого суда над собой и совершает его не только перед своей совестью, но и перед Господом, Которому открыто об этом говорит. Он знает, что если признается в своих грехах Господу, то может ожидать от Него прощения и милости. Если же попытается оправдаться перед Ним, то как раз и будет осужден: и в этой жизни лишится благодати, и в будущей потеряет надежду на спасение.

Есть много грехов, которые человек с радостью совершил бы, если бы не страшился наказания или скорбей от людей в этой жизни. Если бы мы знали, что останемся безнаказанными, то, может быть, отомстили бы своим обидчикам или поддались бы каким-то другим греховным чувствам, о которых сейчас не хочется подробно говорить. Значит, произволением мы уже согрешили, и только страх, притом страх перед людьми, удержал нас от совершения греха на деле.

Но бывает, что людей удерживает от греха страх быть наказанными в будущей жизни. Это, конечно, более высокое состояние. Тем не менее, если бы мы не боялись того, что Господь нас накажет, и того, что нераскаянного грешника ждут вечные муки, то, может, мы также согрешили бы. Это говорит о нашем грехолюбии, нас удерживает только страх вечных мук. У нас нет любви к Богу, нет бескорыстной добродетели, бескорыстного, нравственного служения Ему. Если мы строго оценим движения нашей души, то увидим, что почти каждое из них есть движение ко греху. В самом лучшем случае мы стремимся к чему-то доброму и исполняем это, имея добрые мотивы, но и тогда примешивается какая-либо страсть и добро, совершаемое нами, как бы загрязняется. Но это еще наилучшее состояние, а бывает и так, что мы совершаем добрые поступки по страстным мотивам: делаем добро для вида, а по сути грешим перед Богом. Но ведь Господь взирает на сердце человека. Мы видим внешнее поведение, а Господь видит сердце. Например, наше сердце избирает славу, ради которой мы и совершаем нечто похвальное. Люди наш поступок одобряют и считают нас добродетельными, но мы согрешили. Все нас хвалят, а Бог осудил.

Можно было бы привести много других примеров того, как мы под воздействием тех или иных страстных мотивов на самом деле не добро совершаем, а грешим. Если мы начнем следить за собой строго и внимательно, то увидим, что чистого, евангельского добра в нас почти нет. Иногда мы делаем добро из страха, иногда — ожидая награды, и если бы не было награды в вечной жизни, то мы бы и не исполняли добродетели, так что бескорыстного и чистого в нас ничего нет. Иногда мы совершаем добро с примесью зла, а иногда творим и явное зло — и тому достаточно примеров в нашей жизни и в нашей душе. И если мы так внимательно рассмотрим свою жизнь, то увидим, что поводов для покаяния у нас не меньше, а гораздо больше, чем у святых отцов и преподобного Андрея Критского. Но из-за нашей невнимательности, из-за того, что мы пренебрегаем своей внутренней жизнью, мы закрываем глаза на то, что происходит в нашей душе. Иногда нам становится просто страшно, не хочется обо всем этом думать, и даже на исповеди мы иной раз с трудом сознаемся в некоторых прегрешениях. Мы погружаемся в некий сон, о котором и говорит преподобный Андрей. Душа наша заснула и вместо действительности видит сновидения и призраки. Иногда такое наше состояние можно уподобить сонному бреду, лишенному всякой логики и последовательности, но удовлетворяющему нашу страсть. Потому святой Андрей взывает к нам словами кондака, правильнее сказать, взывает именно к своей душе, — но люди отличаются друг от друга не столь сильно, чтобы сказанное им самому себе не относилось бы и к нам. Мы слишком высокого о себе мнения, поэтому и преувеличиваем значение своей индивидуальности. Но на самом деле все мы очень похожи, хотя живем спустя более чем тысячелетие после того, как был составлен Великий канон.

«Душе моя, душе моя, восстани, что спиши? Конец приближается, и имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй». Мы должны воспрянуть от сна, подобно человеку, который, когда его будят, понимает, что ему нужно немедленно встать и приняться за какое-то срочное дело. Так и мы должны были бы вести себя сейчас, в дни Великого поста: воспрянуть от этого греховного сна, в который нас погрузили наши страсти. Бывает, что человек плохо себя чувствует, переутомился и, зная, что нужно вставать, даже во сне об этом помня, не может прорвать пелену сна, с трудом делает над собой усилие, чтобы открыть глаза и встать с постели. Так происходит и с человеком, погрузившимся в сон греховный. Поэтому преподобный Андрей Критский не просто говорит: «Встань» («восстани» — по-славянски), но добавляет потом и: «Воспряни» — «не лежи в постели, не услаждайся этим греховным сном, очнись, быстро вскочи, потому что опять погрузишься в сон, если будешь медлить».

Приближается конец, и нам нужно проснуться прежде того момента, когда мы все проснемся поневоле, ибо смерть есть пробуждение для души. Тогда мы увидим все таким, каково оно на самом деле. Призраки и мечтания исчезнут. Лучше нам уже сейчас восстать от греховного сна и глазами, просвещенными евангельским светом, взглянуть на нынешнюю нашу жизнь — пока не поздно, пока есть возможность что-то переменить или хотя бы признаться Богу в том, что мы виноваты. Тогда, конечно, мы можем надеяться, что Христос Бог нас пощадит, ибо Он недалек от нас. Да, Своей плотью Он от нас удалился и пребывает одесную Бога Отца, но Своим Божеством Он присутствует везде. Он близ наших глаз, уст, ушей, Он проникает даже в наше существо, в те глубины души, куда не может проникнуть наш ум, — и там находится Христос Бог, Который везде, «все и вся исполняет», то есть наполняет. Поэтому не будем думать, что Господь удалился от нас за наши грехи настолько, что покаяние уже невозможно. Обратим к Нему наш умственный взор, нашу душу. Господь рядом, возле нас, Он в нас самих. Он пощадит нас, очистит и поможет восстать от греховного сна прежде, чем нас пробудит от него смерть.

13 марта 2000 года

http://www.sestry.ru/church/content/confessor/amvonn/p/vpost/01/02/html_id/for