О светском государстве и праве оскорблять. Протоиерей Владислав Цыпин

В «Новой газете» была опубликована статья, в которой сообщалась ошеломляющая новость: в России свергнута светская власть. Выходка лихого журналиста окрашена была в цвета ернического зубоскальства, извещал он публику о перевороте как бы и не до конца всерьез, но тон статьи, настроение ее автора далеки от беззаботной веселости, исполнены скорее вселенской скорби по поводу перемен, происходящих в России. Что же повергло бдительного публициста в такую печаль? В чем усмотрел он признаки назревающего или уже совершенного злодеяния, которому придал квалифицирующие признаки государственного переворота? В том, оказывается, что в Государственной Думе обсуждается проект нововведения, вносимого в Уголовный Кодекс: ответственность за оскорбление религиозных чувств. Иными словами, для правосознания этого замечательного и, хотелось бы надеяться, редкостного публициста одним из непременных признаков светского государства является безнаказанность публичных оскорблений религиозных чувств сограждан. В противном случае государство из светского становится уже клерикальным.

Но является ли светскость государства, декларируемая действующей Конституцией России, и в самом деле столь устрашающе монструозным принципом, в каком его представляют беззаветные борцы за право безнаказанно оскорблять религиозные чувства?

Тут в самую пору обратиться к этимологии понятия «светскость». Слово это русское и с русским, славянским корнем, и все-таки это калька с французского, в котором есть два разных слова, переводимых на русский одинаково: «светский». Одно из них – mondiale, и оно, имея разные значения, относится по преимуществу к grande monde (великому свету), то есть королевскому двору, – у нас, впрочем, в последние два десятилетия и это словечко претерпело знаменательную семантическую метаморфозу: светскими событиями стали обозначать развлечения персон, которые во времена оны не имели доступа в высший свет в собственном смысле слова, разве только в так называемый буржуазный полусвет, и то не сами по себе, а только лишь в свите самых неразборчивых нуворишей, но это материя, не имеющая прямого отношения к теме настоящей статьи, а лишь к современным нравам. Эквивалентом русского термина «светское государство» является другое французское выражение – «état laïque». Слово laïque употребляется как оппозиция понятию clérical и только в этой оппозиции оно и обретает логически правомерное значение. Иными словами, «светское» буквально значит «лаическое», то есть «мирянское», что противополагается понятию «клерикальное», не в производном смысле политического клерикализма, вовлеченности духовенства в политику, но в изначальном значении, относящемся к духовенству, к его профессиональной деятельности, к его сословному статусу. Иными словами, термин «светское» (мирянское) имеет полноту смысла в контексте христианского общества, внутри церковного народа, в среде которого различаются духовенство и миряне, а светское государство, светская школа, светская литература имеют своей оппозицией церковное государство, духовную школу, духовную литературу, притом что в понятие «светскости» вовсе не влагается смысл «антихристианское» или «антицерковное», а лишь, подчеркнем, мирянское. Так что в старой России гимназия, где, конечно же, преподавался закон Божий в качестве обязательного предмета, от которого, однако, освобождались подростки иноверного и инославного исповедания, считалась светской школой, а семинария – духовной. Творения отцов Церкви, равно как жития святых, богословские или церковно-исторические монографии и статьи считались духовной литературой, а религиозные и христианские по своему пафосу романы Достоевского – светской литературой.

И Российская империя, в которой Православная Церковь имела статус господствующего вероисповедания, хотя покровительством со стороны государства пользовались тогда и иные признанные конфессии, христианские и не-христианские, а вневероисповедное состояние законами вовсе не предусматривалось, была, разумеется, светским государством, потому уже, что его глава – император, по основным законам империи непременно принадлежавший Православной Церкви, – был, также непременно, лицом светским, а не епископом. И это совершено азбучные, всем очевидные вещи, так что при наличии хотя бы элементарного образования лишь душевнобольной человек мог тогда считать императора лицом не светским, а духовным, а Российское государство церковным государством.

В таком случае существовали ли вообще где-нибудь и когда-нибудь не светские, но церковные государства? Разумеется, существовали, но не в православном, а в католическом мире. Например, те государства в Германии, во главе которых стояли епископы Кельна, Трира, Майнца, Страсбурга, которых собственно и называли «церковными князьями», каковыми, естественно, не были другие епископы, не являвшиеся суверенами. В Германии церковные княжества были упразднены во времена императора Наполеона, но одно из таких государств просуществовало и до наших дней, или, точнее говоря, было восстановлено на основании знаменитых Латеранских соглашений 1929 года. Это Святой Престол, в просторечии – Ватикан. На сей день это единственное не-светское государство в христианском и постхристианском мире. А, например, Соединенное королевство не становится церковным государством оттого, что в силу его основных законов главой Англиканской церкви, а заодно и Пресвитерианской церкви в Шотландии, является король. Он, или в наше время – она, хоть и король (королева), но все-таки не епископ.

Причем тут право на безнаказанное оскорбление чувств верующих как непременный признак светскости государства, как на том настаивает бьющий в набат газетчик, ведомо, наверно, лишь ему самому и его соумышленникам. В светской Российской империи не было такого права даже у самых бесшабашных журналистов, хотя на практике подобные оскорбления все же не редко обходились и тогда безнаказанно, очевидно, в силу той особенности нашей правовой традиции, которую столь язвительно обозначил знаменитый своей насмешливостью сатирик.

Светским государством Россия была не только в эпоху империи, но и до Петра Великого, светским государством была и другая великая империя, чье наследство мы восприняли – Новый Рим, или, говоря кабинетным языком, Византия. Уже сам принцип симфонии, лежащий в ее основании, предусматривал эту светскость. Он сформулирован в преамбуле к 6-й новелле святого императора Юстиниана: «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое (священство, церковная власть) заботится о божественных делах, а второе (царство, государственная власть) руководит и заботится о человеческих делах, а оба, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни. Поэтому ничто не лежит так на сердце царей, как честь священнослужителей, которые со своей стороны служат им, молясь непрестанно за них Богу. И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а государственная власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит на пользу и благо человеческого рода».

Поэтому по неизбежной логике вещей, когда Римская империя, начиная со святого Константина, стала обретать черты христианского государства, она по-прежнему применяла римское право, притом что и канонам государственная власть усваивала силу государственных законов, но не на канонах, а на римских законах государство строило свою административную и военную организацию, свою налоговую систему. Нормы римского права, выработанные в языческую эпоху, при этом подвергались, конечно, модификации под влиянием христианской этики. Альтернативой римскому праву, говоря совершенно отвлеченно, могло бы быть разве введение ветхозаветного права, которое предусматривает применение правомерного насилия, например в области уголовного права, но оно появилось и применялось не на почве Римского государства и общества, постепенно становившегося христианским, однако не ставшего от этого безгрешным и святым, что в пределах человеческой истории вообще недостижимо.

Поэтому Нагорная проповедь, в которой начертан идеал межличностных отношений, не может служить в качестве юридического кодекса. Любая попытка его буквального применения в рамках исполнения государством его собственных функций обозначала бы деструкцию, упразднение государства, что до наступления эсхатологических событий преждевременно. Подобные поползновения имели место лишь в крайне еретических сообществах, вроде павликиан, альбигойцев или анабаптистов, но не в церковной среде. Никогда ответственные государственные деятели христианского мира, в том числе и святые цари, князья и сановники, к подобным экспериментам не прибегали, понимая разноприродность Церкви и государства и невозможность их слияния, но стремясь при этом к неслитному и нераздельному, симфоническому устроению их взаимоотношений, к симфонии священства и царства. Так что тревога за светский характер государства не имеет никаких разумных оснований; для утраты этой светскости нет и не было почвы в истории православного мира, православной ойкумены, православной вселенной. Со стороны православных уж точно никто не покушается на светский характер Российского государства, которым оно было искони и всегда.

Но светское государство совместимо с правовой защитой Церкви и даже, к вящему ужасу ревнителей безнаказанности оскорблений, с привилегиями национальных церквей – это все еще, слава Богу, реальности современного мира. Посмотрим на конституционные принципы некоторых современных государств. Система государственной церковности существует в настоящее время в таких странах, как Греция, Великобритания, Дания, Ирландия, Норвегия и других. В 3-й статье конституции Греческой республики провозглашено: «Господствующей в Греции религией является религия Восточно-Православной Церкви Христовой»^[1]. В конституции Дании также закреплен государственный статус церкви: «Евангелическая Лютеранская церковь является официальной церковью Дании… Король должен быть членом Евангелической Лютеранской церкви»^[2]. Лютеранская церковь является официальной религией и в Норвегии в соответствии с ее конституцией. До недавних пор Лютеранская церковь имела государственный статус в Шведском королевстве и в Исландской республике. До 1995 года в Конституции Исландии содержалось следующее положение: «Евангелическо-Лютеранская церковь является государственной церковью и как таковая пользуется поддержкой и покровительством государства»^[3].

Конституционные формулировки относительно национального вероисповедания в некоторых государствах не содержат прямого указания на его государственный статус, но предусматривают его привилегированное положение, которое может считаться приближающимся к статусу государственной церкви. Так, во 2-й статье конституции Аргентины содержится положение о том, что Федеральное правительство поддерживает Римскую католическую церковь^[4]. В конституции Ирландии провозглашено: «Государство признает особое положение святой католической апостольской Римской церкви как хранительницы религии, исповедуемой значительным большинством его граждан»^[5]. Никто, будучи в здравом уме, не станет отрицать того обстоятельства, что все упомянутые здесь государства, предоставляющие привилегии национальным Церквам, тем не менее являются государствами светскими.

Но в современном мире есть и другие государства, и их, наверно, большинство: там провозглашается принцип отделения Церкви от государства. В Конституции Российской Федерации он сформулирован в 14-й статье следующим образом: «Никакая религия не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. Религиозные объединения отделены от государства и равны перед законом». В Российской империи, впрочем, также не было обязательной для всех подданных религии. Православные люди в императорскую эпоху не имели легальной возможности отпадения от Православной Церкви, христиане всех конфессий лишены были права на отпадение от христианства; совращение православных в инославие, а всякого вообще христианина в иудаизм, ислам или язычество каралось по закону, ответственность несли и сами совращенные; но никто из иноверцев и инославных, имея право принять Православие, не принуждался к перемене религии, и все признанные государством религии пользовались защитой со стороны закона.

Что же касается отделения религиозных организаций от государства, то это положение действующей Российской Конституции не следует интерпретировать расширительно. Оно обозначает лишь то, что приходы, монастыри, синодальные отделы и духовные семинарии не являются органами государственной власти и государственными институциями, подобными министерствам, полицейским отделениям или воинским частям. Никакого отношения, например, к возможности преподавания религии в школе ни на факультативной, ни на иной основе это конституционное положение не имеет. Хорошо известно, что, хотя в некоторых государствах, придерживающихся принципа отделения, вроде Соединенных Штатов или Франции, религия в государственных школах не преподается, но в других, где также нет государственной Церкви, например в Австрии или Польше, в государственных школах осуществляется религиозное образование.

Конституционное право исповедовать религию или не исповедовать никакой религии, право «свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и свободно распространять соответствующие взгляды», гарантированное 28-й статьей Конституции, не может считаться тождественным праву вести пропаганду воинствующего атеизма в развязном и хулиганском стиле Ярославского или Демьяна Бедного либо праву безнаказанно оскорблять чувства верующих, на чем истошно настаивают правозащитники отечественной выделки.

В особом комментарии нуждается положение, содержащееся во 2-й части 29-й статьи: «Запрещается пропаганда социального, расового, национального, религиозного или языкового превосходства». Законодатель в данном случае не мог иметь в виду запрета на утверждение абсолютной истины вероучения своей религии, ибо такое убеждение составляет основание почти всякой религиозности, и подобная интерпретация соответствующего положения обозначала бы косвенный запрет на публичное выражение и тем более распространение большинства религиозных вероучений. Подразумеваться в данной статье может, как представляется, лишь пропаганда личного превосходства носителей одного вероисповедания в сравнении с носителями другого исповедания, а также настаивание на правовых привилегиях граждан в зависимости от вероисповедания.

Косвенным образом роль Православной Церкви, без прямого упоминания о ней, затронута также в преамбуле Основного закона, в которой выражена мысль о том, что «многонациональный народ Российской Федерации» принимает Конституцию, «чтя память предков»; тем самым декларируется преемственность новой России по отношению к той России, в которой Православная Церковь, как известно, пользовалась исключительно высоким статусом. Содержательно из этого положения преамбулы Конституции вытекает преамбула Федерального закона от 26 сентября 1997 года «О свободе совести и о религиозных объединениях», которая гласит: «Федеральное Собрание Российской Федерации, подтверждая право каждого на свободу совести и свободу вероисповедания, а также на равенство перед законом независимо от отношения к религии и убеждений, основываясь на том, что Российская Федерация является светским государством, признавая особую роль Православия в истории России, в становлении и развитии ее духовности и культуры, уважая христианство, ислам, буддизм, иудаизм и другие религии, составляющие неотъемлемую часть исторического наследия народов России, считая важным содействовать достижению взаимного понимания, терпимости и уважения в вопросах свободы совести и свободы вероисповедания, принимает настоящий Федеральный закон»^[6].

Включение аналогичного или подобного по содержанию положения в саму Конституцию Российской Федерации представляется вполне логичным и последовательным актом в процессе совершенствования всей системы российского законодательства, и, конечно, оно встретило бы поддержку со стороны тех, кто заинтересован в укреплении Российского государства, в исцелении его от ран, нанесенных в разные эпохи отечественной истории, не исключая и приснопамятных 1990-х. Подобное редактирование Конституции, в котором не было бы ни тени покушения не только на светский характер государства, но и на принцип отделения, который по существу дела вполне совместим с симфонией, могло бы вызвать возражения со стороны тех только элементов, которые вместо симфонии и гармонии хотели бы слушать какофонию, которые сотрудничеству и миру предпочитают вражду, которые домогаются священного права на безнаказанные оскорбления сограждан. Но стоит ли пугаться грозных окриков из подворотни?

------------------------------------------------------------------

^[1]Конституции государств Европейского союза. М., 1997. С. 245–246.

^[2]Там же. С. 303.

^[3]Цит. по: Понкин И.В.Религия, образование и право. М., 2002. С. 8–9.

^[4]Там же. С. 8.

^[5]Там же.

^[6]Русская Православная Церковь и право. М., 1999. С. 110–111.

http://www.pravoslavie.ru/jurnal/62169.htm