О различном понимании того, что́ есть благочестие и преуспеяние в нём

Много званых,
а мало избранных.
(Мф. 20, 16)

 Предисловие переводчика 

Настоящий трактат принадлежит к числу самых ранних сочинений Герхарда Терстегена. Первоначально он являлся предисловием к составленной и переведённой Терстегеном компиляции из текстов французского мистика-квиетиста Жана Берньера-Лувиньи (Jean de Bernieres-Louvigny, 1602–1659), опубликованной в 1727 году под названием «Сокровенная жизнь со Христом в Боге». Это второй переводческий труд Терстегена. Первый – «Книжка об истинном благочестии» Жана де Лабади, предисловие к которой впоследствии составило III трактат («Краткий трактат о сущности и пользе истинного благочестия») сборника «Путь истины».

Жан Берньер-Лувиньи – один из самых глубоких писателей квиетистского направления, оказавший весьма сильное влияние на Терстегена. Предисловие к «Сокровенной жизни со Христом в Боге» интересно тем, что Терстеген осуществляет здесь синтез католической квиетистской мистики с протестантским мировоззрением. Впрочем, этот синтез вовсе не является отвлечённым богословием, которым Терстеген никогда не занимался: трактат, как и всё у него, посвящён практическим вопросам внутренней духовной жизни, изложенным с необыкновенной ясностью и полнотой. Касается Терстеген и вопросов исторического пути Церкви (в духе историософии Готфрида Арнольда).

Очень важной для осмысления проблемы «расцерковления», волнующей сегодня многих православных христиан, является мысль, высказанная в § 5. Здесь Терстеген решительно разделяет первый этап начального покаяния и обращения человека к Богу и «новое рождение свыше», о котором говорится в Евангелии от Иоанна. В православном представлении «рождение свыше» автоматически даётся человеку в результате принятия им (даже и в младенческом, несознательном возрасте) Таинств Крещения и Миропомазания. Более глубокий внутренний опыт убеждает в том, что это всё же разные вещи. В православной педагогике такого разделения нет, и, как следствие, христиане пастырски ориентируются неверно, что и приводит впоследствии к «расцерковлению». Терстеген же, исходя из этого разделения, показывает возможный выход из такой ситуации и движение вперёд по пути жизни во Христе.

В § 13 блестяще описан сам внутренний процесс «расцерковления». Но если в современной православной жизни человек этого пугается, впадает в самоедство и уныние и, не получив пастырской помощи, чаще всего уходит из Церкви, то Терстеген, наоборот, высоко оценивает такое состояние, считая его первым шагом к переходу к истинному христианству. Собственно, это и есть процесс «нового рождения свыше»; и его этапы Терстеген раскрывает с большой подробностью. Этого также вовсе нет в нашей православной педагогике – и здесь коренится ответ на часто задаваемый вопрос: «А зачем нам (православным) все эти протестанты, когда у нас есть наши святые отцы?» У святых отцов такого не прочтёшь, либо нужно по крохам выискивать подобные вещи у очень немногих авторов, таких как преп. Макарий Великий или преп. Варсонофий Великий.    

Большой интерес представляет второе приложение к трактату – «Краткое изъяснение того, что́ есть мистика». Если основной текст трактата, как мы уже сказали, – одно из первых произведений Терстегена, то «Краткое изъяснение» – последнее (не считая Завещания) его сочинение. Это письмо, написанное за полгода до смерти. Оно интересно во многих отношениях. Из него, во-первых, явствует, что тому синтезу католической (включая сюда древнецерковную) и протестантской духовности, о котором мы сказали выше, Терстеген оставался верным всю свою жизнь. Во-вторых, из этого письма видно, каких экклезиологических взглядов придерживался Терстеген. Для него была существенна только внутренняя жизнь во Христе; подлинность этой жизни, утверждает автор, возможна в любой христианской деноминации. И, наконец, для православного читателя очень важным будет ясное определение понятия «мистика», которое даёт Терстеген, – в русском церковном языке однозначного понимания этого термина нет. Интересно, что в описании подлинной мистики Терстеген почти слово в слово повторяет предостережения святителя Игнатия (Брянчанинова), направленные против «западной мистики». Также очевидно полное согласие Терстегена и со святителем Феофаном Затворником, который в своей книге «Письма о духовной жизни» критикует визионерство Бёме и Сведенборга, и в их лице всю мистику целиком. Из этого можно сделать вывод, что наши отцы Церкви XIX века, выступая против «мистики», на самом деле подлинной мистики – такой, как она представлена у Терстегена, – не знали, а сражались с расхожими представлениями своего времени. Думается, что если бы свв. Игнатий и Феофан непредвзято ознакомились с «Кратким изъяснением» Терстегена, как и с другими его книгами, они бы, как добросовестные мыслители, изменили свою точку зрения на критикуемый ими предмет.

Это ознакомление и предлагается современному православному читателю.

Петр (Мещеринов), игумен

______________ 

I

1. Хотя по Своей всесовершенной и вседовольной[1] сущности Бог не нуждается ни в какой вещи и ни в каком служении (Деян. 17, 25), – но по Своему творческому величию, достойному всякого преклонения, чести и славы, Он восхотел, наряду с многими тысячами тысяч Ангелов (Дан. 7, 10) (которые, подразделяясь на различные иерархии, начала и господства, власти и силы (Кол. 1, 16; 1 Петр. 1, 22), окружают Его престол, созерцая Его достопоклоняемое Существо и с благоговейным почитанием наслаждаясь им), возыметь Себе Церковь из человеческого рода и падших чад Адама – ду́ши, поклоняющиеся Ему в духе и истине (Ин. 4, 23-24), с коими Он мог бы неким внутренним и друг-друго-общительным образом соединяться, сообращаться и соделывать их причастными Своей божественной славе и блаженству (2 Петр. 1, 4). Именно в этом заключается во веки пребывающее определение Божие и милостивая Его воля в отношении человека.

2. Отсюда проистекает то, что вечная Премудрость, чья радость с сынами человеческими (Притч. 8, 31), как исполненная любви и верности мать и невеста, неустанно как бы обходит весь мир в поисках таких душ (Прем. 6, 13), которые подобающим образом поклонялись бы Отцу в духе и истине (Ин. 4, 24). У большинства людей эти её поиски – увы! – не приводят ни к чему. У некоторых она находит некий отзыв, некое слышание себя – но не всецелое и не во всём. И лишь у меньшинства обретает она для себя свободный вход, дабы беспрепятственно производить в их душах свои божественные действия. Одним словом, много званых, а мало избранных (Мф. 20, 16). Несмотря на это, определение Божие и Его воля пребывают неизменными: Отец ищет Себе таких поклонников (Ин. 4, 23). И действительно, так и бывает – Премудрость до сего дня находит, и всегда будет находить, немногих среди всякого рода и племени, в коих она входит и приуготовляет друзей Божиих, как говорится о том в Книге Премудрости (Прем. 7, 27).

3. Из этого весьма разного отклика душ на благодатный призыв Божий и происходит великое различие между образами благочестия в Церкви Христовой (о большинстве чад мира сего и о лицемерах внутри Церкви мы здесь даже и упоминать не будем; речь у нас пойдёт только о благочестивых христианах). Особенно это стало явным после иссякания первой любви и силы (Откр. 2, 4) в Церкви, когда большинство христиан остаются только при некоторых начатках христианства, не возрастая и не преуспевая в нём усердно и постоянно и проводя пред Богом и людьми – я бы сказал – обыкновенную, исполненную немощей и по преимуществу внешнюю жизнь. Но есть и такие христиане (их несравненно меньше), которые, будучи верными Божию призыву, стремятся вперёд, и благодатью Божией ведутся и приводятся к гораздо более существенному и внутреннему состоянию, вследствие чего они стараются проводить святую, ревностную и обращённую вовнутрь жизнь.[2]

Я мог бы здесь не тратить много слов на изъяснение всего этого, а наименовать первых (воспользовавшись часто употребляемым в Священном Писании и в творениях учителей Церкви термином) «несовершенными», вторых же – в разумном понимании этого слова – «совершенными» (Мф. 5, 48; 19, 21; Иак. 3, 2; 1 Кор. 2, 6; Еф. 4, 13; Кол. 1, 28; 4, 12; Евр. 5, 14). Но поскольку в нашем поистине несовершенном христианстве многие так неохотно слушают о совершенстве, что возникает опасение, что они отвращаются не столько от слова, сколько от самого дела, то надлежит устранить сей камень преткновения.

4. По этой причине мы вкратце рассмотрим различие между благочестивыми христианами, которое и сегодня столь очевидно, – не познает ли кто самого себя в таковом рассмотрении и не начнёт ли искать внутреннего корня сокровенной жизни во Христе под многочисленными наслоениями, привходящими несущественными вещами и преизобилием всего внешнего, чем так покрыто и задавлено нынешнее христианство.

5. Большинство призванных от Бога душ останавливаются на своём пути после того, как они пережили первое, начальное действие покаяния. Испытав скорбь, печаль и сожаление о своих грехах, почувствовав своё опасное состояние, возымев алчбу и жажду благодати Божией во Христе, такие души обращаются от мёртвых дел грубых грехов (Евр. 6, 1) к некоему внешнему добродетельному благочестивому жительству – и исполняются уверенности в том, что этим единократным изменением своей жизни ими уже достигнуто то, что в Священном Писании именуется новым рождением свыше (Ин. 3, 7) и всецелым обращением к Богу. Если к тому же их сердца́ время от времени ощущают то или иное утешение, духовную сладость и радость, то они ещё более утверждаются в своей уверенности и полагают, что поистине обрели небесное сокровище, целиком прошли своё поприще и достигли единения с Богом. На этом основании они относят к себе драгоценные обетования, титулы и привилегии, которые слово Божие усвояет истинным христианам.

6. И здесь прекращается их движение по христианскому пути. Я не хочу сказать, что их чувства, мысли и мнение о себе всегда и непременно таковы, что они-де уже достигли освящения и спасения и могут предаваться покою, – но что их благочестивая жизнь и то, что считается ими преуспеянием в ней, есть в лучшем случае топтание на месте, остановка, а то и вовсе обращение вспять (Лк. 9, 62).

Чем же является для таких христиан преуспеяние в благочестии? Чаще всего они понимают под этим усердное чтение духовных книг, душеполезные беседы, устное молитвословие, пение и тому подобные сами по себе полезные занятия и правила; также размышление об истинах Божиих и стремление составить себе понятие о них, чтобы (как принято говорить) достичь полноты познания. Во всей этой деятельности человек ищет для себя отраду и услаждение. Если его душу по временам посещают те или иные духовные чувства, или он видит в себе некие добрые наклонности, то он радуется, считает их за великое приобретение и высоко их ставит, не зная всему этому истинную цену. Если же ничего такого в нём нет, то человек жалуется, что Бог оставил его, и дерзает сравнивать своё состояние с тяжкими духовными скорбями Иова, Давида и других святых. И я не знаю – не большинство ли благочестивых христиан полагает делание своего благочестия и преуспеяние в нём не в чём ином, как в этом? Что же касается недостатков и пороков, которых не затронуло первое и начальное обращение, то они остаются в таких христианах во всей своей силе. Конечно, иногда им оказывается некоторое сопротивление, но полностью они никогда не побеждаются, и человек относится к этим проявлениям падшести как к «грехам по немощи», от которых ведь невозможно быть свободными в земной жизни.

7. Если мы рассмотрим жизнь и поведение таких христиан, то увидим, что в своих благочестивых занятиях они достаточно благоговейны; но в прочее время, при повседневном своём обхождении с людьми, они весьма раскованы и вольны. Они вовсе не считают зазорным погружаться в обычные, «как у всех», избыточные хлопоты о житейском и собирать себе «на будущее» деньги и сокровища на земле (Мф. 6, 19). Они думают, что имеют полную свободу многословить о внешних бесполезных вещах и без нужды обращаться с людьми мира сего. Они полагают, что для них является вполне допустимым услаждать свои чувства зрением, слышанием, вкушением и тому подобным. Об их помыслах я даже и не говорю. На всё это они по большей части не обращают должного внимания, и без всякого самоукорения, без хоть какого-либо противостояния сему попускают себе пребывать целыми часами и днями в полной рассеянности и рассосредоточенности. И таким образом их сердца разделяются в самих себе (Мф. 12, 25), хотя они этого по большей части и не замечают. Ибо, ах как мало сии благочестивые души понимают, что они отдали свою радость и любовь какой-нибудь тленной и скоропреходящей вещи и черпают в ней услаждение, утешение и отраду; что они под самыми благовидными предлогами то в одном, то в другом своеумно и своевольно поступают так, что порой совсем незаметной становится разница между ними, христианами, и чадами мира сего!

8. Не горькая ли это правда? и не будет ли принуждён тот, кто читает сии строки, по совести сказать: «Да, это так»? Ибо, возлюбленные, не достаточно ли очевидно, что таковые души не истинно приняли в себя силу веры и благочестия – силу подлинной победы над миром (1 Ин. 5, 4) внутри и вне себя, силу для упразднения греха, страстей и проявлений падшести, силу для искоренения из своей жизни самолюбия, своеволия и искания своего? Не очевидно ли, что такой образ благочестия ещё не обладает великими преимуществами Нового Завета – а именно, когда Сам Бог написует Свой закон в глубине сердец Своих чад (Евр. 8, 10), и они, вследствие сего, исполняют волю Божию не из одного лишь понуждения беспокоящей их совести, но из сердечного расположения, радостного желания и внутренней любви к Богу?

9. Посему такие христиане и не достигают подлинного и неразоримого мира с Богом, знания Бога и общения с Ним во Христе. Бедные их сердца из собственного, глубоко пережитого опыта мало знают об этом, равно как и о вкушении радости, полноты жизни и блаженства во Христе – хотя они и читали о том, и слышали от других чад Божиих. Сюда прибавляется ещё и то, что при всём их внешнем служении Богу внутри себя они испытывают великое отягощение, глубокое недовольство и немирность совести. Если же при исполнении тех или иных занятий и правил, кажущихся им добрыми, они и ощутят некую отраду и удовлетворение, то это состояние будет не глубоким, не укоренённым, ещё меньше – чистым, и продлится оно недолго, так что уже вскоре поднимутся в них привычные укоры совести (пусть даже в иных случаях они некоторое время и заглушали бы их). Происходит это потому, что человек в таком состоянии действует (по большей части несознательно), напрягая свои природные силы, которые скоро никнут. Такой образ действий доставляет человеку или малодушие и уныние, или самодовольство и уверенность в собственной праведности, – Богу же не воздаёт славы, и не приносит в душу постоянного и истинного мира.

10. И здесь нужно особо задуматься и спросить – как это возможно, чтобы люди, получившие от Бога свет и благодать и отнюдь не желающие обманывать самих себя (ибо, напомню, мы ведём речь именно и только о таких благочестивых христианах), были уверены в том, что их состояние истинно и угодно Богу, в то время как их нищета и недостаточность во всём столь очевидна? Поистине, здесь нет иной причины, как той, что всё сие происходит от недостатка внимания, обращённого внутрь себя, и от непонимания того, что совершается у нас внутри. Душа отвлекается от воспитательных и вразумительных действий благодати и Духа Божия в сердце и – я бы сказал так – даёт «выманить» себя из своего внутреннего человека. Последовав начальному призыву и привлечению Божию к первому покаянию, человек потом как бы исходит из сердца в мыслительную часть души и при слабом и недостаточном свете собственного рассудка составляет себе некие понятия о божественных истинах и представления о христианстве (каковые понятия и представления, поскольку они являются плодом действия падшего ума, с неизбежностью будут крайне приблизительными, надуманными и недостаточными). Далее, последуя этим своим само-составленным понятиям, в полной уверенности, что поступает правильно, человек сооружает себе своё собственное христианство, в котором так утверждается, что считает не истинным и отвергает всё, что не согласно с его представлениями или выходит за их рамки, – и живёт, далеко отойдя от внутреннего человека, от света и вождения Духа, рассеявшись во внешнем и рассудочном. По этой причине душа никогда не приходит ни к точному и глубокому познанию своего внутреннего повреждения и падшести, ни к ви́дению бесчисленных проявлений своей самости, ни к истинному пониманию, что́ есть оправдание во Христе, ни к тщательному, святому, отрешённому и сокровенному жительству, требуемому настоящим христианством, ни к опытному познанию силы Духа Иисуса Христа в верных Его последователях, действием Которого они приуготовляются к подлинно святой и божественной жизни.

11. Сказанным я вовсе не хочу обвинить все таковые души в сознательной и намеренной нечестности и неверности, и тем самым совсем осудить их состояние. Нет, я хочу лишь представить их очам их великое несовершенство, недостаточность и неразумие – не обратятся ли, содействием Божией благодати, хоть некоторые их них внутрь себя и не захотят ли с точностью познать извечный и единственно истинный путь умирания самому себе и всему миру и сокровенной жизни со Христом в Боге (Кол. 3, 3)? Ибо, ах, как печально то, что благочестивые и благонастроенные души год за годом ходят по кругу и довольствуются рассудочным исповеданием веры и внешними начальными делами и обязанностями благочестия настолько, что забывают о всяком преуспеянии и продвижении вперёд, и никогда не познаю́т истинную суть христианства и не вкушают блаженство оного во внутреннем богообщении!

II

12. Но, слава Богу, обретаются и в наши дни люди, которые не находят для себя ни покоя, ни удовлетворения в начатках христианства и в той смеси, какую оно сегодня из себя представляет; но вкупе с евангельским юношей (чтобы здесь мне употребить слово Спасителя) хотят быть совершенными (Мф. 19, 21) – то есть стремятся неким особым образом освятить себя и всецело пожертвовать собою для Господа Иисуса и истинного последования Ему, благодатью Его усердствовать в истинном внутреннем и тщательном христианском жительстве и подвизаться в нём всем сердцем как в единственно необходимом для человека деле и занятии. И среди таких людей, если смотреть на их преуспеяние и их меру, мы также увидим многие различия. Здесь я хочу немного коснуться переломного момента, в результате которого они переходят в такое состояние, и того, что характеризует сих христиан; ради недостатка места я буду совсем краток.

13. Переломный момент и переход таких душ от внешнего благочестия к существенному и внутреннему христианству совершается примерно следующим образом. Все внешние и внутренние благочестивые занятия, вся деятельность души, на которых доселе, часто неосознанно, зиждилось её христианство, становятся для неё тягостными и бессмысленными. У одних это происходит быстро, у других – постепенно. Чтение духовных книг, душеполезные размышления и беседы, устное молитвословие и тому подобное перестаёт питать душу и не может более продолжаться – отчасти из-за того, что прежде столь активный рассудок постепенно обессиливается и делается неспособным рассматривать и понимать духовные вещи так, как это у него получалось раньше; отчасти потому, что понятия и представления, которыми человек прежде наполнил себя, исчерпываются для него, а ничего другого он не может ни принять, ни удержать в себе. Всё, чем душа занималась при своём внешнем и внутреннем делании, начинает крайне её отягощать и больше не производит на сердце и волю такого действия, какое было раньше. Вместо прежнего удовлетворения, сладости и отрады все дела благочестия становятся для души сухими, пустыми, бессильными или даже и вовсе безрадостными и отвратительными.

При всём этом душа – или сразу, или со временем – начинает чувствовать в себе некое более чем обыкновенное стремление как к внешней тишине и уединению, так особенно к тишине внутренней, приводящей все её силы в неактивное и приимательное состояние[3]. Это состояние характеризуется простотой, внутренней нерасположенностью ко всему сотворённому и забвением его, сокровенным, тонким, исполненным любви тяготением к Богу и детской верой, сопряжённой с непрестанным вниманием к Его соприсутствию в нас. Последнее – самое важное, оно должно быть в нас и восприниматься нами непременно. Если душа со всем чаянием предаст себя этому (для падшего ума столь диковинному, но на деле поистине спасительному) внутреннему привлечению от Отца (Ин. 6, 44) и вождению Духа (Рим. 8, 14), то чрез такую тишину и упование (Ис. 30, 15) ей придёт помощь от Бога. Тогда душа будет отвыкать от всех своих прежних рассеянностей и рассосредоточенностей и от действований по указаниям падшего рассудка, дабы в смиренном безмолвии внимать внутри себя сокровенному воспитанию и научению вечной Премудрости и, обходя всё несущественное, побочное и привходящее в христианстве, погружаться в сокровенную жизнь со Христом в Боге – что может быть постепенно достигаемо только чрез постоянное умирание со Христом для самого себя и всякого творения (Кол. 3, 3).

14. Тогда постепенно само собой будет отпадать от души всё надуманное, высокопарное, внешнее – всё то, что может сочетаться с похвалой от мира сего или с возношением и восхвалением самого себя, – и человек начинает входить в некое детское расположение души (Мф. 18, 3) и приступать к простой, бедной, презренной и сокровенной жизни Иисуса Христа. И здесь ему предлагается совсем иное учение, чем прежде. Он должен усвоить и полюбить страдания, нищету и поношение Христово и, напротив, как крайне опасных вещей, всячески избегать того, что услаждает чувства и плоть, избегать богатств и сокровищ земли вкупе со всей земной честью, славой и величанием. Для такого человека становятся непереносимыми не только злые дела, но и недостаточно чистые побуждения, даже и в весьма добрых начинаниях. Его сердце должно поистине и всецело отлепиться от всякого творения и всё более и более отстраняться от всякой – вплоть до самой сокровенной – радости, любви и услаждения всем, что не есть Бог и Божие. Ему надлежит следить за тем, чтобы не произносить ни одного ненужного или необдуманного слова, хотя бы речь шла и о добром и духовном; ему следует постоянно внимать тому, чтобы даже и на краткое время не обременять себя добровольно лишними мыслями, заботами и попечениями. Он уже не может разрешать себе слушать и смотреть, делать или не делать то, что и как ему придёт в голову, нет; ибо человек разумеет, что над собой и в себе он имеет Того, в Чьи очи он должен взирать и Кому он должен покорить свою волю во всецелом предании себя Ему. Тончайшее самолюбие, страстное движение души, самодовольство, приписывание себе какого-либо добра в том, что душа говорит и делает, чувствует и вкушает, уже может опечалить и оскорбить Сего высокого и кроткого Гостя. Когда человек замечает это в себе, то он уходит из себя в подлинном самоотвержении и умирании самому себе, ради любви Божией. Одним словом: я ежедневно, ежечасно и ежеминутно умираю (1 Кор. 15, 31) – когда чрез многочисленные находящие на меня кресты и страдания совне и извнутри, по мудрому водительству Божию, моя падшая самость совершенно умирает во мне.          

15. Это звучит жёстко и строго и кажется совершенно невозможным. Но ведь есть и другая сторона, за счёт которой всё сие становится со временем для человека лёгким и любезным. Посмотрите: проводя такой образ жизни, сии души живут сокровенно во Христе, в Боге (Кол. 3, 3), в Его соприсутствии, и Бог живёт и обитает в них (2 Кор. 6, 16), соделывая их сильными и способными ко всему этому (Фил. 4, 14). Что они «недополучают» из-за умерщвления своей падшей природы, что они теряют, отстраняясь от творений и от всего внешнего, то стократно обретают они в Боге (Мф. 19, 29). Чем больше они делаются чуждыми и мёртвыми для творений в постоянном отвержении их, тем больше приближаются они к Богу и к Его жизни, становятся Своими Ему (Еф. 2, 9) и в сокровенном жительстве и сообращении с Ним всё более и более проникаются Им. Прежде жили в них творения, и они жили в творениях, Бог же был для них как бы мёртв, как будто Его и вовсе не было. Ныне, напротив, Бог живёт в них, и они в Боге; всё же прочее, и также сами они по падшей их жизни, стали как бы мёртвыми, как будто их (в их самоощущении) и нет. Прежде они искали и имели жизнь в творениях и в самих себе; ныне же, сообразно вышесказанному, умерев для этой бедной и жалкой жизни, они обрели в глубине себя истинное существование, смысл, радость, утешение и всякое довольство в Боге, Которому они, в отрешённости своих сердец от всего прочего, внутреннейше прилепляются, в Него входят и в Нём обитают в сокровенных основах своего духа.

16. Тогда в самих себе, в живом опыте, они воспринимают, что Бог недалеко от каждого из нас: ибо мы Им живём и движемся и существуем (Деян. 17, 27-28) – не только по Его всеобщему, но также и по особому, внутреннему соприсутствию. И так живут сии души по внутреннему их человеку в Боге, в Его соприсутствии, как рыба в воде или птица в воздухе. Не в одном лишь воображении и мыслях, но действительно и сущностно черпает их дух чрез непрестанную молитву, или алчбу веры и приближение к Богу, как чрез некое духовное вдыхание, Его божественную жизнь и силу. И таким образом, чрез сие неложное общение и единение в любви и вере, в них вливается Божия жизнь, и они поистине становятся причастниками Божеского естества (2 Петр. 1, 4), проводя своё жительство с кротким и тихим духом, в простоте, всецелой преданности Богу и детской невинности пред очами своего Господа – хоть и не постоянно в ви́дении и вкушении, но всегда в вере и сущностно. И как они со Христом умерли всему (Кол. 2, 20), то и живут с Ним сокровенно в Боге (Кол. 3, 3).      

17. Да! и настолько сокровенно, что пытливый рассудок не видит и не замечает сей жизни; чувства не знают её; плотские очи не видят её нисколько. Нищета, поношение и страдания – вот три покрова, укрывающие сию жизнь совне от мира сего, который не верует и не догадывается, что под ними таится дщерь Царя с её неизреченной внутренней славой (Пс. 44, 14). Поэтому мир считает таких христиан бедными, нищими, презренными, убогими, поносит их как несчастное меньшинство, как каких-то сектантов, об учении которых везде спорят (Деян. 28, 22), и выставляет их как нелепых, глупых, отсталых и безумных людей, кои сами себе причиняют кресты и страдания и стремятся проводить столь жалкую и злосчастную жизнь. И хотя внутренне сокрытая слава Христова проявляется в них разнообразными божественными добродетелями и просиявает многими лучами любви, так что их жительство, чуждое миролюбия, сластолюбия, сребролюбия и честолюбия, их простая, всецело преданная Богу, смиренная, невинная, детская, нелицемерная суть всякому бросается в глаза, – но это такого рода красота, вид и величие (Ис. 53, 2), которые никак не могут понравиться миру сему и слепому рассудку, но только подвигают их на насмешки и издевательства. И что гораздо хуже, такие христиане нередко представляются в весьма чёрном свете другим христианам, судящим по своей внешней и рассудочной жизни, а не по духу. Но последние не знают, что Суламита черна, но красива, как шатры Кидарские, как завесы Соломоновы (Песн. 1, 4), и что она, а вместе с ней и все возлюбленные Богом души, сокрывают свою красоту и благость под этой наружной чернотой и неприглядностью, так что сыновья матери их гневаются на них, ибо они не наполняют мир внешней видимостью, словами и суетными делами, но стремятся только, в безмолвной отрешённости от всего, стеречь виноградник (Песн. 1, 5) своего собственного сердца. И так пребывают они мирными земли (Пс. 82, 4), покрываемыми и хранимыми Богом (Пс. 82, 4). Их великое внутреннее благо невидимо; их божественная премудрость сокрыта (1 Кор. 2, 7); их общение со Христом тайно; их приискреннее[4] обращение с Богом и их жизнь в Боге сокровенна (Кол. 3, 3); проистекающее из всего этого вкушение ими жизни с избытком (Ин. 10, 10), мира, радости и блаженства внешне незаметно. Одним словом, их жизнь есть жизнь в Духе (Рим. 8, 1; 4; 9), и вся их слава, величие и совершенство внутренне сокрыты в Боге.       

18. Таковые богопросвещённые души, стремящиеся наиточнейшим образом следовать за Агнцем, куда бы Он пред ними ни пошёл (Откр. 14, 4), совершающие уже здесь своё освящение (2 Кор. 7, 1) в глубочайшем отвержении себя и всякого творения и в непрестанном внутреннейшем прилеплении к Богу, – таковые души, говорю я, вне всякого сомнения, обретают во времени и в вечности великие и высокие преимущества, привилегии и славу, обетованные Богом. Об этом непререкаемо свидетельствуют многие места Писания, из коих, ради краткости, я приведу лишь некоторые, с тем, чтобы ищущий Бога читатель вник и углубился в них пред лицом Божиим: Числ. 12, 6-8; Втор. 10, 8-9; Пс. 44, 14-15; Пс. 64, 5; Песн. 6, 8-9; Плач 4, 7; Иер. гл. 35; Мал. 3, 3; Мф. 19, 27-29; Лк. 2, 37; Ин. 14, 2; Ин. 15, 15; 1 Кор. 2, 6; 1 Кор. 15, 41; Откр. 14, 1-5, и др.

19. Сего ради да не сочтёт человек за нечто малое, если он ощутит в своём сердце сокровенную склонность, тяготение и любовь к особой, всеобъемлющей, глубокой и отрешённой от всего внутренней жизни пред Богом, – но да приемлет сие как особенную благодать и святой призыв Божий и да ценит такое стремление к внутренней жизни как великое преимущество и благо, коими Бог хочет удостоить его во времени и в вечности. Поэтому я повторю ещё раз признаки сего призыва Божия. Главные из них таковы:

1) человек при обычной жизни благочестивого христианина (в которой всё смешано и спутано) больше не обретает ни мира, ни покоя;

2) для человека становятся страданием и внутренним наказанием все его грехи (в том числе и самые тайные) и немощи, прилепление сердца к творениям и всякое проявление самолюбия, своеволия и самодовольства;

3) при всём этом человек ощущает в себе некое желание того, чтобы тщательнейшим и внутреннейшим образом соединиться с Богом и жить пред Его лицом в отрешении от всего;

4) душа теряет смысл в том, что доселе составляло её внешнюю чувственную и рассудочную активность и больше не обретает в себе склонности к прежним обычным многообразным занятиям, беготне и суете, раздумьям и размышлениям;

5) напротив, душа чувствует в себе некое сокровенное влечение и склонность к внутренней простоте, к всецелому преданию себя Богу и к безмолвию, дабы пребывать без особенных размышлений во всеобъемлющей благоговейной любви и во внимании к соприсутствующему ей Богу, – и т.д.                    

20. Первые христиане во времена Апостолов и их ближайших последователей в большинстве своём были, вне всякого сомнения, таким избранным родом, царственным священством, святым народом (1 Петр. 2, 9), с великой серьёзностью посвящающим себя сей простой, отрешённой, божественной жизни, как это достаточно доказывается писаниями Апостолов и свидетельствами первых учителей Церкви. Я не буду здесь подробно говорить на эту тему; отсылаю интересующихся к книгам г-на Готфрида Арнольда[5] «Изображение жизни первых христиан» и в особенности к его «Истинному изображению внутреннего христианства в Древней Церкви», где читатель найдёт многочисленные свидетельства вышесказанного.

21. Но постепенно перваясерьёзность и любовь (Откр. 2, 4) у многих, а впоследствии у большинства, начала охладевать, так что христиане сплошь да рядом стали довольствоваться либо внешним исповеданием веры, либо, в лучшем случае, малыми начатками благодати. И если гонения, огонь или меч ещё как-то удерживали их в мужественном стоянии в христианстве, то в мирное время они часто увлекались внешними стихиями мира сего (Кол. 2, 8) и многоразличными житейскими попечениями, так что порой невозможно было отличить их от язычников, среди которых они жили. Эта теплохладность (Откр. 3, 16) и отступление от сути христианства ко временам (столь благоприятным для падшего рассудка и чувственности) высокохвального императора Константина получила полный доступ в Церковь и завладела ею, вследствие чего жительство большинства христиан стало теперь уже не прежней сокровенной жизнью со Христом в Боге, но бьющим в глаза великолепным, пышным и роскошным существованием; теперь уже не внутренним истинным христианством, но внешней видимостью христианства.

22. Однако во все времена обретались отдельные избранные драгоценные души, кои, не находя себе покоя для духа и совести в теплохладной, повреждённой жизни большинства христиан, посвящали и освящали себя на особый образ служения Богу. Предпочтительно пред всем остальным они направляли весь свой труд, всю свою деятельность (как это и подобает) на то, чтобы подвизаться в отрешённой, божественной, сокровенной жизни, решительно отстраняя от себя всё то, что хоть каким-то образом могло воспрепятствовать их подлинному христианскому жительству или ослабить его. Такими были, среди прочих, многие посвятившие себя Богу девственники обоего пола[6], заботящиеся только о том, как угодить Господу (1 Кор. 7, 34) и быть святыми по телу и духу, дабы тем свободнее прилепляться Ему. Их обычно именовали также «аскетами» (то есть «подвизающимися в благочестии»), ибо они, стремясь, по увещеванию Христову, быть совершенными (Мф. 19, 21), пресекали всякое не необходимое обращение с людьми и излишнее житейское попечение; а нередко, по божественному зову, продавали всё, что имели, и обитали в самом скромном жилище в безмолвии, делая что-либо малое своими руками, всё же прочее время отдавая тому, чтобы во всецелом отвержении себя и мира умереть всему и проводить сокровенную жизнь в Боге чрез непрестанную молитву и богообщение[7].

23. И поскольку теплохладность и отпадение во внешнее стали великими и всеобщими, то многие тысячи христиан, дабы не быть вовлечёнными в этот процесс и не потерпеть разорения своего всецело посвящённого Христу жительства от расслабленного мирского времяпровождения прочих христиан, убегали от обычного сообращения с людьми и, по Божией воле, удалялись в отдалённые места и пустыни, подвизаясь там со всем усердием день и ночь именно в сей святой, внутренней, сокровенной жизни пред Богом и в соприсутствии Его.

Моим намерением и целью вовсе не является рекомендовать тот или иной внешний образ жительства, телесные подвиги или иные обстоятельства жизни упомянутых святых людей. Они и сами не имели для сего всеобщих правил, равно как и не придерживались одного и того же образа существования, – тем более что с течением времени при всё более сгущающейся тьме всё это постепенно приходило в упадок и сводилось к внешним преданиям и человеческому мудрованию. Моё намерение – лишь показать, что у сих посвящённых Богу душ и христиан, избравших одиночный образ жизни[8], какими они были до пятого столетия, в наибольшей мере сохранялось и передавалось первоначальное, сильное духом, внутреннее христианство. Но и потом, в последующие века оскудения, Бог всё ещё сохранял Себе Своих сокровенных служителей (Пс. 82, 4; 3 Цар. 19, 18; Рим. 11, 4), как об этом можно прочитать в «Каталоге свидетелей истины»[9] и других книгах, например, у Готфрида Арнольда в его «Мистическом богословии», глл. 16 и 17[10], и т.д.

24. К таким избранным, освящённым Богом душам должны быть в особенности причислены те, коих именуют мистиками (то есть «тайными» или «сокровенными»)[11], в книгах которых, после Священного Писания, можно найти описание подлинного внутреннего христианства и истинного богопознания[12]. То верно, что большинство из них принадлежали Римской Церкви и подчинялись её учению; только я должен во свидетельство истины сказать, что оправданные среди них[13] – гораздо лучшие реформаты и евангелисты, нежели большинство протестантов. Ибо оправданные – это истинные, внутренние христиане, которые не прилепляются к внешнему, отвращая свою любовь и своё упование от всякого творения, от себя самих и от собственных дел, но служат и поклоняются Богу в духе и истине (Ин. 4, 24) чрез подлинную веру и единение с Богом во Христе. Да, в их писаниях встречаются те или иные частности или второстепенные вещи, которые не все нужно принимать или защищать; однако же несомненно, что на одном-единственном листочке из книги истинного мистического автора ищущая Бога душа может найти больше божественного помазания, света, утешения, совета и мира, чем порой в десятках фолиантах лишённого жизни и сока школьного богословия – как и сами просвещённые учёные мужи среди протестантов свидетельствуют о том[14].

Но отчего же на столь драгоценные писания по большей части не обращают внимания и не руководствуются ими? Не происходит ли это потому, что любопытствующий рассудок не находит в них себе пищи, а ветхое плотское мудрование и наше глубинное самолюбие подвергаются в сих писаниях жестокому обличению? Конечно, эти книги, в отличие от множества других, не соответствуют вкусу ветхого Адама и падшего ума, ибо они требуют не хитросплетенных рассуждений, но отречения от всего и умирания ради Бога. Но поскольку многие благочестивые учителя из протестантов уже и сами защищают божественную премудрость, содержащуюся в сих писаниях[15], то я не буду тратить на это время и вновь обращусь к избранным душам, обретающим в себе божественный призыв к внутренней, подлинной христианской жизни, о которой мы ведём здесь речь. 

III

Особенное обращение к избранным душам,

всецело предавшим себя Богу и внутренней сокровенной жизни в Нём

25. Вам, избранные драгоценные души[16], богоосвящённые Назореи, вам, возлюбленные мои братья и сёстры, принесшие себя в жертву и посвятившие себя подлинному христианству и сокровенной жизни со Христом в Боге, – вам, пользуясь случаем, хочу я с любовью сказать некоторое слово увещевания и ободрения. Ибо, хотя многие из вас и имеют Духа помазания, Который Сам наставляет вас на всякую истину (Ин. 16, 13; 1 Ин. 2, 20), но Премудрость, сходящая свыше (Иак. 3, 17), да утешит вас ещё и тем, что подтвердит ваш опыт опытом других. Чтобы, однако, мне самому не остаться недостойным (1 Кор. 9, 27), я буду, обращаясь к вашим душам, стараться говорить вам только то, что сказал бы самому себе.

26. Из всего вышеизложенного мы видим, что мы совсем не должны равняться на других, даже и благочестивых людей, уподобляться им и подлаживаться под их взгляды. Ибо Бог требует от нас нечто особенное (Мф. 5, 47), а именно – более тщательное христианское жительство и более святой образ жизни, нежели тот, какой, увы! проводят другие. Посему забудем, что позади нас (Фил. 3, 13), и станем взирать на цель и сокровище, которые нам предлагает наш Небесный Отец. Другие живут так и эдак; многие благочестивые христиане занимают себя тем и этим; что до того тебе и мне? Пусть каждый жительствует, как считает нужным; мы же будем в безмолвии и внутрь-пребывании внимать Тому, кто непрестанно призывает нас: следуй за Мною (Ин. 21, 22). О, сколь неизреченно велико и поистине преславно сие высочайшее призывание!

Задумаемся над словами нашего Спасителя, что много званых, а мало избранных (Мф. 20, 16). Не тот должен почитаться бо́льшим (Лк. 22, 24), кто лучше просвещён и ознакомлен с путями Господними, но тот, кто имеет бо́льшую любовь и проводит более тщательную и святую христианскую жизнь. Посмотрим же, возлюбленные, в чём заключается то особенное(Мф. 5, 47), которое должно обретаться в нас в сравнении с другими:

27. Если сии другие одновременно служат Богу и мамоне (Мф. 6, 24) и сочетают благочестие с излишними житейскими попечениями, ища и собирая себе блага и сокровища на земле (Мф. 6, 19), – то мы да будем взирать на Того, Кто возвещает всем, хотящим всецело последовать Ему: лисицы имеют норы, и птицы небесные – гнёзда; а Сын Человеческий не имеет, где приклонить голову (Лк. 9, 58). Станем помышлять, что если сии другие – израильтяне, то мы – левиты, царственное священство (1 Петр. 2, 9), о которых Бог сказал: вы не должны обладать ничем на земле; также не будет вам удела, ибо Я – ваш удел и ваше наследие (Числ. 18, 20; Втор. 10, 9; Иез. 44, 28). Да явим, что мы умерли миру и не смотрим более на то, что видимо (2 Кор. 4, 18), ибо наша жизнь сокровенна со Христом в Боге (Кол. 3, 3). Наш отрешённый от мира и от денег образ жизни должен быть светлым гласом, возвещающим всем людям и свидетельствующим: «Бог – всё для меня». Кто мне на небе? и с Тобою ничего не хочу на земле (Пс. 72, 25).

28. Если сии другие позволяют себе в излишней снисходительности и человекоугодии становиться на одну ступень с миром сим в свободном обращении с людьми, ненужных разговорах, следованию моде и прочей суете, – то мы да будем здесь придерживаться как раз того особенного, о котором говорит Господь (Мф. 5, 47), и не уступать миру ни на один волос. Лучше прослыть своевольным, нелюдимым и т.п., чем быть миролюбцем. Ах, как легко уступка превращается в следование, и чрез слишком большое угождение сей Далиде (Суд. 16, 16-17) внутренняя наша сила утрачивается, как во сне (Суд. 16, 19)! Ревность Жениха наших душ (Песн. 8, 6) не терпит того, чтобы мы угождали Его неприятельнице (Мих. 7, 10); и тот, кто не верует сему, с великим ущербом для себя должен будет рано или поздно убедиться, что кто хочет быть другом миру, тот становится врагом Богу (Иак. 4, 4).

29. Если сии другие следуют своей чувственности, и употребляют и расточают драгоценное время на многочисленность, красоту и изысканность своих платьев, домов, обстановки и т.п., и весьма много думают и всеусиленно заботятся о довольстве и покое своего бренного тела, – то мы да явимся не телесными и душевными, но духовными людьми, живущими отныне не по плоти и чувствам, но по духу (Рим. 8, 1; 4; 9). И в самом деле – как можно хотеть жить здесь в розах, в удобстве и довольстве, когда наш Глава и Предшествователь родился в нищем хлеву и яслях и умер на кресте в терновом венце? Поистине, невозможно поверить (да и примеров таких нет), чтобы мир сей мог способствовать внутреннему христианству, его возрастанию и углублению у тех, которые хотят во внешнем всё иметь благоукрашенным, удобным и ласкающим их чувства, – пусть даже такие люди знали бы все тайны и говорили о высочайшей духовности.

Кто видит себя призванным к достоинству дщери и невесты Царя всех царствующих (1 Тим. 6, 15), чьи внутренние покои должны быть столь славными (Пс. 44, 14), чтобы стать жилищем и обителью высочайшего Божия величества (Ин. 14, 23), тот будет с такой тщательностью убирать, украшать и приуготовлять сие жилище, что у него совершенно отпадёт желание занимать себя всякими внешними нелепостями. Смотрите, каким украшением должны мы блистать: сокровенным сердца человеком, в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом (1 Петр. 3, 4).

30. Если у сих других мы видим легкомысленное обращение их чувств вовне, когда чрез не необходимое и необдуманное слышание, зрение, говорение и течение помыслов их сердца́ становятся как бы распахнутыми навстречу творениям, – то наши сердца да будут запертым садом и запечатанным источником (Песн. 4, 12), открытым одному только Возлюбленному наших душ. Как духовным священникам, нам надлежит при входах в Его врата (Притч. 8, 34) день и ночь чаять Его покрова и защиты; и поскольку мы веруем, что Господь соприсутствует нам в храме нашего сердца, мы обязаны, из достодолжного благоговения пред Ним, соблюдать свои уста, мысли и чувства в воздержании и святом безмолвии. Когда мы говорим, да говорим как истинные слова Божии (1 Петр. 4, 11), как от Бога, пред Богом, во Христе (2 Кор. 2, 17).

Подумайте сами, возлюбленные братья и сёстры: мы, которым дано слушать Господа Славы (Пс. 84, 9), созерцать Его (2 Кор. 3, 18) и обращаться к Нему (Пс. 18, 15) внутри нас, – как можем мы нанести Ему такое бесчестие, когда мы как бы оставляем Его там, а сами убегаем наружу, к видимому, тленному и преходящему? О величайшее нечестие! Напротив, наше безмолвное, внимательное, отрешённое, сосредоточенное вовнутрь жительство должно для всякого являться примером внутренней сокровенной святости (4 Цар. 4, 9) и страха Божия, – как и Берньер-Лувиньи хвалил своего духовного наставника после его смерти: «Когда я рассеиваюсь, то одно воспоминание о нём всегда поставляет мою душу в присутствие Божие и даёт мне силу и мужество ревностно трудиться над истинными добродетелями»[17].   

31. Если сии другие прилепляют свою любовь то к одному, то к другому творению, ища и находя в них радость, утешение, услаждение и увеселение, то наши сердца, наше стремление и вся наша радость и любовь да будут в подлинно девственном целомудрии вечно обращены к одному Жениху наших душ. В нас и так слишком мало любви, чтобы как до́лжно любить столь бесконечное Благо, достойное полноты любви, – как же мы можем отнимать от этой нашей малой любви ещё нечто, обращая её на другое? Да к тому же что такого мы найдём в бедных, жалких и тленных творениях, чего бы мы в высочайшем совершенстве и в бесконечном преизбытке не могли бы вкусить в Самом Творце ещё и при этой жизни (Мф. 19, 29)? Посему да говорит наше сердце всякому благу, которое не является сим единым и высочайшим Благом: «Я не нуждаюсь в тебе»!

32. Одним словом: мы должны жительствовать, умерев для всякого творения, и проводить сокровенную жизнь со Христом в Боге – жизнь святости и богообщения, смирения и кротости, простоты и невинности, любви и милосердия, целомудрия и воздержания. Кратко сказать: жизнь пред Богом и в Боге.

33. Но, возлюбленные, как при всём вышесказанном, так и при прочих наших отношениях с Богом и людьми попекитесь наитщательнейшим образом хранить себя от всякой вычурности, притворства, искусственности и того, чтобы «делать вид». Эти пороки столь сильно укоренены в нас, что часто без нашего осознания, не грубым, но самым тонким образом пятнают наши действия и всю нашу жизнь и чрез сие похищают у души всякую свободу, мир и простосердечие. Не человеками, кои видят только внешнее, но чистейшим сущностным светом Божиим (1 Ин. 1, 5) должны побуждаться, направляться и обуславливаться все наши слова и дела, вид и поведение, мысли и сердечные чувства (Фил. 2, 5; Евр. 4, 12). Нам надлежит стремиться к тому, чтобы не казаться святыми, а святыми быть – и быть только в очах Божиих, испытующих сердца и внутренности (Откр. 2, 23), а не в глазах людей. Пред лучами сего вечного Солнца правды (Мал. 4, 2) мы должны постоянно и по истине держать глуби́ны наших душ чистыми и открытыми, дабы мы могли безыскусно и беспрепятственно прийти к простоте и богоугодной искренности (2 Кор. 1, 12). Бог есть Бог истины (Пс. 30, 6), и посему нам надлежит также жительствовать в истине и сердечной простоте (1 Ин. 1, 7; 3 Ин. 4), если мы хотим иметь общение с Сим чистейшим Существом.    

34. Итак, да не будет с нами того, чтобы, зная всё сие и видя себя призванными к особенному (Мф. 5, 47), тщательно проводимому христианскому жительству, мы по этой причине воображали о себе нечто великое и превозносились над другими христианами или тем более относили к себе те или иные почётные духовные именования или преимущества, а других считали ниже себя, а то и вовсе уничижали или презирали. Именно этим мы бы явили, что пусть в нас и есть некий свет, но сути и опыта подлинного внутреннего христианства в нас нет вовсе – ибо существенными свойствами, признаком и мерилом истинной внутренней жизни являются глубочайшее смирение и искреннее самоумаление. Если мы действительно имеем некоторый опыт и преуспеяние в сей божественной жизни, то помазание от Духа непременно будет научать нас, что нам надлежит приписывать всё не собственным усилиям и верности, но дару благодати и силе Божией. Что мы имеем, чего бы не получили (1 Кор. 4, 7)? Если мы освящаемся и спасаемся, то это по благодати, и сие не от нас, Божий дар (Еф. 2, 8). Зачем мы обольщаем себя? Если в нас есть нечто доброе, то оно не от нас и не наше; оно является и остаётся Божией собственностью, а Он может взять Своё и обратно.   

35. И если так обстоит дело в отношении нашего благочестия и наших добродетелей, то тем более мы не должны почитать себя чем-то особенным и питать своё самодовольство ради тех или иных духовных и божественных даров, духовной радости, сладости и просвещения, пусть даже это были бы видения и откровения. Хотя нам надлежит принимать дары Божии со всяким благодарением, но ни в каком случае себе их не присваивать – так, чтобы всякое мгновение мы были бы готовы без малейшего сожаления вернуть оные их Дателю и в Нём одном, а не в Его дарах, искать свой покой. Ах! сколь многие, обладающие этими дарами, чувственными ощущениями благодати и т.п. думают о себе, что они благоговейны, святы и ведут совершенную внутреннюю жизнь, в то время как они, вместо необходимого самоумаления и смирения пред Богом и всяким творением, исполнены самолюбия, своеволия и самоугодия! Написано: радуйтесь о Господе (Фил. 4, 4), и: радуйтесь, когда впадаете в различные искушения (Иак. 1, 2), – о дарах же сказано: не радуйтесьим (Лк. 10, 20). Не столько чрез действие и вкушение, сколько чрез приимательность и страдания должны мы совершенствовать себя (Евр. 2, 10) и соединяться с Богом. Крепко запомним, что суть христианства и истинной святости состоит не в дарах или в чём-то подобном, но в том, чтобы умереть самому себе и всякому творению и проводить сокровенную жизнь со Христом в Боге и пред Богом.

36. Я говорю: «со Христом», ибо – ах! как скоро исчезает всё то, что не основано на Христе (1 Кор. 3, 11)! Единственное истинное и непоколебимое основание внутренней жизни есть внутреннее (или мистическое) единение и общение в вере с Иисусом Христом. Подлинность и незыблемость нашей святости не зависит ни от наших добрых мыслей и намерений, ни от нашей воли и подвижничества, ни от «законнического» напряжения всех наших сил (Рим. 9, 16). Мы знаем, что говорит наш высочайший Учитель внутренней жизни: если пребудете во Мне, то принесёте много плода; ибо без Меня не можете делать ничего (Ин. 15, 5). О, если бы мы только крепко веровали слову нашего Спасителя и соответственно этому жили! А это значит – в глубочайшем сознании своей немощи изойти из самих себя, всем сердцем и душой, с внутреннейшим устремлением и жаждой веры приникнуть к Сему единственному Источнику всякой благодати и святости и принять от полноты Его благодать на благодать (Ин. 1, 16). Будем же, отвращая свою любовь от всякого творения, постоянно обращаться к Нему и в Него и привыкать непрестанно детски пребывать в Нём при всех без исключения обстоятельствах нашей жизни. Тогда животворящая сила Его Духа, вливающаяся внутрь нас, всё более и более будет освящать наше тело, душу и дух (1 Фесс. 5, 23), и тогда мы увидим: Марфа ли, с её бесчисленными попечениями и суетой, кажущимися добрыми, или Мария, безмолвно сидящая у ног Спасителя, достигла благой части, одного того, что только нужно (Лк. 10, 42).

37. Когда же мы, возлюбленные браться и сёстры, увидим себя искупленнымиот земли и соделавшимися царями и священниками Богу нашему (Откр. 5, 9-10); когда мы возымеем в глубине наших душ надёжный доступ и дерзновение(Еф. 3, 12) входить во святилище (Евр. 10, 19) пред лице Божие, – то не забудем воздать за сие славу, честь и благодарение единой драгоценной Крови примирения Господа нашего Иисуса Христа (1 Петр. 1, 18-19; Рим. 3, 25; Рим. 5, 11; 2 Кор. 5, 18; Еф. 1, 7; Еф. 2, 13; Кол. 1, 20; Евр. 9, 12‑14). Только чрез неё мы получаем таковую благодать, и только чрез неё отверзается нам и пребывает для нас всегда отверстым путь к Богу. Поистине, если бы Иисус Христос семнадцать столетий тому назад не умер бы и не воскрес за нас, то для нас, бедных и падших творений, путь к подлинному освящению и общению с Богом был бы навсегда закрыт.

Я особенно подчёркиваю это потому, что тех, кто посвящает себя тщательному, внутреннему христианскому жительству или свидетельствует о нём, постоянно обвиняют в том, что они якобы мало почитают, а то и вовсе уничижают дело спасения, совершённое для нас Христом. Не стану отрицать, что многие из них, ещё недостаточно смирившиеся чрез внутренние кресты, нищету и страдания, употребляли порой чрезмерно резкие и неосторожные выражения, с излишней ревностью противостоя всеобщему злоупотреблению – когда уповают только на вероучительные истины. Но все подлинно просвещённые души, даже и мистики среди католиков, восславляли и почитали заслугу Господа Иисуса Христа для нашего примирения и оправдания поистине несравненно выше, нежели большинство их обвинителей. Мы же, о избранные души, да исповедуем со смиренной благодарностью, что если бы у нас не было «Христа для нас», то мы никогда не обрели бы «Христа в нас»[18]. И если бы мы возвысились в сей или будущей жизни и до чистейшего и высочайшего созерцания Божества, то и тогда сия истина всегда должна быть для нас внутреннейше усладительной и драгоценной – ибо закланный за нас Агнец достоин принять силу и богатство, и премудрость и крепость, и честь и славу и благословение, ибо Он Кровию Своею искупил нас Богу из всякого колена и языка, и народа и племени, и соделал нас царями и священниками Богу нашему (Откр. 5, 9-14). Ей, аминь!      

38. К Тебе обращаюсь я, благословенному Спасителю Иисусу, Своею смертью и воскресением открывшему нам сию сокровенную божественную жизнь (2 Тим. 1, 10). Ах! да настанут же скоро столь чаемые блаженные времена, когда вместо всех человеческих преданий, измышлений и раздоров вновь явится в своей первой силе и плодоношении сие оправдывающее и спасающее внутреннее христианское жительство во всех народах, дабы они добровольно покорили свои сердца Твоему владычеству любви! Моё же единственное желание, о сладчайший Иисусе, – чтобы Ты освятил меня истиною Твоею (Ин. 17, 17). Укрывай меня, о мой Первосвященник, всё глубже под покровом лица Твоего; сокрой меня под сенью Твоею(Пс. 30, 21) от всякого обстояния! Сохрани, продолжи и соверши во мне Своё благодатное дело, чтобы всякая падшая и самолюбивая жизнь во мне прешла и умерла, и чтобы не было во мне никаких мыслей и чувств, желаний и действий, кроме тех, которые происходят от Тебя и Твоего Духа, к вечной славе Твоего Отца! Аминь.  

ПРИЛОЖЕНИЕ I

 Об истинной мистике

(из частного письма)

 Возлюбленный о Господе брат!

1. Два Ваших письма я получил. Внутренняя моя склонность к сокровенной жизни со Христом в Боге является причиной того, что я никогда не желал умножать круг своих знакомств и увеличивать переписку. Однако же Бог, вопреки моей воле, всё время прилагает мне то и другое; я же не хочу и не могу ни в чём противиться Его деснице. Ныне я выкроил время, дабы в простоте засвидетельствовать Вам, что моя сердечная любовь – с Вами, что я часто вспоминаю о Вас в духе любви Господа Иисуса и что Ваши письма всегда приятны и любезны мне.     

2. Я очень рад, что Бог даровал Вам тяготение к вхождению внутрь себя и вкус к внутренней жизни. Быть призванным к сей драгоценной жизни есть великая и ничем нами не заслуженная благодать Божия, на которую мы должны откликаться со всей возможной искренностью и верностью.

Бог призывает нас к общению с Собой. Он хочет приуготовить нашу душу Себе в жилище и храм, дабы в сем внутреннем святилище мы созерцали Его прекрасное богослужение. О, какова Его милость и благоутробие!

Если же излияние любви Божией в наши недостойные души столь велико, то и мы должны быть полностью открыты и приимательны для Него, дабы ни в единой мелочи не воспрепятствовать сему вечному Благу, желающему, чтобы мы всецело принадлежали только Ему.

3. Существовать всецело для Бога – вот истинная сокровенная сердцевина внутренней, или мистической, жизни. Люди составляют себе об этом самые диковинные и страшные представления, – но мы именно так и живём, когда Христос Сам становится нашей жизнью.

А христианская жизнь, которую люди выдумывают себе, жизнь, душой и источником которой является не Сам Христос, внутренне обитающий в глубинах нашего сердца, – вовсе не является тем, чем она именуется; но она есть только некая мёртвая личина и внешняя оболочка без жизни и силы.

4. Посему нам надлежит прекратить свои самоизмышлённые действования, истинно предать Господу Иисусу наши сердца, по-детски пребывать с Ним внутри наших душ и предоставить Ему всякую свободу действовать в нас Своим Духом.

Нет ничего проще, прекраснее, плодоноснее, прочнее, чем сия сердечная жизнь. Её подлинное познание и опыт приходят не через чтение, усиленные размышления и т.п., но чрез умирание самому себе и миру и через любовь; и она есть больше дело Духа Иисуса Христа в нас, нежели наши собственные действия.

5. Направлять всё своё внимание на побуждения и действования Сего Духа, покоряться Ему и следовать Ему – вот что делает нас внутренними и духовными людьми. Если человек лелеет Сей Дух любви, то Он приносит в его душу ум и смысл Христов (1 Кор. 2, 16), формирует её по Его образу (Фил. 2, 5; 2 Кор. 3, 18) и всё глубже вводит её в отвержение себя и всякого творения и во всецелое предание себя Богу. Происходит это так неприметно, как образуется дитя в материнской утробе.

Бог требует этого от нас не с законнической строгостью, но Сам вводит последующую Ему душу вовнутрь, давая ей, вопреки её самолюбию, вышеестественное сердечное стремление, чтобы она желала следовать за Агнцем, куда бы Он ни пошёл (Откр. 14, 4).

6. Чем больше мы внутри «прибраны» и пребываем в мире и благоговении, тем лучше и чище мы проводим свою христианскую жизнь.

7. Особое делание молитвы или внутрь-собирания нужно нам главным образом для того, чтобы детски предоставить себя нашему кроткому и смиренному сердцем Пастырю (Мф. 11, 29; Ин. 10, 11), дабы Он во всём совершенно владел и правил нами.

И здесь не имеет силы никакая своя деятельность, никакие формы – они могут только воспрепятствовать. Нужно стать простой бесформенной глиной в руках Горшечника, и сия преисполненная любви рука вылепит нас по Своему образу.

Она введёт нас в безыскусную простоту и в сладчайшее смиренное расположение духа; она соделает нас кроткими и несвоевольными; она научит нас отказаться от всех собственных замыслов, планов, намерений и т.п. и чисто устремиться к Богу. Она поставит нас в состояние совершенного отстранения от всякой самолюбивой жизни и от всего того, что чуждо Богу, – когда Бог становится единственным и всецелым сокровищем для души и воссиявает в ней, как Ему угодно. Блажены те, кои таким образом всё больше забывают свой собственный дом и живут в доме Божием: они непрестанно будут восхвалять Его (Пс. 83, 5).

Сие и да будет отныне для нас всем, о возлюбленный мой брат – слепо и безоговорочно следовать Тому, Кто призвал настаким святым званием (2 Тим. 1, 9)! Хоть сам я нищ и убог, но я уверен, что Бог хочет, чтобы Его искали (1 Пар. 16, 11) именно на этом пути и служили Ему в духе и истине (Ин. 4, 24) именно таким образом.

8. Истинная внутренняя жизнь не есть какая-то опасная или новая вещь – но древнейшее истинное богослужение, христианское жительство в его простоте и подлинном виде. Ду́ши, по-настоящему живущие внутренней жизнью, не составляют никакие особые секты. Если бы всякий человек следовал учению и жизни Иисуса чрез Его Дух, то, несомненно, все были бы едины (Ин. 17, 22) и пребывали бы обращёнными внутрь себя. Тогда мир был бы исполнен мистиков, то есть таких людей, кои жительствовали бы не по одной лишь видимости во внешнем, но достигали бы состояния сокровенного сердца человека в нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценно пред Богом (1 Петр. 3, 4).

9. Впрочем, не знаю, что ещё и написать Вам, поскольку Вы, возлюбленный брат, получили от Господа уже достаточное удостоверение на сем пути. Только бы нам оставаться с Господом и, всё более углубляясь во внутреннее, предавать себя Ему. Ибо Он неизреченно благ к уповающим на Него, также и среди искушений и испытаний. В Нём и да обретём мы всякое довольство (2 Кор. 9, 8) во веки.

ПРИЛОЖЕНИЕ II

Краткое изъяснение того, что́ есть мистика

(из частного письма)

Возлюбленный о Господе брат!

Какого только горького сожаления не вызывает у меня то, что внутренняя христианская жизнь совсем неизвестна, а то и вовсе считается подозрительной и опасной среди многих благочестивых христиан, особенно среди учёных! Но именно потому она и подозрительна, что неизвестна. Недавно я узнал, что один хорошо знакомый мне благочестивый проповедник высказывал весьма странные суждения об этом предмете. Чтобы убедить его переменить свои мысли к лучшему, я написал приводимое ниже письмо, в котором изъясняется, что мистическое богословие есть именно то, что мы обыкновенно именуем «внутренней жизнью» или «богословием сердца». Господь да пребудет с нами!

Мюльхайм-на-Руре, 5 сентября 1768 г.

1. Вы желаете знать, что, собственно, нужно понимать под «мистикой», или «мистическим богословием». Я отвечаю: в точности этого не может сказать никто, за исключением того, кто сам является мистиком. И уразуметь этого должным образом никакой человек не может, если только он сам не идёт по этому пути.

2. Я, со своей стороны, сознавая свою малость и недостаточность, могу лишь подписаться под тем, что говорили о сем предмете великие пред Богом и всеми знатоками (но ненавидимые миром) мужи и верные свидетели Божии среди протестантов, Арнольд и Пуаре[19]. Но Вы, тем не менее, хотите знать также и мои мысли.

3. Если бы я сказал Вам: мистика есть то, что Давид в 50-м Псалме называет истиной в сердцеи внутренней мудростью (Пс. 50, 8), а Апостол Павел – тайной, сокровенной премудростью Божией, о которой можно говорить только между совершенными (1 Кор. 2, 6-7), то Вы ответили бы мне: «Это звучит весьма мистично, но только из этого я всё же не узнаю́, в чём именно состоит мистика».

4. Если бы я стал говорить Вам (и это сущая правда), что мистика есть не что иное, как само христианское благочестие, или богообщение, в подлинной своей силе, красоте и совершенстве, то Вы сказали бы мне: «Да, это прекрасные слова; но этим ещё не разъясняется, в чём, собственно, заключено дело».

5. Если бы я, наконец, воззвал к Вам: «Тогда сами станьте мистиком, и Вы поймёте, что это такое», то это было бы повторением того, что я уже говорил вначале. Я мог бы сказать Вам, что́ Вы должны делать, дабы подлинно уразуметь сие; но мне следует исходить из того, что на данный момент Вы есть тот, кто есть, и не сможете воспринять больше, чем это позволяет Ваше состояние. Поэтому я буду пытаться изъяснить Вам сей предмет другими словами.

6. Мистики не образуют никакого отдельного сообщества; у них нет своего особого учения, разнящегося от учения тех церквей, в которых они пребывают. Они уподобляются сынам Левия, наследием коих был Сам Господь (Втор. 10, 9). Последние не имели ни собственного удела на земле, ни своей религии, отличающей их от прочих колен Израилевых; и жили они расточенно среди всех сих колен.

7. Так и среди римо-католиков, среди протестантов, среди греческой церкви могут обретаться мистики, не претендуя на какие-либо особые вероучительные положения или религиозные действия. Я не хочу этим сказать, что все церковные сообщества должны быть для нас одинаковы. Отнюдь нет! Правильное исповедание основополагающих истин, требуемых для нашего спасения, необходимо. Во всём же остальном каждый обязывается руководствоваться собственной совестью, насколько он полагает верным пред Богом и согласным с Писанием, как ему веровать и что ему делать[20]. Сепаратист[21] тоже может стать мистиком, хотя подлинному мистику вовсе не так легко стать сепаратистом, поскольку он имеет дело с неизмеримо более важными вещами.

8. Мистиков никак нельзя шельмовать как энтузиастов. Невинное слово «энтузиаст» понимается сегодня исключительно в отрицательном смысле[22]. На самом же деле вреднейшими энтузиастами являются те люди (учёные и неучёные), которые выдают себя за посланников Божиих и орудия в Его руке и хотят, чтобы их собственные фантазии, мнения, повеления, рьяные действия и речи почитались и принимались как Божие слово – при том, что делами они обнаруживают, что руководствуются они вовсе не Духом Святым, но духом мира сего и своей падшестью. Такие люди совсем не принадлежат к сынам Божиим, от коих Апостол требует, чтобы они все непременно и истинно имели живущего в них Духа Божия, Которым они были бы водимы (Рим. 8, 14) и Который бы правил ими и совершал в них всё, что только истинно, свято и спасительно (Фил. 4, 8), – как то́ являли бы их плоды (Гал. 5, 22-23).  

9. Не безумие ли, достойное всякого оплакивания – когда многие богословы, диспутируя со своими противниками (пелагианами, социнианами[23] и проч.), ревностно и смело отстаивают необходимость внутреннего действия Духа и благодати, ибо так требует христианское учение; когда же им доведётся столкнуться с людьми, действительно имеющими и ощущающими в себе сие спасительное действие Духа, эти же богословы сразу отвергают их как энтузиастов и мечтателей? Как будто не поётся каждое воскресенье во всех церквях:

Помышлять о благе,
добрые дела творить –
всё сие Твой Дух в нас производит[24]! 

10. Видения, откровения, голоса, прорицания и прочие экстраординарные явления хотя и могут непреднамеренно встречаться у мистиков, но к сути мистики они совсем не принадлежат. Наоборот: все опытные мистики призывают к наистрожайшей бдительности в отношении таких вещей.

11. Также мистики вовсе не склонны разглагольствовать о высокой духовности; они не экзальтированны, не употребляют высокопарных и цветистых выражений, но говорят то, что они испытали, и так, как это можно точно выразить теми словами, которым их научает Дух Святой (1 Кор. 2, 13). И вообще говорят они мало, делают же и страдают много; они отрешаются от всего; они непрестанно молятся (1 Фесс. 5, 17); сокровенное обращение с Богом во Христе – вот вся их тайна.

12. Необходимо различать мистику и теософию. Подлинные теософы в собственном смысле этого слова[25], коих от апостольских времён известно очень мало, все были мистиками; но мы бы весьма ошиблись, сделав вывод, что и все мистики должны быть теософами.     Среди тысяч мистиков вряд ли обрящется один теософ. Теософы – это те, дух которых (не рассудок) водительством Божиим проницает глубины Божества (1 Кор. 2, 10) и в неложном созерцании познаёт Его великие чудеса. Из вышесказанного уже можно уразуметь, что́ есть мистика; но я продолжу.

13. Термин «мистика» понимается иногда в широком, иногда в узком смысле. В широком смысле мистика есть не что иное, как деятельное богословие, или осуществлённое благочестие, в той мере, насколько оно основывается на благодати и изменении сердца – то есть не на естественной морали.

14. В узком, и собственном смысле словом «мистика» обозначается та степень опытного познания Бога, которую Павел и все мистики после него именуют просвещением, к коему призваны уже уверовавшие, запечатленные обетованным Святым Духом(Еф. 1, 13; 17-18). Такое просвещение значительно отличается от первого, начального просвещения (Деян. 26, 18; Евр. 10, 32).

15. К этому же значению слова «мистика» относится также: пребывание в Иисусе (Ин. 15, 4); прилепление к Богу, чтобы стать одним духом с Ним (1 Кор. 6, 17); хождение пред Богом, в присутствии Божием (Быт. 17, 1); поклонение Богу в духе и истине (Ин. 4, 24); деятельное и приимательное очищение от всякой скверны плоти и духа (2 Кор. 7, 11) – которое есть нечто иное сравнительно с начальным очищением от мёртвых дел (Евр. 6, 11); излияние любви Божией в сердце (Рим. 5, 5) – той любви, которая изгоняет всякий страх (1 Ин. 4, 18); помазание, учащее нас всему (1 Ин. 2, 20); созерцание славы Божией открытым лицом (2 Кор. 3, 18); явление или вселение Богав душу (Ин. 14, 21; 23) – для верующих Коринфян это было ещё чаемым обетованием (2 Кор. 6, 16); жизнь Божия, когда человек или его «я» уже не себе живёт, но Христу, живущему в нём (Гал. 2, 20); жительство на небесах (Фил. 3, 20); мир Божий, который превыше всякого ума (Фил. 4, 7); совершенное бытие в единстве (Ин. 17, 23) и т.д.

Всё сие (равно как и многое другое), что мы привели дословно из Священного Писания, и является мистическим богословием, о котором люди составляют себе столь превратное представление.

16. Но не во всех благочестивых христианах (даже и тех, коим весьма способствует благодать) все эти вещи обретается сразу и в полной силе. Не вдруг, не одним и тем же образом, не в одинаковой мере и совершенстве изливает Бог в душу сие вышеестественное благо («вышеестественное» и «мистическое» и есть одно и то же), – но по очищении души, по устранении из неё всего, что не есть Бог и Божие, по силам и способностям сосуда (2 Тим. 2, 20-21). Высшее Благо преизбыточно и всегда готово давать Себя: отверзи уста твои, и наполню их (Пс. 80, 11). Ах! но только жаждущий человек не хочет принимать сего!

17. Патриархи и просвещённые святые Ветхого Завета, первые христиане, горевшие духом, совершенно отстраняли себя от всего не Божьего и всецело обращались к Богу, полностью предавая себя Его руководству. Все они поэтому были истинные мистики и, каждый в свою меру, испытывали и вкушали вышеупомянутые и иные чудеса общения с Богом.

18. При последующем затем отпадении христианства от первого горения и чистоты, невзирая на таковое отступление, оставались ищущие Бога благочестивые души, коих Бог, Спаситель всех человеков (1 Тим. 4, 10), не отвергал, но благодетельствовал им и поддерживал в них малую благодать. Но поскольку очищение христиан от того, что не есть Бог и Божие, повсеместно стало крайне недостаточным, их внутрь-собирание – непостоянным и несовершенным, все их духовные качества и свойства – болезненными и слабыми, то Господь, хотя и принимал с благоволением то малое, что они могли сделать (если только их делание было искренно), давая им по мере каждого Свои блага и помогая им приближаться к Себе сообразно с их обстоятельствами, воззрениями, внутренним расположением, их мужеством и верностью, – но почти все сии души не двигались дальше внешнего участия в церковных благодатных чинах, знания по букве, общепринятого внешнего молитвословия и некоторых духовных чувств, по временам ощущаемых в сердце. Их пастыри и руководители сами не знали и не желали ничего большего. По этой причине внутренняя жизнь, или мистика, становилась всё более редкой и неизвестной и, наконец, и вовсе подозрительной. Несовершенства и всяческие немощи получали успокоительное для себя оправдание, а чаяние действия Духа Божия во внутреннем человеке, давание Ему в себе места и подчинение себя Его вождению (Рим. 8, 14) объявлялось ересью и «энтузиазмом». И так обстоит дело в христианстве и до сего дня.

19. Непременным условием для мистика является безоговорочное принятие истин Священного Писания, в особенности истины совершённого Христом примирения нас с Богом. Но мистик не должен ограничиваться тем, чтобы всегда только лишь созерцать сии истины и хвалиться ими; ему надлежит главным образом стараться о том, чтобы построить на этом фундаменте прекрасное здание из золота, серебра и драгоценных камней, – по каковой причине он не может останавливаться на дереве, сене и соломе всяких второстепенных вещей (1 Кор. 3, 11‑12).

20. Однако же истинный мистик может, сообразно с обстоятельствами, с нелицемерным благоговением и сердечной сладостью читать, слушать и говорить даже о первых начатках учения Христова (Евр. 6, 1). Ничто не является для него малым и не заслуживающим интереса, что́ возвещает о божественных предметах, свидетельствует о них и на них указывает. Всё, что он видит в Боге и во всём божественном, является для него великим; малое же для него – всё видимое (2 Кор. 4, 18). В свете этого он сам, без всякого смущения, становится поистине мал (Мф. 18, 4). Высокомерный и гордый мистик – невозможное дело; выражение, противоречащее самому себе.

21. В заключение я должен сказать ещё и то, что я крайне сожалею, что в наше время всё внимание у нас направлено только на начальное обращение к Богу, а на необходимости дальнейшего освящения никто не настаивает, хотя Писание со всей ясностью во многих местах свидетельствует об этом. Никто не говорит о радости и блаженстве сего пути. Быть спасённым и быть святым – это одно и то же[26]; только в сей жизни дело спасения и святости совершается поступенно, под крестами, искушениями и испытаниями, в будущем же веке является в полном вкушении и непреходящей славе. И даже начало нашего спасения, когда нам оставляются грехи (Пс. 31, 1), уже предполагает начатки освящения в истинном покаянии и вере.   

22. Но здесь очень важно предостеречь, что таковое освящение не до́лжно искать или полагать в каких-либо внешних вещах, действиях или делах. Всё это, в лучшем случае – лишь детоводители (Гал. 3, 25) и подпорки внутреннего освящения (или уже его плоды). Если в этом внешнем полагать саму суть и возлагать на него своё упование, то, вместо благодатного средства, оно станет только препятствием для благодати.

23. Подлинное же освящение, по Писанию, состоит в действенном очищении от падшести и повреждения и в обновлении внутреннего человека (2 Кор. 4, 16) от славы в славу(2 Кор. 3, 18), по образу Того, Кто сотворил нас (Кол. 3, 10), – или, что то же, в уподоблении Иисусу Христу. И этого да ищет человек, отвергая всё прочее, чрез сердечную молитву и внутрь-собирание[27], исключительно во внутреннем сообращении и единении с Богом. Ибо Он неизреченно близок нам во Христе, дабы силою воскресения Его, духом святыни (Рим. 1, 4) поистине освятить, преобразить и оживить нас.

24. И именно это есть неложный путь к истинной мистике, или внутренней христианской жизни, в чём она, собственно, и состоит.